У Жени я поднялся захватить чемодан и заодно вызвал Gett*. Перед тем, как спуститься вниз, заглянул к нему в комнату. Он прямо в одежде лежал на разоренной днем постели и дрых без задних ног.
Дома я первым делом покормил Соню. Смадар, слава тебе господи, уже заходила с утра, так что меня ждала чистая квартира, а не то, во что те двое превращали ее последние несколько недель.
В гостиной на столе лежала знакомая стопка листов со списком приглашенных. Женя, должно быть, оставил мне копию, которую распечатал еще пару недель назад — на ней виднелись кофейные круги и пятна от песто. Смадар мои документы не трогала, поэтому список так и лежал на столе — разве что пыль под ним педантично протерли.
Я бросил на него короткий взгляд, а потом присмотрелся внимательнее, не веря своим глазам: между строчек с именами гостей виднелись изрядные зазоры. На первых страницах имен оставалось от силы 2-3 строки, на других было получше. Пока.
Теперь я примерно представлял, как Бадхен стирал людей. Причём, если я помнил список правильно, женщин в нем тоже поубавилось, а значит — он убирал всех без разбору.
Я вытащил телефон и набрал его номер. Разумеется, меня сразу же перекинуло на автоответчик.
— Это Адам. Позвони мне. Он не позвонил ни тем вечером, ни на следующий день, ни через неделю.
До января мы занимались поиском Костика. Я набросал список мест, где он мог бы прятаться, и мы их прочесывали одно за другим. Проблема была в том, что и я, и Женя исходили из мысли, что прячется Бадхен в одном и том же месте, под своим именем, под своим лицом. Понимали, что это не так, но выбора не было — искать того, не знаю кого, кем он мог стать при желании, было делом еще более гиблым.
С некоторых пор я начал просыпаться каждое утро с мыслью, что живу в кредит, причем давно просроченный и взятый у русской мафии. Если Бадхен восстанавливался столь быстро, то не сегодня-завтра он вспомнит, что давно пора убрать не только морока в компании четырех с половиной сотен людей, но и некоего Адама Эвигера. И тогда…
Смерть не пугала меня — было бы смешно, если бы я ее боялся. Скорее, страшила мысль, что я просто исчезну: лягу спать вечером, а утром моя постель будет пуста, и в памяти людей от меня не останется ни следа. Хотя, кто помнит обо мне хотя бы сейчас? Смадар, Идан, владелец минимаркета на углу… с остальными смертными я имел дело в основном за день-два до их собственной кончины.
Я покачал головой, удивляясь своим черным мыслям. А разве не так умирают смертные? Исчезают, как роса в жаркий день. И даже если кто-то и помнит о них сейчас, кто вспомнит ту же Смадар лет через… пять?
Странно было вновь ощущать себя смертным. Я привык к своему привилегированному положению за последние две тысячи лет. Пожалуй, даже видел себя почти равным Бадхену и Жене — или, по крайней мере, хотел видеть.
А на самом деле…
Теперь в любой момент я мог испариться, исчезнуть по одному щелчку пальцев Бадхена.
Наверное, и правда следовало быть с ним помягче.
В январе мы с Финкельштейном разделились — он искал Костика по какой-то особой системе, которую толком объяснить не смог, а я… скорее делал вид, что искал. Имен в свадебном списке оставалось от силы двадцать, и как по мне, никакого смысла останавливать Бадхена не было. Даже если он уже добрался до своего последнего морока и уничтожил его, вряд ли остановится, пока не доделает дело до конца. А после того, может, и сам вернется. Если прежде не развалит мироздание к чертям собачьим.
Вместо поисков блудного творца я главным образом занимался тем же, чем и последние лет сто: шатался по улицам, созерцал людей, пил кофе. Женя меня не особо доставал — кажется, без Костика в пределах досягаемости он даже немного успокоился. Может, подумал я, он тоже втайне от меня перестал искать Бадхена? Было бы неплохо.
— Привет, Адам. Я резко повернулся, ожидая увидеть Костю, но вместо этого за мной стоял всего лишь Саар из Праги: черный картонный стакан с кофе из Аромы в руках, очки, рабочие штаны и кроссовки «Нью Беланс». Всё на месте. — У тебя сейчас перерыв? — спросил он, садясь за мой столик, как и в прошлый раз, без разрешения. — Перерыв? — Я работаю неподалеку, обедаю здесь, — объяснил он — а ты? — Я просто здесь сижу. — Понятно. Фрилансер, значит? — Что-то типа того. Саар отпил от своего кофе. — Ясно. Потом достал из кармана визитку, протянул мне.
«Саар Цфания, технологический директор» бла бла бла. Визитка была цвета слоновой кости, с каким-то особым шрифтом, что сразу напомнило мне сцену из «Американского психопата». Жаль, что я не мог точно так же небрежно достать свою — их у меня отродясь не водилось.
— Адам Эвигер — сказал я вместо этого вслух. — Возьми визитку — сказал он. Вытянул вперед руку, чтобы подтолкнуть ее ко мне эффектным жестом по столешнице, и взамен толкнул свой стакан. Горячий латте размера XL выплеснулся на стол, пол, визитку, наши рюкзаки и на самого Саара — сам я вовремя успел отпрянуть. Тот взвыл, вскочив на ноги — его рабочие штаны стали абсолютно мокрыми, и от них шел пар с приятным кофейным запахом. — Черт, больно как, с-сука! — простонал он. — Тебе помочь? — сказал я. Не то, что правда собирался помогать, но…
— Н-нет, я сам. Спасибо — сказал он с несчастным видом.
— На работу так пойдешь? — поинтересовался я. Мой рюкзак пострадал не так сильно, как я думал. А вещи внутри вообще были абсолютно сухие. Впрочем, это было одной из приятных сторон проклятья Бадхена — в ста случаях из ста выходить сухим из воды. Иначе дожил бы до сегодняшнего дня без ног и без рук, это точно. — Куда теперь работать… домой поеду. Смазывать ожоги.
— Купить тебе кофе на дорогу?
— Нет, спасибо, кофе я напился на год вперед, — хмыкнул он — перейду, наверное, на чай со льдом.
Я проводил взглядом его фигуру, выходящую из кафе. Как раз в этот момент наконец подошел уборщик с тряпкой, и я освободил стол, чтобы дать ему вытереть кофейное море и пересел за другой, поближе к окну.
— Адам? Я обернулся. Саар стоял за мной, все еще мокрый и несчастный, и в руке у него была новая визитка. — Та утонула. Возьми новую. Кинул ее на стол и снова пошел к выходу.
Дома я первым делом выгрузил из рюкзака вещи — телефон, ключи, зарядку от телефона, темные очки, и многострадальный список гостей на викиной свадьбе.
Точнее, было списком до вчерашнего дня. Сегодня — несколько пустых листков, криво скрепленных степлером. Пятна песто и кофе — единственное, что напоминало о том, что это те самые листы.
Я бросил уже ненужную макулатуру в мусорное ведро. С этим покончено.
И в ту же минуту зазвонил телефон.
— Адам? Я безошибочно узнал голос Бадхена. — Где ты? — Под твоим домом. Сейчас поднимусь.
Он зашел в квартиру, и я поймал себя на мысли, что совсем забыл, какой же он огромный — или вырос за то время, что мы не виделись? На нем были все те же вечные треники и черная футболка. Щетина, синяки под глазами и некоторая исхудалость дополняли облик смертельно уставшего от жизни пацана с района.
— Надорвался, полтысячи людей убираючи? — не выдержал я. — Отстань — сказал он тускло. — Что теперь? Миссия выполнена? Ты хоть узнал, кто именно из них был мороком? — А хрен его знает. Есть что пожрать? — В холодильнике. Мне позвонить Финкель… — Нет — резко сказал он — не смей.
Для верности забрал у меня телефон и сунул в карман. Забрался в холодильник, вытащил черный хлеб, колбасу и зачем-то консерву с виноградными листьями, фаршированными рисом.
— Выпить есть? — Кола. — Тащи.
Смотреть на его трапезу было делом не для слабонервных, и я благоразумно перешел в спальню.
Устроился в кресле с Бретом Эллисом, стараясь не думать о своем телефоне в кармане Бадхена.
Костик, видимо, успешно сожрал все содержимое холодильника — через полчаса, когда он заглянул ко мне, вид у него был уже не таким угрожающим.
— На — телефон полетел на кровать.
— Что дальше? Пойдешь дальше бродяжить?
— Приму ванну. Есть что чистого надеть?
Я подумал, что последние несколько месяцев поневоле работаю снабженцем одежды для Бадхена. Где-то валялся мешок с вещами, который я ему дал еще осенью.
— Поищи в шкафу. — Нашел — сказал он, покопавшись. Я не ответил, углубившись в описание того, как Патрик Бейтман выкалывает глаза нью-йоркским бомжам. Жаль, что среди них не было Бадхена.
— Адам?
— Что? Я поднял голову. Костик стоял прямо передо мной, нависая сверху. — Я помню все. — С чем тебя и поздравляю — автоматически ответил я. — И что от тебя следует избавиться, тоже вспомнил. — Ну круто — сказал я упавшим голосом.
Голос Костика звучал однотонно, но при этом я заметил, как время от времени по его телу пробегала мелкая дрожь — как у людей, недавно переживших потрясение. Он склонился ко мне, провел рукой по моим волосам почти с нежностью. Я изо всех сил сжал подлокотники кресла, а страх внутри меня так же сильно сжал сердце. Я боялся Бадхена — с самого начала. Сильнее всего на свете. Просто хорошо это скрывал.
— Я не буду этого делать, Адам — сказал он все так же ровно — и знаешь, почему? — Нет. — Как быстро ты растерял свое умение шутить, правда? А ведь это меня называют шутником**. Какая ирония. — Да. — Я не убью тебя, не бойся. Раньше не убивал, потому что был наивным Костиком-гуманистом. А теперь — потому что мне срать на мироздание, срать на гармонию и срать на Финкельштейна. И знаешь, когда я это понял? — Нет — сказал я пересохшими губами. — Когда уничтожил последнего человека в этом сраном списке. Может, среди них был морок, может — нет. Разницы, впрочем, никакой, верно? — Зачем ты тогда это сделал? — Потому что думал, что так надо! — выплюнул он — потому что Жека мне два месяца ебал мозги этими мороками! — Он сказал, что до потери памяти ты собирался убрать меня — я был совсем не уверен, что следовало напоминать ему об этом, но словно сам черт тянул за язык. — Еще как! — он усмехнулся — у меня и адрес твой был наготове. Да только, как видишь, много чего изменилось. — Да? — Женя ведь говорил тебе про вселенский порядок, верно? — Упоминал… — Энтропия — знаешь ведь это слово? — так вот, энтропия растет, а порядок должен быть, даже поговорка такая есть у немцев. А значит, что мелкие шалости, которые в прошлом сходили нам с рук, сейчас не прокатывают, а только наоборот все ломают, как баги в программе. — Я, получается, баг? — Ты, получается, очень крупный баг — подтвердил он — хочешь знать, насколько? — Ну… да. Наверное — осторожно ответил я. Было ясно, что он просветит меня независимо от того, хочу я этого или нет. — Ну что же, я отвечу. Ты — Охотник, Эвигер.
Я непонимающе смотрел на него, пытаясь понять смысл сказанного.
— Охотник?.. Слово наконец связалось с нужным воспоминанием и я невольно засмеялся от нелепости сказанного. — Ну и ну. Повторяешь викины сказки? Бадхен даже не улыбнулся. Встряхнул меня так, что зубы лязгнули, и сказал: — Викины сказки далеки от истины, но зерно правды в них есть. Дерево, как и Охотник, существует — ты сам его видел. Я создал мир с Деревом и тобой, а ты… вернее, твой разум — создал остальных. — Хватит, Бадхен — я разозлился — опять играешь в свои игры и серьезно думаешь, что я поверю в эту чушь? Я родился при Ироде, чуть больше двух тысяч лет назад. Думаю, что если я был бы первым человеком, то точно бы это запомнил. — А что может помнить существо, недалеко ушедшее от зверя? — сказал он с усмешкой — и ты не был первым человеком, Адам — вас уже тогда было более, чем достаточно. Ты был животным, а я — бесформенной и бездумной материей, маленьким пятнышком бытия вокруг великого ничто. — И что было потом? — я хотел сказать это с иронией, а получилось… иронии не получилось, это точно.
— А потом ты сорвал плод с дерева жизни и смерти. И сожрал его целиком.
— И потерял разум?! — Как можно потерять то, чего нет, идиот?! Можно лишь приобрести, а потому ты стал бессмертен и разумен, хотя, глядя на то, как ты сейчас тормозишь, я в этом сомневаюсь.
Я подавленно молчал, понятия не имея, верить ли Бадхену, или на свой страх и риск попросить его уйти и наконец оставить меня в покое. Тот тем временем продолжал:
— В тебе пробудились мысли. Воображение. Вера. А то что вы, каббалисты, любите называть «клипот» — обрели разум вместе с тобой. Через тебя.
Я вспомнил слова покойного Хачикова: «А ты никогда не думал, что они могли создавать друг друга одновременно?»
— Так что, если ты до сих пор мучаешься мыслью, почему Финкельштейн не может убить тебя — завершил Бадхен свое откровение — ответ таков: по причине самого тупейшего сыновьего комплекса. Я так понял, что вы спите друг с другом?
Я подумал, что Фрейд, наверное, нашел бы нашу маленькую беседу чрезвычайно занимательной и автоматически кивнул. Бадхен зло усмехнулся.
— Он буквально помешан на тебе, хотя сказать откровенно — ты яйца выеденного не стоишь. Вся твоя ценность в том, что ты был чересчур туп даже для особи своего вида, и сожрал фрукт, на который даже смотреть не стоило. Как бы Женя не обманывал себя — ты, Эвигер, все еще животное, как и все миллиарды твоих сородичей.
Бадхен сказал это скучным и будничным голосом, но у меня по коже поползли мурашки. Теперь я точно поверил, что он все вспомнил — и что былого растяпы Костика больше не существовало. — А как же мои воспоминания — пробормотал я — ведь я помню дворец Ирода…мать, жену… детство… Костик рассмеялся. — А я, представь себе, до сих пор помню, как ты в двенадцатом классе не смог сдать норму во время экзамена по физкультуре и тебя за это чморили. Но ничего, живу. Вполне возможно, что при Ироде тебе скормили еще один плод с того же дерева. Ведь это в две стороны работает: кому есть что терять, теряет все. — Кто скормил? — тупо спросил я. — Откуда мне знать? Может, тот же Жека. Но не волнуйся, ты и правда служил виночерпием у Ирода. Я до сих пор злюсь, когда вспоминаю свой испорченный плащ. — Так что же будет сейчас? — сказал я устало. Наверное именно так себя чувствовал Хачиков перед тем, как согласился пойти ко мне домой. — Понятия не имею — равнодушно сказал он. — это будет зависеть от Финкельштейна, сам понимаешь. Он, как я вижу, взялся защищать тебя зубами и когтями, пошел даже против меня, старшего. Так пусть получает что хочет, и решает, что ему важнее — мироздание или ты. Интересно будет посмотреть, правда? Это раньше он мог свалить всю ответственность на меня. А сейчас — пусть сам разбирается. — А ты что будешь делать? — А я пойду принимать ванну.
Бадхен взял мешок с одеждой и большое полотенце и, не глядя на меня больше, двинулся в ванную комнату.
Некоторое время я думал, стоит ли звонить Финкельштейну. Решил, что не стоит. И упоминать историю с охотником тоже не стоит — по крайней мере, пока. Правды он мне не скажет, а утешительное вранье слушать не хотелось. Откровение Костика не потрясло меня до глубины души: я решительно ничего не помнил. Для меня моя жизнь началась во двореце царя Иудеи, а если и было что-то до нее, как утверждал Бадхен… что ж, пусть даже так — меня настоящего это никак не касалось.
Куда больше меня волновало отношение к происходящему Жени. Бадхен был прав: одно дело — идти наперекор плохому боссу, который в конечном счете сделает, что положено, хочешь ты этого или нет. И совсем другое — брать полную ответственность на себя. Что выберет Женя: мою жизнь или мироздание, я узнавать не спешил. Успеется. И решил оставить пока все как есть. Телефон отключил от греха подальше и улегся в постель пораньше. Бадхен заснул в соседней спальне, а я, не дочитав книгу, уснул у себя.
Утром Бадхен сидел в гостиной на моем диване, смотрел телевизор и вообще вел себя так, словно не было вчерашнего разговора.
— Привет, Адамос. Что на завтрак? — Когда ты успел все сожрать? — спросил я, глядя в пустое белое нутро холодильника. — Ночью — коротко ответил он, щелкая пультом.
Тащить самому домой тонну еды не хотелось, и я наскоро оформил заказ онлайн. Но они приедут в лучшем случае часа через четыре, а завтракать надо было сейчас.