Елизавета Голякова | elizavetagolyakova@gmail.com | +7(915)0188050
И будет их вечно манить пыль дорог
Часть 1. Подвигов время грядет
1. Воин и менестрель
В истертом временем, но ещё вполне способным выстоять не одну ночную гулянку придорожном трактире менестреля чуть было не спустили с крыльца. Он, совсем молодой и невысокий, с длинной светлой косой за плечами, прижимал свою гитару к груди и изо всех сил старался отвечать на ругань, которой его обложили, культурно и в рамках приличий.
– Тоже мне, ценители! Это великое искусство, а вы!..
Музыкант, несмотря ни на что, не выглядел беспомощным и испуганным, скорее, ему было обидно за саму идею – да за собственный гонорар.
Пальцы с обкусанными ногтями сложились в неприличный жест, который тут же был продемонстрирован обидчикам.
– И песни твои такие же! – гаркнули из трактира.
Менестрель только снисходительно фыркнул, мол, где уж вам, дремучим, понять!.. Вдруг что-то словно деликатно, но твердо заслонило ему солнце.
– А мне вот песня понравилась, – спокойно проговорил чей-то голос совсем над его головой, и кто-то мягко спрыгнул на землю.
Менестрель вскинул глаза: на дороге рядом с ним только что спешился всадник с впечатляюще красивой лошади. И всадник этот, несмотря на серьезный тон, едва ли не смеялся.
Новенькое седло, дорогая, но неброская и лишь слегка запыленная одежда, драгоценный камень в рукояти притороченного сбоку меча… (Менестрель мигом прочитал все, что могла сообщить внешность путника – и был уверен, что обидевший его народ тоже). Да и лицо его было музыканту смутно знакомо. Кто же это, где же он его видел?..
– Аскольд! Аскольд Витт! Это не в твоем замке была та хорошенькая блондиночка, такая веселая, смешливая?!
Тот усмехнулся.
– Путаешь меня с соседями. Только поостерегись называть ее блондиночкой – ей хочется быть беловолосой лесной феей, – лорд окинул быстрым взглядом гитару и нехитрые пожитки странствующего менестреля и вдруг щелкнул пальцами, выдернув из памяти нужное имя, – Осверин, да? Теперь-то я тебя вспомнил. Что, трактирная публика не так благосклонна к тебе, как та, из замков?
– С необразованным сбродом всегда было та-а-а-ак сложно, – подчеркнуто театрально вздохнул музыкант, – недостаток чувства прекрасного, я полагаю, виноват во всем. Им лишь бы похабень какую слушать днями напролет, честное слово!
– А что ты спел? – Аскольд вопросительно вскинул бровь.
– О!.. Балладу о королеве цветов и торжестве доброты и сердечности. Возможно, и правда слегка перегнул…
– Ну, кто знает, вдруг о твоей королеве цветов и частушки какие есть, а?
Повисла короткая пауза, парни переглянулись – и вдруг хором расхохотались. А пялящиеся на них завсегдатаи заведения почли за лучшее уткнуться в свои кружки и не выпендриваться: ну, мало ли, а? Отсмеявшись, Осверин вполголоса сказал что-то старому знакомому, кивнув на своих обидчиков, и тот фыркнул, а на открытом лице его проскользнула тень хищной ухмылки.
Так, за беседой, славно сдобренной смехом, менестрель, воин и шагающая за ними лошадь ушли дальше по дороге, канув в ее пропыленные, ветром и солнцем пропитанные объятия. Больше их не видели здесь – по крайней мере, такими, какими они были в тот ясный день; и больше их не узнавали.
Спохватился Осверин несколькими минутами позже, окончательно перестав смеяться и вернув себе ясность мыслей, отряхнув руки от налипшего на них мусора.
– Аскольд! Куда мы вообще идем?
Младший лорд Витт хмыкнул, видимо, в своей обычной манере.
– Ты имеешь ввиду, куда шел я, пока не повстречался с тобой? – менестрель активно закивал в ответ. – О, я собирался наведаться в столицу, нанести неофициальный личный визит или что-то вроде того. Перекусить, развлечься…
– Шороху навести, – Осверин хихикнул. – Понял.
– А ты?
– А я тут работаю, – беззлобно огрызнулся музыкант. – И, сдается мне, в столице, да еще и в компании бравого воина-мечника, дела мои пойдут на лад. Что скажешь?
Аскольд задумался, вперив взгляд в горизонт. Он был не против напарника, тем более такого – менестрель, бывалый странник, чьи путешествия не были отравлены грузом ответственности или поручениями «особой важности», был бы ему неплохим товарищем в пути. Но не выйдет ли так, что, найдя себе друга, ему будет сложнее оставить эту жизнь и вернуться к прежней, дворцовой и светской, когда придет время?..
А пока он думал, Осверин терпеливо ждал, молча шагая рядом. Чтобы смотреть Аскольду в лицо, менестрелю приходилось запрокидывать голову, и шея начинала ныть – поэтому он скорчил нетерпеливую гримасу напополам с ободряющей улыбкой и дал себе отдых.
Перед внутренним взглядом Аскольда промелькнули натянутые, льстивые улыбки-маски тех, кто почитал себя за высшую знать, и особенно приторные, кокетливые (по их мнению) улыбочки великосветских девушек – и он понял, что уже, в общем-то, давно решился.
– Буду рад твоему обществу, менестрель – улыбнулся он в ответ, и тот просиял. – Только…
Осверин тут же насторожился:
– Только? Что?
– Только вот отец отпустил меня на четыре года, ни больше ни меньше.
– А прошло уже?
Аскольд отвел взгляд и ответил без всякой охоты:
– Два месяца. Пролетели, словно их и не было, и вдобавок я ни на минуту не переставал думать о том, что мне придется возвращаться. Вот дьявол!
– …Вот дьявол! – менестрель вдруг воскликнул это «вот дьявол!» одновременно с ним и, кажется, даже подпрыгнул от нетерпения, – только два месяца! Да у тебя осталась еще целая прорва времени – если ты, конечно, не отравишь его, тревожась понапрасну.
Его энтузиазм и удивил, и позабавил мечника, но тот и предположить не мог, что этому парню окажется так легко поверить: из его уст «прорва времени» звучало действительно почти бесконечностью, и всю ее вдруг, признавал Аскольд то или нет, захотелось испробовать на вкус.
– Понапрасну ли? – все же спросил он, уже не слишком уверенный в своих тревогах.
На что Осверин только сощурился на него, посмотрел несколько мгновений так, а потом неожиданно пропел мелодично, легко, как выступал бы в торжественном зале или на площадях:
Не бойся и мечу не давай зарыться в подножий прах,
ты меня вспоминай попозже, а пока – забывай свой страх.
И иди, пока можешь идти, а потом отдохни от зари до зари,
Пока присмотреть за тобой обещали дорог древние короли.
Аскольд сам не заметил, когда начал мурлыкать новую мелодию себе под нос, но она на долгие-долгие годы отложилась в его памяти, высеченная там свежим дыханием того утра и неожиданно открывшимся всем дорогам сердцем.
2. Приключение раз
Они ехали по дороге вдоль Поющего леса и болтали о пустяках. Осверину, ленивому до мозга костей, недавно нашли лошадь за приемлемые деньги, и он восседал на ней, довольный собой и всем миром вокруг. Аскольд не разделял его слепого восторга – как-никак, вот он, Поющий лес, место легендарное и жуткое, но иголочки настороженности приятно щекотали его разум. Разум потомственного воина, сына воина, и так с незапамятных времен.
А Осверин беспечно насвистывал что-то, глазел по сторонам и то и дело ласково почесывал кобылку за ушком.
– У тебя нет чего-нибудь сладенького? А?
Аскольд с шутливым укором покачал головой.
– Не балуй ее, а то ведь потом не справиться будет.
Тот вздохнул, но к словам товарища прислушался.
Они путешествовали вместе уже неделю, и успели удивительно легко подстроиться друг под друга. Пока, правда, путь их напоминал увеселительную прогулку, но ведь и жаловаться не приходилось.
Где-то на опушке треснула ветка, то ли под шагами какого-то лесного зверя, то ли…
– Слушай, Асколь… – начал было менестрель, обладатель чуткого музыкального слуха.
И в то же мгновение мечник со всей силы шлепнул его кобылку по крупу и пришпорил своего коня. Они скакнули на добрых пять шагов вперед, а за их спинами с мрачным свистом в землю вонзились сразу несколько стрел.
– Скачи, черт тебя дери! Живо! – заорал Аскольд, и они подорвались с места, сами подобно выпущенным из огромного тугого лука стрелам.
И в воздухе свистели стремительные убийцы, кто-то кричал на смешанном языке, и в след путникам неслись отборнейшие проклятья. Одна стрела клюнула навьюченные возле седла сумки мечника, другая чиркнула оперением по гитаре, оставив глубокую царапину, но двое друзей унеслись вперед целыми и невредимыми, разве что Осверин запыхался.
Перейдя с галопа на рысь, Аскольд наклонился в седле и вытащил торчащую из поклажи музыканта стрелу. Оперение было хорошим, но необычным, а острие наконечника недобро поблескивало зеленцой. Воин задумчиво понюхал его.
– Отравленная, – хмыкнул он. – А стреляют посредственно, дилетанты.
Менестрель глянул на него с уважением. Он как-то успел забыть, что его спутника всю осознанную и неосознанную жизнь натаскивали как раз на это, да еще на стратегию, тактику, политику, дипломатию… Классическое образование же.
Отдышавшись, он кинулся проверять сохранность своей гитары. Инструмент не пострадал, и только тогда Осверин вопросительно оглянулся назад, туда, где остались неудачливые разбойники.
– И что за гха'рт это был?
Мечник равнодушно пожал плечами.
– Скорее всего, обыкновенное ворье. Грабят всех, кто подвернется, пока кто-нибудь не ограбит их или не пошлет отряд в эти места, – он не покосился на стрелу и не выдал свои мысли ни единым жестом, продолжая выглядеть абсолютно невозмутимо, но менестрель все равно продолжал со скептическим прищуром смотреть на него.
– Что, с отравленными стрелами?
– Это Поющий лес. Тут и не такое бывает.
И до конца дня им никто больше не встретился, ни зверь, ни человек. С наступлением темноты двое путников выбрали место для привала, развели костер и поужинали, а ужин запили славным вином.
Осверин взялся за гитару. Нежно тронул струны, словно здороваясь, любовно погладил по грифу, и только дослушав тихое дрожание последней ноты до конца взял первый аккорд. Музыка струилась под его пальцами, одновременно окружала мягким одеялом и была сосредоточена где-то между руками и грудью менестреля. Музыка звучала мерным дыханием, там, на опушке древнего колдовского леса, и звезды, и травы, и быстрые ночные облака, казалось, тоже слушали ее, затаив дыхание.
Аскольд, согретый уютным светом костра, умиротворенный после нападения едой и вином, теперь разомлел под пение стальных струн под проворными пальцами друга. Закрыл глаза, и перед его внутренним взглядом вставали картины прошлого и туманные образы грядущего, и бесконечная дорога, расстилавшаяся перед ним, казалась серой лентой, единственно верной картой, подчиняющей себе всю его жизнь. О, как хорошо было знать о завтрашнем дне лишь линию горизонта и россыпь звезд! От этого пьянящего чувства внутри поселилось ощущение невероятной легкости, которую не страшат ни опасности, ни тяготы пути. И оставлять позади вчерашний день было так удивительно спокойно – как разменивать лиги тракта, петляющего среди холмов. И весь мир принадлежал ему.
– Аскольд, – негромко позвал его Осверин, не отнимая пальцев от струн. – Аскольд!
Мечник открыл глаза и сощурился от света едва теплющегося костра.
– Что?
Менестрель стрельнул глазами куда-то в сторону дороги, которую они оставили.
– Там кто-то бродит.
– Ну и пусть себе проезжает мимо, – отозвался Аскольд. – Нам-то что.
– Нет, он не проедет. Я же говорю, бродит – туда-сюда, туда-сюда, и без света, – ровно сказал он, не обрывая мелодии и снова повторяя куплет.
Сон еще несколько мгновений не оставлял мечника, но он все равно приподнялся на локте и принялся пристально разглядывать линию, которая должна была быть темной дорогой. Там и впрямь кто-то ходил, словно выжидал чего-то, что должно было появиться со стороны леса.
– Чего можно ждать из Поющего леса глухой ночью? – почему-то прошептал Осверин, наклоняясь к мечнику.
Тот тряхнул головой, не зная ответа. И одним плавным движением, какое под силу только тому, кто не один год провел в поединках и в седле, поднялся с земли, но не распрямился, а так и замер, согнувшись.
Как-то сами собой стихли, словно растворились в ночи, гитарные переборы. Почти погас костерок.
Осверин не отводил глаз от друга, а тот быстро и бесшумно подобрал их пожитки и скупым жестом позвал менестреля к лошадям. Предельно тихо, спокойно, без суеты и как можно более незаметно собрались путники и, укрывшись в тени деревьев, сели в седла.
– Огонь, – едва слышно произнес Аскольд, кивая на опушку.
–– Сигнал? Знак? – так же тихо спросил менестрель.
– Не знаю.
– А хочется узнать?
Они переглянулись, читая ответ на лицах друг друга, и одинаково бесшумно, как безмолвные неживые тени, двинулись на свет. Старались еще не терять из виду фигуру с дороги – она, немного помедлив, тоже двинулась на свет, но не слишком-то таилась, пробираясь сквозь заросли и траву.
Каким-то чудом оставаясь невидимыми, друзья въехали в лес.
По обе стороны от них то вспыхивали, то тускнели изумрудные огоньки, словно глаза, вот только не всегда возникали по парам, как подобает всем нормальным глазам. Тьма под сенью деревьев казалась прямо-таки физически ощутимой материей, и Осверин даже украдкой потрогал воздух раскрытой ладонью, хотя и понимал, что ничего особенного не почувствует.
О странностях этого места говорили от края до края Обитаемых Земель, и путники в глубине души разрывались между дьявольски азартным любопытством и вовсе не беспочвенным страхом. Но впереди мелькал сигнальный огонек, дорога была совсем рядом, рукой подать, а потому у них и мысли не возникло повернуть назад. Приятный мандраж окончательно прогнал сон.
Следуя на свет, уже через лучину, не больше, они оказались на краю крохотной полянки. Тени, навскидку – человеческие, бродили по ней. А пришедшего, скользнувшего в круг света от костра, приветствовали радостными возгласами. Ждали товарища, ему же подавали знак… Вот только что за народ будет глухими ночами красться по опушке Поющего леса?..
Осверин тихонько потянул друга за рукав.
– И чего ради… – спросил было он одними губами, но так и не закончил фразу: ахнул, прерываясь на полуслове.
Аскольд шикнул на него, не повернув головы.
На полянке, среди этих ночных людей, сидела на земле привязанная к дереву девушка. И смотрела на мечника и менестреля. В упор.
Одежда ее то ли разорвалась, то ли была разорвана чьими-то загребущими руками, волосы разметались по плечам, а веревка опутывала ее вместе со стволом так, словно это был неистовствующий берсерк, а не молодая женщина. Волосы казались черными в тусклом свете костра, глаза – словно угольки на бледной коже. И она выглядела спокойной, самой невозмутимостью, от чего – и от пристального взгляда, словно она видела в темноте не хуже кошки – по коже тянуло холодком.
– Нужно ли вмешаться? Место специфическое, да и, кажется, они стоят друг друга, – осторожно предположил менестрель.
– Похоже на то. Но бесчестность остается бесчестностью в любом уголке мира…
И Аскольд заметил, что диковинные изумрудные огоньки в беспросветной тьме леса в основном кружат ближе к рассевшимся группкой мужикам, вот точь-в-точь волки, сужающие пространство вокруг своей добычи. А на девушку – ноль внимания. Может, невкусная?..
Тут один из ее пленителей выскользнул из общего круга у огня и подошел к ней. Вполголоса сказал что-то, а девушка зашипела в ответ, и тот, плюнув с досады, наотмашь ударил ее по лицу. Она дернулась в сторону, как сломанная кукла, и беззвучно зарыдала: это можно было разглядеть даже с такого расстояния по дрожащим от плача плечам.
И если до этого ни Аскольд, ни Осверин еще сомневались, на чью сторону им встать, то в это мгновение все и решилось. Мечник сверкнул глазами, сжимая зубы.
– Драться? – односложно спросил менестрель.
Аскольд кивнул:
– Я отвлеку их, а ты хватай девушку и лети на дорогу. Если разминемся, то в двух лучинах галопа к западу есть сломанный дуб – жди возле него, – он помедлил немного, проверяя себя. – Сможешь закинуть ее на лошадь?