Ермолай и Бера
- Все гадала я, когда за китовой руной время идти, - закончила сказ Бера. - Да вот понимаю, что теперь.
И принялась на берегу оружие раскладывать, а Ермолай пошел камни собирать, чтобы погибших завалить. Костер складывать опасно - ну как губаны вернутся?
Наутро Бера галькой подбила чайку. Утолили голод и пошли среди валунов и сосен пробираться.
- Вдоль воды идти опасно, - поясняла Бера, - у всех на виду. Да и с берега рыба морская не ловится.
Ермолай хотел было сказать, для него лодку построить при помощи топора, что у Беры за пояс заткнут, плевое дело, но решил промолчать.
- Налево пойдем - попадем к губанам, - продолжала Бера. - Сам понимаешь, там нам и конец. Потому пойдем направо. Как найдем озера, свернем.
Бера зашагала вперед, подбородок высоко поднят, короткие снежные волосы ветерок треплет, за спиной щит дубовый, сама от мошкары отмахивается. Ермолай за ней едва поспевает, о камни спотыкается.
Он попутчице искренне радовался. Вместе веселее.
Бера смастерила из пояса пращу и птиц влет сбивала, а еще голыми руками ловила рыбу в ручьях, Ермолай же добычу на костре готовил, а на ночь шалаш ставил. Говорили мало, сокровенного не касались. Теплыми вечерами Ермолай, сидя у костра, в звездное небо вглядывался. Надеялся, небожители какой знак подадут. Смотрел с опаской. А ну как недобрый? Но ничего приметного не случилось.
Прошли земли норжские, где что ни дерево, то камень; миновали становище ругов, где всякий день ссора и всякую ночь драка; затем попали во владения хитрой колдуньи Зеиры, что волчицей обращалась и в мещерских лесах над бирюками верховодила.
Про Зеиру такая история ходила.
В лунный год, что от касогов до мери море пересохло, родилась у богатого караванщика Юсупа Ибн Саула Аль Бакри дочка с золотыми глазами. Конечно, глаза не из золота, а цвета такого, и лучились, будто частички солнца внутрь попали.
Юсуп Аль Бакри назвал дочь в честь прабабки Суламифь и подарил двадцать рабов из числа рожденных в неволе. Пять девочек, чтобы одевали и купали Суламифь, пять мальчиков, чтобы охраняли днем, и десять евнухов, чтобы охраняли ночной покой.
Девочка взрослела и с каждым годом становилась красивее. Слухи о необычайной красе дошли до Окиста, правителя крепости Самандар. Его сын, юный Булан, давно не мог разыскать подходящую невесту. Придирчив был по части женской красоты.
В день прихода каравана Юсупа Аль Бакри в Самандар встречали не обычного торговца, а почетного гостя.
Гулким рокотом возвестили о приближении повозок тяжелые длинные трубы с крепостных ворот, жители по приказу Окиста приветствовали караван, осыпая цветочными лепестками, а юный Булан в сопровождении свиты лично встретил гостей. И едва увидев Суламифь, которой в ту пору едва исполнилось пятнадцать, влюбился без памяти. Черноволосая, солнцеглазая, статная, с хищной восточной красотой в лице - она походила на воплотившуюся в человеческом теле пантеру.
Булан вежливо заговорил с гостями и пригласил в большой шатер, что специально установили на площади. Внутри столы ломились от яств - пятнадцать разных рыб на двадцати больших блюдах, мясо ягненка, запеченного в глине, и теленка, целиком зажаренного на вертеле, свежие плоды и диковинные сладости. Рабы подавали пряные вина, а музыканты играли грустные мелодии с родины караванщиков.
Юсуп Аль Бакри смекнул, что стало причиной радушия, и подсчитывал в уме возможные выгоды, улыбаясь в густую черную бороду.
И все вышло бы хорошо, и даже распрекрасно, если б в ту ночь в Самандар не пришел еще один караван. Этот возвращался из земли Тан, груженный шелком. Во главе ехал младший сын персидского купца Назияра Фархад. Из первого торгового похода он возвращался с прибылью, рассчитывая на еще большую в землях гишпанов, где шелк ценился высоко.
И случилось, что Фархад увидел Суламифь, когда та, окруженная рабами, шла ночевать в башню, которую Окист отвел для будущей невесты. И она заметила Фархада. Взгляды их пересеклись, сердца на миг слились в едином ритме.
Как молодой дубок пронзенный молнией застыл Фархад. Вернулся к каравану с поникшим взором, потому как знал, что это за девушка и чья она невеста.
Янар, наставник Фархада из числа огнепоклонников, поняв все, решил: пусть Фархад с малым числом воинов, охранявших шелк, похитит Суламифь из башни, и караван тронется в путь до рассвета. На развилке Янар с грузом пойдет одной дорогой, а Фархад с девушкой на быстрых конях помчатся к морю, чтобы отплыть засветло в сторону Аштарака, где жили родственники Назияра.
Недолго думая, Фархад выбрал троих воинов из личной охраны. Двоим дал таурменские сабли, одному длинный тисовый лук. Сам взял лишь тонкий кинжал, украшенный изумрудами. С тем и пошли к башне, где проводила ночь Суламифь.
Без звука убили евнухов и проникли в опочивальню. И Фархад увидел, Суламифь уже зарезала спящих рабынь, чтобы те не подняли шума. И понял, возлюбленная ждала и была уверена, что он придет, и осознал, нет между ними секретов и тайн, как это всегда бывает у настоящих влюбленных.
Юноша взял Суламифь на руки и вынес из башни. Вскоре караван Назияра двинулся в путь, объяснив поспешность стражникам тем, что лошади отдохнули, пошлины уплачены, а хозяин давно ждет товар.
На развилке, как и было задумано, Фархад и Суламифь, переодетые в простые одежды, пересели на двух коней и поскакали к дальней пристани, откуда уходили корабли с невольниками. Янар считал, что погоня, которая вскоре обязательно случится, уйдет по следам каравана. Старый огнепоклонник верил, Окист не станет разграблять товары Назияра. Купец возил много всего через те земли и платил богатые пошлины.
Не учел Янар, что в погоню отправится сам Булан - молодой и горячий.
Булан настиг караван к полудню. Не обнаружив Суламифи, приказал убить всех, что и было немедленно исполнено. Затем вернулся к развилке. Он догадался, что произошло.
Фархаду с возлюбленной оставалось проскакать совсем немного. Пристань уж показалась вдали, высокие мачты с белыми парусами сулили свободу и счастье. Еще чуть-чуть.
Булан настиг беглецов у самых ворот.
Лично зарубил Фархада, а Суламифь бросил в придорожную пыль и овладел ей - жестоко и грубо.
И в миг, когда Булан извергал семя, в груди обесчещенной девушки, как порой случается, воспламенились колдовские силы.
Всем известно, таковые силы, если бывают даны от природы, пробуждаются либо черным колдовским обрядом, либо насилием, но всегда с потерей невинности.
Суламифь оттолкнула Булана, выгнулась и взмыла над землей так высоко, что встань два человека на плечи один другому - не дотянулись бы. Все, кто был при том, замерли от ужаса, узрев, как меняется девичья суть на колдовскую.
Будто сбросила кожу Суламифь, а поверх кровавого мяса наросла грубая черная шерсть. И на землю опустилась уже не беззащитная девушка, а грозная волчица с оскаленной пастью. Лишь золотые глаза напоминали, кем она была совсем недавно.
Волчица набросилась на отряд преследователей и загрызла троих до смерти. Булану же удалось бежать.
А девушка, понимая, что дороги обратно нет, оплакала Фархада и горькую судьбу свою, а потом отправилась от Самандара на север, в земли мещёры.
И вскоре местные землепашцы узнали, что в лесах завелась злая колдунья Зеира, что каждому встречному загадывает три загадки. Если ошибешься хоть раз, загрызет, а ответишь правильно на всё - подарит волчью метку. И будешь в полнолуние обрастать шерстью и приходить на зов, чтобы выть на луну вместе с колдуньей о её несбывшейся любви.
Ветер гонит по небу рваные клочья облаков. Гроза собирается. Нужно искать укрытие.
Ермолай думал к дальнему лесу идти, валежник искать да шалаш ставить, но Бера остановила.
- Разве запах дыма не чувствуешь? - спрашивает и носом по сторонам водит, словно хищник добычу вынюхивает. - Неподалеку чей-то костер. Там и заночуем.
Сказала и топор на поясе погладила.
И надо же случиться, что в грозу за рекой Мокшей Ермолай с Берой остановились у одного костра с лихими людьми, что оказались слугами Зеиры.
Бера по пути кролика подбила. Не с пустыми же руками к огню проситься? Ермолай хвороста набрал и пять подосиновиков нашел. С тем к костру и вышли.
Смотрят - вкруг пламени бродники сидят. Всего трое. Старший бородой до пояса порос, средний хмурый и тощий, а взгляд цепкий, младший же при виде гостей осклабился и к ножу потянулся. Но старший жестом остановил.
- Нам бы только заночевать, - сказала Бера, кролика на землю бросая. - Вы люди лихие, но делить нам нечего, кроме пыли дорожной и свежего кролика. Кроме ножей у нас ничего нет, а ножи у вас и свои имеются.
- Когда гость не с пустыми руками приходит, ему вдвойне рады, - кивает старший. - Гроза ночью будет. Слышите, как ветер воет? Подсаживайтесь к огню, грейтесь. Мы вас не обидим.
На добрые слова Бера чуть улыбнулась, но вслух ничего не произнесла.
Расположились по разные стороны костра, Ермолай принялся кролика разделывать и на ореховой ветке над огнем жарить.
- Меня зовут Кемай, - говорит старший и бороду оглаживает. - Это мои братья - Нуят и Ризават. Мы местные, охотники. А вы кто, откуда и куда путь держите?
- Я - Ермолай из мест к северу отсюда, - просто отвечает Ермолай. - Иду к теплому морю. А это - Бера из норгов, попутчица моя.
Покивал Кемай, ножку кроличью обгладывая, переглянулся с братьями, ничего больше не спросил.
Ермолай из дерна и валежника рядом с костром два укрытия соорудил. С виду неказистые, но до утра продержатся.
Дождь уж вовсю хлестал. Ермолай с Берой по одну сторону устроились, Кемай с братьями по другую.
Не спалось Ермолаю. Сна ни в одном глазу. Лежит, смотрит то на тлеющие угли, то на всполохи молнии на горизонте.
К середине ночи гроза прочь унеслась. И едва полная луна выглянула из-за туч, бродники-то шкурой сразу и обросли. Стоят вкруг, скалятся, с зубов слюна в дорожную пыль капает.
Ермолай в ужасе Беру кинулся тормошить, а она уже топор из-за пояса тянет да щит с земли подбирает.
Что дальше было, Ермолай помнит плохо. Молодой бирюк на плотника бросился, спиной в погасший костер загнал, в самые угли. Будто ледяной ветер по сердцу хлестанул, когда волк выть начал, так жутко, что Ермолай уши поспешил заткнуть. Кажется, Бера старшего топором угомонила, но средний тоже хозяйку звать принялся. Та и не замедлила явиться.
Огромная, словно покрытая инеем черная скала, волчица на тяжелых лапах ступила в полосу лунного света. Глазами золотистыми Ермолаю в душу вперилась. От того взгляда без чувств и упал.
Очнулся, когда Бера в лицо водой из лужи плеснула.
Старый волк вдалеке раны зализывает, рядом два других стоят, неотрывно на Ермолая смотрят, тоскливо.
На тюке, бродниками оставленном, красавица сидит. С виду хрупкая, в лице мощь. Даже Бера чуть в сторону отвернулась.
- Проснулся? - холодно улыбается Зеира. От слов ее по коже дрожь. - Что ж, и ты слушай.