Один глаз сощурил, принялся озираться, чтобы беса найти. И только о бесе подумал - он уж тут как тут. Синий, плотненький, росточком с локоток, голова больше туловища, а на лысом лбу черные рожки торчат. Рожица хитрая, но глаза не злые.
- Твоих рук дело? - насупился Ермолай. - Зачем топор отнял?
А бес шустро так по сосновому стволу перебежал, в воздухе перекувыркнулся и Ермолаю прямо на плечо плюхнулся. И писклявым голосочком бодренько говорит:
- Здоров, Ермолай - деревья ломай, жену потеряй, топором балуй, сам тоскуй. Давай знакомиться! - это уже прямо в ухо.
Попытался Ермолай беса с плеча смахнуть, но тот цепко держится, смеется. Крутился Ермолай, вертелся, руками махал, даже по земле немного покатался - ничего не помогает.
Присел на поваленную сосну, глаза от солнца яркого ладонью прикрыл, опилки с рукава отряхивает, с тоской на топор косится - топорище на две трети в ствол ушло.
- И что ты все вертишься, крутишься, - пищит на ухо синий бес. - Я от тебя не уйду, привыкай. Звать меня Синюшонок, умения мои такие - время вспять возвернуть, счастье с ног на голову обуть. А про тебя всё знаю, можешь не представляться.
- И за что такое наказание? - с тяжелым вздохом спрашивает Ермолай.
- А заместо топора! - веселится Синюшонок. - Да ты не боись, я тебе помогу, коли и ты мне службу сослужишь!
В деревне древичей домовым блюдечко молока ставили, чтобы мелкие вещи не пропадали. Но чтобы кто с бесом на плече ходил, неслыханно. Нет у Ермолая охоты с рогатым дружбу сводить, но куда денешься?
- И что за помощь? - вопрошает Ермолай, а сам вспоминает, какие у бесов уловки. С ними вечно так: попросишь яиц в лукошке, принесут, да яйца будут битые, а лукошко краденое.
- Помогу счастье вернуть, - говорит бес.
- А тебе от того какая польза?
- Мы, бесы, так устроены, что питаемся переживаниями людскими, - поясняет Синюшонок. - А материя эта настолько невесома и бесплотна, что и поесть, и по нужде - все одним вдохом-выдохом делается. Конечно, если кто страдает сильно, тут прямо пир для бесов, одним выдохом не обойдешься. Но для того, чтобы отдышаться после обильной трапезы, отходить в сторонку не требуется.
Покачал головой Ермолай, удивляясь устройству бесова тела, и подумал, не зря люди считают, будто рогатые всякую рознь между ними сеют. Выгода-то приличная выходит. А если война или мор, там уж и вовсе главный бесовской праздник.
- Ну что? Согласен? - Синюшонок еще хитрее рожицу корчит. - Тогда покажу, плотник, как могло быть и как будет, стоит только вслух пожелать.
И с этими словами хвостиком синим махнул.
Видит Ермолай - день, не день, всё вокруг яркое, светом залитое, до того белое, что не верится. По лугу идет под руку с любушкой своей, Злобушкой. На ней венец свадебный, а вокруг родственники со всей деревни, и смотрят на плотника с улыбкой, приязненно.
Взлетели голуби белые в синее небо, Ермолай на пороге дома. Сруб новый, свежий, смолой пахнет, а Злобушка над колыбелью воркует, дитё укачивает.
На сердце медово сделалось, по щекам слезы радости потекли.
А бес в уши шепчет:
- Вслух пожелай и сбудется.
Только собрался Ермолай уста раскрыть и попросить счастья для себя, как видит, над колыбелью-то совсем не любушка его склонилась. Похожа, да не она.
Понял Ермолай, чего бес хочет. Чтобы от цели отказался, от любви отрекся. И жалел потом горько, страданиями беса потчуя.
Потемнело все в один миг.
- Ну что? - Синюшонок на плече вновь оказался. Морда нахальная, хвостиком машет, глазки блестят. - Свернешь с пути - счастлив до конца дней будешь. Уж я озабочусь, чтобы никаких битых яиц в краденом лукошке.
И смеется заливисто, как синичка чирикает.
- Испытываешь? - понуро Ермолай вопрошает.
- Ах, какой ты догадливый! - притворно удивляется бес. - Три испытания на пути тебе уготованы. И три преграды, - и снова лукаво Ермолаю подмигивает. - Решился?
- А какие испытания, что за преграды? - насторожился Ермолай.
- Испытание воли, испытание силы, а теперь вот и души, - просто отвечает бес. - Преграду ты пока одну только преодолел, а об остальных сам узнаешь. Если не передумаешь дальше идти. - И локотком в щеку толкает легонько: - Так что? Грусть отберу, дом поставишь, дети, жена, соседи уважать будут. До старых лет доживешь в здравии, - соблазняет бес.
Набрал Ермолай побольше воздуха в грудь и выкрикнул: - Нет!
Вскочил, что было сил побежал по лугу, забыв, это лишь морок. Надеялся, если быстро ногами перебирать, беса с плеча сдует.
Видит - обрыв впереди, зажмурился - и как сиганет вниз. Там беспросветная мгла, а за ней - звездная пропасть, и лишь тонкая радужная полоска по центру.
Летел долго, даже одежда изорвалась. Приземлился пушинкой на красный гребень радуги, и дальше бежит, ног под собой не чувствует. Рукав оторванный от ветра звездного задрался, пол-лица закрыл.
И видит Ермолай, навстречу кто-то в черной одежде несется, кричит на незнакомом языке, руками машет, лицо все в саже, как у мурина почти. А остановиться не может - боится, радуга под ногами осыпаться начнет.
Что делать? Столкнулись. Поборолись немного, а потом оба в звездную пропасть и сверзились. Незнакомца в сторону унесло, а Ермолай стал неспешно падать вниз, словно перышко невесомое.
Пока летел, все растерял. Одежда истрепалась, изорвалась. Тело искрошилось - без боли, словно ветер разогнал песок в разные стороны. Только сердце осталось и превратилось в бабочку.
Ермолай и злой кукольник
Вспорхнула бабочка с кромки радуги, на нос Ермолаю опустилась, пыльцой золотистой рассыпалась.
Проснулся Ермолай. На том же перекрестке, где с Берой прощался. Ни синего беса, ни радуги. Странный сон, смутный.
Ощупал одежду - все на месте - и по тропе на юг пошел.
Долго вилась дорога. Пока до Бухары добирался, много караванов повстречал, фарси выучил. Не единожды от грабителей бежал, в холмах песчаных прятался до ночи. Как в полон не попал, о том не ведает.
В одном из караванов встретил Нисима-Гуляку, что семьсот лет живет. Ермолай поначалу не поверил, но вспомнил, сколько чудес повидал, и перестал сомневаться.
История же Нисимы-Гуляки была такая.
Мальчиком Нисим любил с караванами ходить. Сперва нанимался помогать к родственникам. Те возили товары из Кордовы в Чангань и обратно. В одну сторону везли шелк и шафран, в другую вино и рабов, а иногда гнали табун лошадей. И на всем пути в каждом городе у караванщиков были родственники, что снабжали хорошей едой и давали безопасный ночлег.
Иногда приходилось ночевать в шатрах под открытым небом. Повозки расставляли кругом на случай нападения лихих людей и назначали сторожей до рассвета.
Как-то Нисим проснулся и обнаружил, что лежит в шатре совершенно один, снаружи незнакомцы разговаривают, а значит, караван ушел без него. Мальчик испугался, принялся просить помощи у чужаков. Люди те, как выяснилось позднее, были навьями, но не простыми, а наделенными даром менять облик - от живого не отличишь. Только по запаху.
С ужасом догадался Нисим, что караван никуда не уходил, а все родственники перебиты, тела спрятаны в песках. Бросился бежать прочь от шатров.
Ступни в кровь сбил, ноги чувствовать перестал, за спиной утро на вечер поменялось. Вдруг видит, посреди степи на высоченных ходулях факир идет. Вряд ли навий на ходули залезет, решил про себя Нисим, и к факиру бросился - о защите умолять.
Факир непростой оказался. Как известно, все глотатели огня двуличны, и лишь немногие из них наделены способностью колдовать. Большинство обходится выдыханием пламени, что само по себе занятие хоть и зрелищное, но, увы, совершенно бесполезное. А этот учился в дальних горах у тамошних колдунов всякой порче и скверне. И хоть прикидывался добряком, на деле задумал Нисима обмануть. Раз за мальчика некому заступиться, можно продать в рабство.
Идут по степи вдвоем: Нисим в небо голову задрал, спотыкается, сказки факирские слушает, боится пропустить, если тому вдруг вздумается огнем полыхнуть. А злодей знай себе на ходулях вышагивает, макушкой облака задевает, да сочиняет про хитрых наложниц, что падишаха небылицами развлекают.
Завел факир Нисима в зачарованное место в пустыне - куда ни пойдешь, обратно возвращаешься. Подождал, пока Нисим устанет, а потом предложил на выбор: либо будешь служить, как пес, либо вечно убегать, как кролик.
Неизвестно, что Нисим выбрал, да только факир в итоге изрыгнул проклятие. Сила колдовства настолько мощной оказалась, что пока Нисим ходит с караванами, даже смерть его достать не может. Но если останавливается на ночлег, начинает стареть на час за ночь.
- А как ты видишь, с виду мне тридцать, значит, из семи сотен я спал всего пятнадцать лет. И то много, - рассмеялся Нисим-Гуляка, а Ермолай головой покачал. Бывают же чудеса!
В Бухару Ермолая сперва не пустили, велели надеть особую робу: черную, подпоясанную веревкой.
Вошел и встал столбом - до чего ж красиво! Слева базар, справа торжище, а посреди огромная белая крепость. Пахнет свежими лепешками, жареным мясом и конским навозом. Люди все в разноцветных одеждах - аж в глазах пестрит.
Тут Ермолая под руку хватает молодой парень. Глаза хитрые, рот в улыбке от уха до уха змеится, а сам так и вьется - то с одной стороны шепнет, то с другой.
- Вижу, - щурит глаз, - чужестранец ты. Судя по бороде и очам лазоревым, с холодных земель прибыл.
Говорит по-норжски без запинки, будто всю жизнь по соседству с Ермолаем прожил.
- Да, - отвечает Ермолай, чуть склонив голову в уважительном приветствии, - с северных краев, из древичей родом.
- Меня Насыром кличут, - юркий ладонь к сердцу прикладывает. - А твое имя как будет?
- А я Ермолай.
- Чем кормишься, Ирмола-нури? - спрашивает Насыр.
- Плотничал раньше, а теперь в дороге, - говорит Ермолай.
- Прекрасно, прекрасно, - сладко улыбается Насыр. - Плотник -хорошее занятие. Что же заставило тебя отложить топор в сторону?
Помрачнел Ермолай. Уже не такой красивой Бухара кажется. Шумной, людной, суетной.
- Есть важное дело, - и рассказал Насыру, что булгарин Рокош с любушкой его, Злобушкой, сотворил. Поведал коротко, как совет получил искать могучего колдуна на востоке. А про остальное умолчал.
- Ах, ах, - причитает Насыр, ладонями всплескивает. - Как мудро было, прийти в Бухару. Это не город, а средоточие знаний. Через Бухару много караванов проходит, тут люди со всего света обретаются. Уж если где и знают о твоем колдуне, так только здесь.