========== Пролог. Чистый холст ==========
Это был тот еще кабак. Прокуренный, грязный, полный шумного пьяного сброда и крепких словечек. Кто-то хлопал по заду подавальщиц, кто-то с вожделением, облизываясь, глядел на неспешно наполнявшуюся кружку. И неважно, что там было за пойло, лишь бы покрепче.
Когда одинокий вооруженный гость шел мимо столов, сабля в его ножнах чуть задевала с бряцаньем тесно стоящие стулья. На это, вопреки ожиданиям, никто внимания не обращал. Наконец, он остановился в углу напротив того, кого искал и нашел.
Прямо перед ним развалился на ящике молодой мужчина, чье лицо выражало крайнюю степень беспечного самодовольства. Беспокойные темные глаза его были полуприкрыты, в одной руке он держал пустую трубку, в другой — пустой стакан.
— Я думал, ко мне вернулась та крошка, а это ты, Марси.
— И что, надо так пить? — полюбопытствовал с легкой брезгливостью его товарищ и отодвинул подальше кружку, — ты убиваешь себя.
— Почему бы и нет.
— Причины желать себе смерти?
— Долг в три тысячи четыреста… не помню точно. Золотом.
Собеседник его присвистнул, вернул кружку на место. Тот кивнул, не отрывая взгляда от поверхности стола.
— Я предполагал, что к этому придет. Думал, шестью сотнями ты ограничишься. Дом отца?
— Дважды перезаложен.
— Лошади?
— Издеваешься? Все, что у меня осталось — то, что на мне. И я не уверен, что до рассвета не лишусь еще пары предметов гардероба, например, сапог. Намереваюсь прогулять всё.
Слово «всё» он произнес с интонацией редкого удовлетворения, так не вяжущейся с описанной ситуацией.
Впрочем, от Тегоана этого следовало ожидать.
Марси догадывался, как его друг докатился до такой жизни. Кажется, все началось с неудачно написанной картины, расписанного приемного зала одного из мастер-лордов. Вернувшись с дальнего похода, прославленный воин пожелал запечатлеть бесконечный триумф и победу над врагом, но художник видел войну по-своему.
Подробностей никто не знал, но слухи ходили разные. Известно было лишь, что все затраченные краски и кисти, а также питание и проживание мастер-лорд оплачивать отказался, потребовав возвращения средств, а его родственник-судья подтвердил законность такого решения.
И теперь Тегоан был обречен даже не на долговую яму, а скорее на рабство на серебряных рудниках Нойманура.
— Я слышал, у торговца Согвиэля есть заказ, — осторожно сказал Марси, — он хочет заказать что-то из портретов, но не эпическое. Натуру. Ему всегда нравились твои работы.
— Я знаю, чего он хочет, — пьяно возразил его друг и поднял горящие ненавистью глаза от мокрой поверхности стола, — вечер королевы Гавеллоры накануне самоубийства. Классический сюжет, сотни исполненных глубокого религиозного смысла полотен, я этого дерьма не пишу.
— Он торговец дурманом. Он открыт для новых идей, я уверен.
— Я не хочу больше писать. Я хочу сдохнуть.
— С утра тебе будет не на что похмелиться, и ты передумаешь насчет смерти, я тебя знаю. Обмысли тогда…
Встав, он вытряхнул три медяка на стол, толкнул Тегоана в плечо несильно и вышел, не оглянувшись. На улице кто-то с шумом избавлялся от слишком большого количества выпитого.
***
Лужи на улицах отражали бесконечное множество огней — в нижней части Нэреина-на-Велде доходные дома соседствовали с лавками и ремесленными мастерскими, которые работали допоздна. Тегоан, покинув кабак, едва держался на ногах. Приметив не самый скользкий угол, он оперся рукой о стену, пытаясь нащупать шнуровку на штанах. Но руки не слушались уже до той степени, что разоблачиться представлялось реальной проблемой. Ночной воздух и холодный промозглый ветер не особо выручали, зуб на зуб от холода не попадал, но протрезветь Тегоану это не помогало.
А пытаясь найти, наконец, завязки штанов, он уронил в лужу свой последний медный грош. Вот это было прискорбно. Пытаясь наклониться и уже подозревая, что дело кончится падением в лужу, Тегоан услышал над собой голос:
— Это его мы ищем полдня?
На подобные заявления в нижних кварталах Нэреина реагировать было как-то не принято.
— Мастер Тегоан?
— Не-а. Я с его поминок. Чем могу быть полезен?
Грош никак не желал быть найденным. Да и голова уже кружилась так, что перспектива провести остаток ночи на четвереньках виделась более чем реальной. Тегоан обернулся. В неровном свете меркнущего фонаря над аркой замерли три фигуры в широких плащах. Самое неприятное зрелище в данной ситуации, с другой стороны, свой последний грош незадачливый живописец потерял и, кроме сапог, других ценностей при себе не имел.
Если повезет, его просто побьют и бросят босого мокнуть под сентябрьский дождь.
— Мы по делу, — навис над ним первый из плащей.
— Я слегка занят и не могу пожать вам руки. Но, если вы наклонитесь достаточно низко, можете поцеловать меня в задницу.
Тот склонил голову набок. «Не из простаков», понял Тегоан, даже сквозь винные пары и густую темень разглядевший брезгливо-отстраненное выражение лица собеседника.
— Вас желает видеть ленд-лорд Гиссамин.
— Приведите и его, чтобы он приобщился.
— Вы нарываетесь, сударь. Нам приказано привести вас к нему сейчас, с вашего на то дозволения, или нет.
— Тогда моего дозволения нет, ты, ишачий выродок.
Ему отчаянно хотелось — нет, даже не подраться, но быть побитым. Это должно было оказаться достойным завершением вечера. Трое молодчиков были не против исполнить это желание. Ухмыльнувшись, они пропустили вперед того, кто говорил, и он легким движением руки отбросил шляпу в сторону и встал в стойку, придерживая рукой ножны с саблей.
— Я слишком пьян для клинков. Уверен, ты и сам не захотел бы со мной схлестнуться, покуда я был трезв.
— Я знал, что ты ссыкло, но Бог свидетель, это не сделает удовольствие меньше…
Первый удар Тегоан угадал и успел отклониться, второй заставил его согнуться, схватившись за правый бок. Отбросив всякие приличия, вышибалы Гиссамина подхватили свою жертву под руки и поволокли прочь, периодически добавляя к ударам новые и то и дело роняя свою ношу на мостовую.
Перед мутным пьяным взором мелькали огни факелов, фонари на углах улиц, мокрые камни, арки, ворота, снова арки — и, наконец, появились укрепленные ворота богатого городского дома. Начинал накрапывать дождь. Тегоан даже по-своему обрадовался тому, что оказался под крышей в сухости. Ненадолго, конечно, ведь в одном из первых залов его встречал собственной персоной ленд-лорд, неторопливо прохаживающийся в тени туда и сюда. Смерив позднего гостя коротким острым взглядом, он подошел ближе. Покачал головой, глядя внимательно на мокрые сползшие сапоги на ногах Тегоана.
— Ожидаемая картина. Оставьте нас. Перейдем сразу к делу. Я — ленд-лорд Гиссамин.
— Я знаю, кто вы. Вы скупили половину земель по обе стороны Велды. Мою деревню тоже.
— Возможно. Но я никогда не претендовал на то, чтобы быть единственным владельцем этих земель, — лорд был непроницаемо спокоен, — арендная плата остается прежней для малых хозяев и растет для богатых хозяйств и ферм.
— Меня это больше не интересует. Я завязал с торговлей навозом и рубкой мяса.
— И заложили свой дом, — Гиссамин многозначительно пробежал пальцами по спинке своего резного кресла.
Мгновение он смотрел на собеседника, затем ресницы его дрогнули, он чуть прищурился, ступая назад и закладывая руки за спину. Великолепный полувоинский костюм выгодно подчеркивал красоту его сложения, невзирая на солидный возраст. Чуть сухощавый, он двигался легко, но с достоинством.
— Моя семья была из тех, что приехали в Нэреин-на-Велде полтысячелетия назад. Наш титул получен за обладание землями, а не воинские заслуги или благородное происхождение. В сущности, мои предки были, — он выдержал театральную паузу, — пиратами. Появившись здесь, они предпочли перекупку земель работорговле, выращиванию дурмана и перевозкам морской рыбы.
— Вы хотите разбудить во мне зависть? Мой отец из эдельхинов. Мы в Загорье давно, пашем выкупленную вами землю и растим хлеб.
— А мать была асурской шлюхой — я в курсе, — лорд Гиссамин хищно улыбнулся, — но вы, Тегоан, художник. Самоучка. Редкого дарования обладатель. Бунтарь, не изменяющий себе даже под угрозой долговой ямы. Это впечатляет.
Уголок рта ленд-лорда дернулся, когда художник медленно кивнул, признавая похвалу. Гиссамин медленно сел в кресло, его собеседнику пришлось довольствоваться каменной узкой скамьей под стрельчатой нишей в стене.
— В Элдойре вам работу не найти. Я знаю, как сейчас обстоят дела при дворе, и перемен в ближайшее время не ожидается. Чем ближе к трону — тем беднее. Те, у кого есть деньги, бегут от королевской милости, как от чумы. Если бы не поддержка войск, знать давно бы подняла восстание. Но не я. Я далек от политики, я хочу оставить свое — себе.
— Отличный план. А теперь, можно, я пойду? Выпью за осуществление ваших намерений…
— Я верю в силу искусства, господин Тегоан. Я хорошо умею обращаться с деньгами, и лучше других знаю, что такое — долгосрочные вложения. Я хочу заказать у вас картину. Возможно, не одну.
— Мои картины ничего не стоят.
— Пока. Я склоняюсь к тому, что оценить их по достоинству смогут последующие поколения, — Гиссамин хмыкнул, на его впалых щеках заиграли желваки, взор стал острым и холодным, — когда-то мои предки вкладывались в землю. Считайте мой интерес к вам таким же вложением.
— Вы ставите не на того, — Тегоан сложил руки на груди, — изображения живых существ при дворе запрещены. Ничто, что я создам, не станет знаменитым. Хорошо, если фанатики это не сожгут.
— Если вы хотите славы для пейзажей и натюрмортов — я могу это устроить. Если вы хотите денег — это в моих силах.
— Ваш портрет? — устало произнес художник, почти сдаваясь, — жены? Любовницы? Богатого покровителя?
— Нет. Не портрет, — Гиссамин скупо улыбнулся, — сцену. Возможно, панораму. Если мы сработаемся — не одну. Для моего друга. Но подробности я озвучивать не хочу, скажу лишь, что вам придется хранить их в тайне — как и свою работу.
— В Нэреине тайн не существует.
— Нэреин-на-Велде — сам тайна. Я дам вам время подумать, Тегоан, — ленд-лорд прервал разговор так же внезапно, как начал, поднялся с места, резко отвернулся, поворачиваясь к гостю спиной, — над тем, чем вы хотите запомниться в сердцах зрителей вашего таланта. То, что я вам предложу, вас увлечет, ужаснет, быть может, покорит, возвысит — или погубит. Смею надеяться, вы не трус.
— Если это привлечет гнев храмовых фанатиков — я рисковать не стану, — Тегоан постарался, чтобы это звучало решительно.
— Подумайте. Шесть монет в день, стол и крыша над головой. От вас требуется лишь одно — рисовать. Быть собой. Подумайте, Тегоан.
Ленд-лорд отвернулся, давая понять, что речь его закончена. Художник отлепил затекшую поясницу от неудобной каменной опоры, поморщился, ощутив, как винные пары уступают место жестокому похмелью, и услышал уже в спину:
— Впрочем, выбор между долговой ямой, рабством на рудниках и карьерой живописца более чем очевиден для меня.
Но Тегоан не стал вступать с ним в спор. Его ждал промозглый осенний ветер и ночной Нэреин, а до его мансардной квартиры было еще очень и очень далеко.
***
Нет ничего хуже, чем глубокой ночью наполовину протрезвевшим брести по улицам Нэреина-на-Велде домой, будучи одетым лишь в пару рубашек да видавший виды жилет.
Тегоан плелся, дрожа и ненавидя весь свет, прикидывая, не лучше ли будет продать-таки сапоги первому попавшемуся бродяге, напиться до состояния хуже, чем успел, и утопиться в канале. Пожалуй, этому бы никто не удивился. Ни друзья, ни ленд-лорд, ни даже квартирный хозяин, которому, кстати, Тегоан задолжал за три месяца, не считая обедов и сломанной лестницы на чердак.
Можно было бы взять заказ у любителя классических сюжетов. Можно было бы — будь у него хоть остатки красок. А продать их в долг ему не рискнет больше никто в городе. Придется готовить их самому — но нет и материалов. Равно как и времени.
К тому же, это уже было раньше. Все это. Он уже пытался выкарабкаться с самого дна, куда сам себя согнал с полпути к вершинам. Не единожды. Имеет ли смысл идти проторенным путем, если конец его легко предсказать?
Ленд-лорд предложил выбор. Между уже пройденным путем, ведущим лишь в забвение — и дорогой прямиком в руки фанатиков и набирающей силы Инквизиции. А за богохульство, в котором художника было обвинить несложно, наказание была лишь мучительная смерть.
Страшный риск! И все же, если именно это — шанс вырваться из заколдованного круга нищеты и работы на заказ, унижающей достоинство всякого мечтателя, то Тегоан должен рискнуть. Завтра же. Вернуться к себе прежнему. Спустя четыре месяца отчаянной гульбы обойти всех, у кого когда-то работал, пировал, занимал деньги. Навестить прошлое, напомнить о будущем. Лицом к лицу встретиться с тем, какие неразрешимые проблемы нажил к настоящему. Завтра же!
Вот только протрезветь… и добраться до дома. Если не ограбят, не убьют и не оставят бездыханное тело в канале — сейчас эта перспектива уже не казалась привлекательной категорически.
Тегоан потер озябшими руками немилосердно ноющие ребра и продолжил свой путь.
========== Палитра. Яркие краски ==========
Нэреин-на-Велде считался одним из самых крупных городов Поднебесья. И, если населением он не превосходил других гигантов, таких, как Элдойр, Таил или Мелтагрот, то площадь занимал огромную.
На стыке двух рек — Велды и впадающей в нее Варны, образуя полукольцо у водопада, город был разделен на несколько частей. Верхний город славился богатством архитектуры и убранства, здесь любила селиться знать и богачи, здесь располагалась приемная воеводы и Совет Старшин. Средние кварталы, лепящиеся к скальным основаниям, с которых срывалась полноводная Велда и дочь ее Варна, населены были слабо, но здесь, в круглогодичном влажном тумане, располагались просторные плантации, ради которых когда-то опасную местность облюбовали земледельцы.
Обширный и перенаселенный Нижний Нэреин жил переправой судов, паромами, рыболовством и торговлей. Велда-мать была щедрой и милосердной рекой: она редко выходила здесь из берегов, словно израсходовав свои силы на падение с высоты, не таила в себе водоворотов, не уставала вращать бесчисленное множество мельничных колес и наполнять городские каналы.
Мансарда Тегоана выходила на один из них. Правда, требовалось выбраться на крышу, осторожно пройти по ненадежной черепице, карнизу — и перед любопытствующим взором представала панорама залитого солнцем и кое-где украшенного клочковатым туманом Нижнего Нэреина.
Отсюда не было почти видно верхнего города, далеки были его белокаменные дворцы, да и высокие набережные не просматривались. Но Тегоан не уставал запечатлевать вид с крыши снова и снова: в дождь, бурю, в редкий январский иней и даже пару раз — в снег, который здесь считался невозможной редкостью.
Художник печально осмотрел последние работы. Все, как одна, были незакончены. В этом-то и таилась их прелесть и ценность, но традиционная живопись незавершенности не признавала.