Такими же вопросами задавалась воительница, когда её ввели в зал Совета. За прошедшие годы он преобразился — стены сияли белизной, кое-где под сводами появились витражи в окнах. На ступенях не оставалось пустых мест: мастеров войны вновь стало немало в Элдойре.
Правитель в сопровождении супруги уже ждал подсудимую. Оба, и Гельвин, и леди Мила, были в белых воинских церемониальных костюмах. Их сложно было бы отличить от других воинов, если бы не серебряный обруч на голове Гельвина и такой же пояс и ножны у обоих.
Пока перечисляли обвинения, большую часть из которых женщина и так уже знала, она развлекалась изучением свит старших полководцев. В сторону Ниротиля Тури не смотрела принципиально: она всё ещё была слишком зла на бывшего командира. «Надеюсь, твоя леди ещё сто раз тебе изменит, скотина», — мстительно про себя пробормотала Тури.
— …На вашем месте, мастер войны, я бы улыбался меньше, — почти над её ухом послышался раздражённый голос зачитывающего список воителя, — если только совесть ваша не осталась с вашей честью в Пустошах или разграбленной Лучне.
— Я не отрицаю те из обвинений, что имеют смысл, — возразила женщина, — я воин Элдойра и знаю, где и когда нарушила его законы. Я признала бы другие свои ошибки и грехи, но не то, что накормила своих солдат, когда вы оставили их голодными!
— Заставив голодать невинных детей?
— Спросите сестру Правительницу… — Тури пожала плечами, взглядывая мельком на леди Милу. — …предпочла бы она видеть сытыми крестьянских детей или королевскую армию.
Советник только развёл руками. Воевода нарушала весь порядок судебного разбирательства.
— Вы забываетесь, мастер войны, — холодно ответил Правитель, — леди Мила носит воинское звание.
— Я знаю, что сестра-госпожа — воин, хоть и не водит войска. Как и брат-господин. Мы прошли почти три тысячи верст за эти годы. Снабжение восточнее Лерне Гай закончилось, я потеряла двести своих воинов в песчаных бурях. Я не роптала. Но когда та же херь повторяется на западных отрогах Кундаллы?
— Следите за языком, сестра: мы потратили немало на продовольственные обозы.
— Следите за вашей казной и казначеями! — выкрикнула яростно Туригутта, опуская перед собой связанные руки. — Что бы вы ни отправили с обозом, до нас он не дошёл! Ни много, ни мало — мы ничего не получили, мы весь месяц жили, питаясь улитками и болотными ондатрами в счастливые дни, как вам это?!
Её слова повисли в воздухе, Гельвин тихо что-то произнёс, обращаясь к одному из своих Советников, тот коротко кивнул и исчез. Беспокойные взгляды со стороны асуров, любопытные глаза лордов, эхо под высокими сводами зала — всё это для Тури слилось в одно дурное предчувствие — ощущаемое, глубокое и всеобъемлющее. Правитель готов был бы принять упрёки от любого из своих воинов, только не от неё. Не теперь, когда резня в Пустошах, обросшая небылицами и кровавыми подробностями, остаётся главной страшной историей для любого путешественника, будь то на западе или на востоке.
Белые своды, лаконичные украшения, каменная резьба под потолками — всё это было лишь обрамлением для картины её неизбежного падения. Туригутта Чернобурка отдавала себе отчёт в том, насколько невыгодно её положение.
В Элдойре казнили за меньшее, чем то, что её присягнувшие войска были отправлены мародёрствовать на землях, прилегающих к королевским угодьям. Снисхождения она добиться не могла при всём желании, и всё, что оставалось, — стоять на своём со всем упрямством и наглостью, на которые она была способна. Правда, до неё это мало кому помогало.
Наконец Правитель получил ответ от своего Советника. Тури хмуро встретила его слегка печальный взгляд.
— Мастер войны, вы могли отступить назад или распустить отряды. Мне сообщили, что между последним вашим отчётом и первыми набегами прошло два месяца.
— Полторы тысячи наёмников распустить голодными, ну да, — прошипела женщина.
— Мои земли разграблены, — высказался кто-то из лордов Загорья, — казните её, ваше величество!
— Казните, это справедливо, — зазвучали тут же другие голоса, — она учинила резню на наших землях!
— Помилования! — Это вскочил на свой четверти Ниротиль, за ним поднимались и его мастер-лорды и сотники. — Повелитель, помилуйте её!
Остальные полководцы остались недвижимы, но на Правителя смотрели все.
Гельвин опустил глаза. Тури усилием воли не смотрела на Ниротиля. «Держись, держись, глупая лисица… что, брат Тило, заела тебя совесть? Где-то она пропадала, когда ты бросил меня, а сам сделал ноги к своей жёнушке-шлюшке». Воительница почти чувствовала взгляд бывшего военачальника на себе.
— Я понимаю вашу привязанность к сестре Туригутте, старший полководец. Но преступление слишком серьёзно. Мы не можем игнорировать его. Не теперь, когда отношения с северными соседями обострены. Что скажут полководцы?
Ревиар Смелый прищурился, не сводя взгляда с женщины. Он тоже был кочевником, кельхитом, он знал, что такое кочевые войска и песчаные бури. И он поднял руки ладонями к себе, покачал головой.
— Мы не наказывали за большее во время войны, — один из его воевод произнёс уверенно, — мы не станем требовать от сестры больше, чем требовали бы от брата. Но и защищать её не будем.
— Мы поддержим любое решение Правителя, — послышалось со стороны горцев, где князь Гвенедор равнодушно созерцал воительницу. Все взоры обратились к четвёртому из полководцев. Регельдан не был осуждён за резню во время войны и славился своими налётами без предупреждения. Он покачал головой, поднимая ладонь от себя.
Туригутта сглотнула. Она уже готова была услышать свой смертный приговор, когда белая вуаль с Правителем рядом приподнялась.
— Государь и муж мой, я прошу за сестру.
Нежный, деликатный голос леди Милы перевесил всё, что было сказано до того. Смягчившееся лицо Гельвина выдало его почти сразу же.
— Пусть сестру судит Молодой Иссиэль, — снова вступил полководец Ниротиль.
Тури хмыкнула, вынуждая себя коротко скользнуть по полководцу взглядом. Хитрый шаг. В землях Мелтагрота смертные казни применялись реже, чем где-либо. И воевода Иссиэль отсутствовал на заседании Совета, а до его земель ещё нужно было добраться, на что могли уйти месяцы.
Она сама не уловила, когда облегчение начало охватывать всё тело, омывая её, накатывая волнами. Тури улыбалась, словно умалишённая, пока её не вывели под руки из здания Военного Совета. Ударивший в глаза свет ослепил её на мгновение. Вместе с возвращением обычного зрения вернулись и звуки. Возгласы. Отдельные слова.
— Убийца!
— Степная нечисть!
— Сестра-мастер, держись, мы с тобой! — А это были её десятники и оруженосцы, она слышала знакомые голоса. — Они ведь не решились тебя казнить…
Присягнувшие воины полководца Лиоттиэля держались поодаль, многие кивали ей. Ясень один встал рядом, когда без особого замешательства стражи принялись стаскивать с пояса воеводы ремень с ножнами.
— Имейте стыд, она мастер войны, — остановил он их, — она ваша сестра, в конце концов! Не делайте этого при всех хотя бы.
Туригутта расчувствовалась до того, что готова была взять поганца за руку:
— Оставь их, брат-воин. Мой клинок забрал себе Правитель, на что мне ножны?
Ножнами дело не ограничилось. Она выдержала всё. Пережила, стиснув зубы, стрижку — это была дань городским традициям. Если бы не оцепление у площади, Тури прилично бы досталось от горожан. Бездельничающая чернь всегда была рада возможности выплеснуть злость. Ей было не привыкать. Она получила достаточно ударов и немало комьев грязи в лицо, пока её везли из Лучны. Это не могло быть унижением, пока не приходило от равных ей — от воинов.
По крайней мере, ещё было время до того, как она окажется на каторге, а что будет там, она прекрасно знала: кровавая работа до потери сознания, насилие — ежедневное, еженощное, и попробуй сопротивляться — и весьма сомнительные перспективы помилования. И потому Тури выдохнула, вновь оказавшись в спасительной тишине подземелий. Ключ не скрежетал в замке за её спиной, и она не сразу повернулась, когда вновь услышала шаги.
— Здравствуй, Тило.
— Ты меня по хромоте узнала? — усмехнулся полководец Ниротиль.
Воительница набрала воздух в грудь, изыскивая смелость взглянуть ему в лицо. И вовремя: он почти дотронулся до неё, так близко подошёл.
— Я не мог не увидеть тебя, Тури.
— Ну так любуйся, кто мешает-то, капитан. Хороша я стала? — женщина и хотела бы сказать что-то не столь глупое, но не сдержалась. Вспыльчивость всегда была их с Лиоттиэлем общей чертой. Но полководец только грустно улыбнулся. Следы прежнего воинственного огня в его глазах померкли.
Он был спокоен. Он, поднявший свой голос против короля в её защиту, снова был спокоен. Это Туригутту бесило куда больше, чем мысль о том, что однажды полководец её бросил на верную гибель.
Конечно, по здравому размышлению, это нельзя было назвать изменой или бегством. Это было слишком… личным? Надуманным? Между ними?
— Зачем ты отправил меня на восток? — вырвалось у неё, и Тури ненавидела, как жалобно это прозвучало. — Почему меня, а не Линтиля, не Бритта?
— Я не сразу так решил. Я советовался.
— С кем? С ней?
— Не начинай, лиса. Кто лучше тебя знает восток? — Он прислонился спиной к решётке, с гримасой вытянул ногу вперёд. — Я отослал тебя, потому что ты никогда прежде не ослушалась меня. Но ты не отступила, когда я приказал. Ты не отвечала на мои письма.
— Я не умею читать.
— Тури.
— И писать.
— Тури, ты дважды не явилась, когда я позвал тебя.
— Сидеть у юбки твоей госпожи?
Печальная истина была в том, что никто не расценил бы его отступление как предательство. Ниротиль был великим полководцем Элдойра, одним из Четверых. Для всех, кроме небольшого числа его соратников, он поступил по совести. Туригутта простила бы и большее, если бы только за пять лет с момента их расставания полководец не стал счастливым отцом двоих сыновей с женщиной, чьё предательство клялся никогда не прощать.
Тури её предательство едва не стоило жизни, а раны, полученные во Флейе, нельзя было исцелить. Она хмуро посмотрела на перчатку на правой кисти. Ниротиль поймал её взгляд и протянул руки ладонями вверх.
— Многое осознаёшь в разлуке. Я скучал по тебе.
— То есть ты бросил меня в самом Поясе Бурь, чтобы успеть соскучиться? — Это вырвалось у воительницы из груди с лающим кашлем. Духи степные его б побрали! Ниротиль чуть виновато глянул на неё сквозь упавшую на лоб чёлку.
— Прости меня, лиса. Кто мог подумать, что твой талант прославит тебя как воеводу по всему Черноземью. Тебя чертовски сложно было бы догнать, если бы я попытался.
— Но ты не пытался. — Она подавила дрожь в голосе, заставила себя злиться на него снова. — Ты даже не пытался.
Короткий обмен злыми взглядами договорил остальное — оба слишком часто вели друг с другом воображаемый диалог за прошедшие годы. Она слонялась по восточным окраинам Поднебесья, он служил Правителю, усмиряя непокорный Юг и даже весьма в этом преуспевая. Она зашла слишком далеко, он же научился быть осторожным. Слишком правильным. Тури могла простить и большее. Они пережили многое, очень многое, пережили больше, чем могли бы другие за сотню жизней; верные друзья, весёлые соратники, пылкие любовники — надо признать, нечасто, зато всегда вовремя, и что же? Что встало между ними, в конце концов? Враги, нарушенные присяги, добыча, будь она неладна?
Или, как бы она ни пыталась отрицать очевидное, то была женская ревность. И много воинской обиды.
И всё же после всего он вновь стоял перед ней, деловитый, собранный, самоуверенный. Даже не допускающий мысли об отказе, об отступлении. Годы размеренной жизни и сытости изменили его, сделали спокойнее. Голодный злобный блеск в глазах уступил место рассудительности и самоконтролю.
— Что у нас с севером? Я много пропустила? — хрипло спросила Тури, надеясь отвлечься от неприятных мыслей.
— Не слишком. Верен под каблуком Латалены Элдар, а она всё ещё надеется однажды получить трон для своего сына. Если бы династия осталась бесплодной…
— Мне до ваших раздоров высокородных дел нет. Войска где?
— Пока что она не смогла перекупить только одного из их вожаков, Вольфсона, а без него их не стоит опасаться. По крайней мере, так доносят разведчики. — Ниротиль развёл руками. — Любви между нами и горцами это, как понимаешь, не прибавляет.
Тури кивнула. Опустила глаза. Какова бы ни была надобность в хороших воинах в мятежные времена, было кое-что, что ценилось ещё больше. Покорность. Она никогда не была в ладах с этой чертой.
Ниротиль поднялся, опираясь о свою трость. С годами его движения стали много легче, и Тури подозревала, даже трость он использует больше по новой привычке, как своего рода маскировку. Как бы страшны ни были его раны когда-то, они оставили о себе почти выцветшие шрамы и едва различимую хромоту.
Она подобным везением похвастаться не могла.
— Надо было тебе не упрямиться, Чернобурка, — сказал мужчина, подходя вновь ближе и обхватывая её лицо обеими ладонями, — возвращаться сразу, как я предложил. Будет стоить долбанного состояния вытащить тебя с запада.
Набалдашник трости мягко ударился о потёртый коврик на полу. Туригутта вывернулась из его рук. Исподлобья глянула на своего не-совсем-ещё-бывшего-друга.
— Пошёл ты на хрен, капитан, — выдавила она, щурясь. — Ты меня слишком часто спасал. Ты теперь высоко, такой, как я, не доплюнуть. Меня судили справедливо. Здесь и разойдёмся.
…Полтора месяца дороги Тури провела, мрачно размышляя о перспективах. У неё было время подумать о том, какие возможности она упустила в жизни и какие ещё упустит, медленно погибая в ссылке на краю известных земель. Не то что она чувствовала себя обречённой; нет, Туригутта готова была поспорить с любыми обстоятельствами. В конце концов, она была женщиной действия.
В очередной раз выругавшись и пообещав себе, что бросит думать о том, как с ней обошлась судьба, Чернобурка вздохнула, потёрла запястье под верёвкой, задумчиво уставившись на свою трубку. Сама она раскурить её не смогла бы.
Например, попросить помощи у мрачного дикаря, который скорчился в противоположном углу её клетки. В первые же сутки путешествия Туригутта подралась с осуждёнными на каторгу проститутками, и погонщики здраво рассудили, что портить девчонкам лица им было не с руки. Так воительница стала соседкой такого же изгоя — насколько она могла определить под слоями грязи, он принадлежал к дальним восточным племенам далеко за Черноземьем. Сложно было представить, что она самолично почти завоевала Пустоши и восток всего-то полтора года назад.
Повозка громыхнула ещё раз на камнях дороги. Тури ругнулась, безуспешно пытаясь разглядеть что-то в пыли. Ишаки с корзинами, обгоняя её клетку на колёсах, протяжно ревели. Женщина уселась обратно. Скоро их должны были доставить к месту назначения. Если западные каторги не отличались от восточных, до того, как новые каторжане примутся за работу, всем им предстоит пройти отбор.
Судя по изменившемуся ландшафту, путь основного каравана приближался к завершению. Каторжан привезли в Лукавые Земли.
«Румяные все, сытые, — не без зависти замечала Тури проходивших мимо крестьян, любопытно всматривавшихся в лица преступников в кандалах и клетках, — самый нищий из них богаче моих бойцов, пожалуй». Она вздохнула. Погонщики производили перекличку и подсчёт заключённых. За весь переезд никто, конечно, не совершил побега, но трое умерли от обострения болезней.
Принимающий преступников служитель городского дозора, очевидно, доволен этим обстоятельством не был.
— Тебе платят не за то, чтобы ты уморил их по пути, — распекал он погонщика Ларата, — они нужны нашему князю на каторгах, а не в земле.
— Я им кто, кормилица с сиськой? — огрызнулся Ларат. — Помер и помер, я их не воскрешу теперь.
— Нам донесли, что есть особая пленница, — чиновник метнул короткий взгляд на клетки, — осуждённая за разбой воевода.
— Есть. Жива.
— Кто эта?..
Тури послала обоим по поцелую. Ларат ответно погрозил кулаком: