Лиза стояла истуканом, как обиженный или запуганный ребенок, нуждающийся, требующий объяснения. Руки сжимались в кулаки, ей хотелось ударить пациентку, потому что она пребывала в ненормальном спокойствии. И как только резкое слово было готово сорваться с языка, Канарейка неожиданно произнесла:
– Они начинают чистку.
– Чи… чистку? – Растерялась Лиза, наблюдая, как девушка прижгла рану промоченным спиртом бинтом. Не закричала и не выругалась, а только стиснула челюсти и нахмурилась.
– Пуля в голову, бам! – Окровавленный бинт со шлепком упал на пол, вызвав у пациентки ухмылку. – И минус один, стало чище. Только вот странно, он же свой. Но почему? Он не должен был нападать на своих…
– Он тоже пациент? – Признаться, не удивило бы. – Ты о чем?!
У Лизы кончилось терпение. Ей надоело бояться и путаться в словах и загадках сошедшей с ума девицы, как в паутине, которая лишь сильнее приставала к телу. Жгучее желание схватить деревянный стул и разбить им шкаф пришлось с трудом подавить, поскольку на шум могли сбежаться пациенты.
– Что конкретно ты имеешь в виду? – Едва ли не рыча от злости, уточнила Лиза, нависнув над собеседницей грозной тучей.
– Минус я, а следующей может стать моя сестра.
– Так, – схватив девушку за раненное плечо, брюнетка с ожесточением, которого не ожидала от себя, шикнула: – Либо ты мне расскажешь правду, либо одна будешь бегать за своей сестрой.
Раненное животное становится намного опаснее, когда его загоняют в угол, и взгляд Канарейки во многом говорил об этом. Она часто задышала, терпя боль свежей раны, пронзая тяжелым взглядом, и могла бы наброситься на собеседницу, ударить, ей бы хватило сил. Но сдержалась, медленно обвила пальцами руку Лизы и отняла от раны, кривясь от боли.
– Марьям Краав, старший лейтенант вооруженных сил Республики Польша, – выдохнула Канарейка.
Польша? Лиза, конечно, не являлась экспертом в польском языке и произношении, однако пациентка говорила без явного славянского акцента, жесткого выговора. Впервые за время знакомства девушка показалась вменяемой, не блуждающей в мыслях среди своего искалеченного разума.
– Мы с сестрой приняли участие в программе «Жнец», – подняв взгляд на собеседницу, сообщила Канарейка и, прислонив пальцы к поврежденной коже на лбу, с ухмылкой добавила: – И результат, как видишь, на лицо…
На подсознательном уровне Лиза осознавала, что массовое помешательство не могло произойти по случайности, однако озвученная правда ввергла ее в шок. С самого начала она находилась под прицелом, в опасной клетке для скота. У нее задрожали руки, во рту пересохло, и не осталось ни одной целостной мысли.
– А… а почему ты пациентка? Почему за тобой вообще охотятся?
– Потому что, – с неожиданной легкостью отозвалась Марьям, – я одна из тех, кто может остановить царящее здесь безумие.
8мая. 2:14
Франция, лечебница «CygneBlanc».
С наступлением глубокой ночи CygneBlanc проснулся окончательно. Грохот крушащейся мебели, топота ног и какофонии голосов разливался по округе, проникал сквозь щели, проносился вместе со сквозным ветром.
В этом безумном аду Илона с трудом отыскала безопасный уголок, заперев за собой дверь на засов и забившись в угол. Ее било дрожью от тревоги и страха; заламывая трясущиеся руки, блондинка с трудом представляла, что делать дальше. От стресса у нее крутило живот, пришлось прилечь на стол, чтобы спазм отпустил ее. Это стало ошибкой, поскольку Морфей моментально унес ее в мир снов. Но реальность грубо вырвала из его крепких объятий.
Из коридора разнесся столь дикий и оглушительный визг, от которого у Илоны чуть сердце не выпрыгнуло из груди. Резко выпрямившись и осмотревшись, она с долей облегчения отметила, что никто не проник на ее территорию.
Кричала женщина, пробегая мимо по коридору прочь от толпы – судя по надвигающему топоту, иначе не скажешь – пациентов. Срывающийся от ужаса голос Илона узнала почти моментально, бросившись к двери, но застыв с поднятой над щеколдой рукой. На нее вновь набросилась дрожь, стало страшно при мысли, что, покинув безопасное место, она тоже станет жертвой. Ей хотелось помочь, но также хотелось и жить.
Прости, София, я ничем не могу помочь. Ничем не могу помочь, ничем…
Зажмурив глаза, медсестра опустила лоб на прохладную поверхность двери и заплакала. Одинокие две слезы скатились по щекам, которые она поспешила стереть и собраться с силами. Но она ничего не могла поделать, ее словно бросило в омут воспоминаний, когда ей довелось побывать в рядах гуманитарной миссии в Афганистане. Грохот разрывающихся снарядов, затравленные войной и страхом беженцы, рыскающие военные. Даже тогда девушке не было так страшно, как сейчас.
Нельзя вечно бояться и сидеть здесь, нужно двигаться, убираться прочь.
Сбежать и никогда не возвращаться – Илона десятки раз задумывалась о том, чтобы покинуть психиатрическую лечебницу. Ей трудно было сохранять спокойствие, только вера в добро, ее заклятая мантра, помогали не упасть в глубокий колодец отчаяния. Порой ей хотелось отмахнуться от всего, признать, что никакого добра не существует, а мир погружен в серые тона. Но если она позволит себе эту слабость, то больше не сможет вернуть силы.
Ведь бежать некуда. За пределами Белого Лебедя меня также ожидает пустота…
Засов беззвучно выехал из петли, однако щелчок замка показался Илоне оглушительным. Она замерла, опасаясь, что привлекла чужое внимание, но, к счастью, коридор оказался пуст.
Привыкнув к полумраку, блондинка с замирающим от страха сердцем покинула временное убежище. Прежде всего она сняла халат, оставив на себе куртку Кристофа, чтобы не выделяться и хоть как-то бороться с холодом опустившейся ночи. В качестве оружия девушка подготовила ножку стула, – не слишком перспективный способ самообороны, но ничего лучше она не нашла.
Держась близ стены, Илона двигалась в западном направлении, помня, что вход в подземные тоннели находился на первом этаже. Она в приступе паники забралась на третий, и теперь ей предстоял нелегкий путь, который мог закончиться чем угодно.
И смерть – не самое худшее.
Лестничная площадка находилась в соседнем крыле, куда более просторном и обозреваемом, поэтому, крепче сжав деревяшку, девушка прислонилась к стене и как можно осторожнее отворила незапертую дверь. От доносящихся голосов у нее едва не дрогнула рука, пришлось побороть себя, чтобы не побежать обратно. Заглянув в образовавшуюся щель, медсестра никого не заметила. Звуки возни доносились из глубины коридора, из прилегающего помещения. Если бесшумно проскочить мимо, никто не заметит.
Невнятное бормотание перерастало в отчетливые слова и будоражащий смех. Двигаться аккуратно и бесшумно, чтобы не задеть ненароком мусор, давалось невероятно сложно. Чем ближе она становилась к эпицентру шума, тем быстрее колотилось сердце.
Шумное сбивчивое дыхание, ритмичные крики и злобные ругательства. У Илоны будто что-то оборвалось внутри от осознания происходящего. Она сделала еще шаг, другой.
Не смотри, не смотри, не смотри!
Четверо мужчин напоминали животных, загнавших беспомощное создание в угол. София лежала на столе, пока сзади ее терзал один из пациентов под ободряющие вопли остальных соучастников. Женщина не двигалась, влажные от слез глаза напоминали стеклянные бусины. Они будто насиловали безвольную куклу, мертвое тело, которое покинул дух.
Оцепенев от ужаса, Илона не могла долгую секунду оторвать взгляд от представшей картины. У нее задрожали руки, сердце билось о ребра, надеясь обрести свободу, и блондинка задумалась о том, что выброситься из окна – не такая и плохая идея… хотя преградой станут решетки.
Неожиданное движение, едва уловимое, стало для девушки щелчком, который сбросил с нее спесь забвения. Рука Софии шевельнулась и потянулась ей навстречу в немой мольбе о помощи, последней надежде на спасение.
Испуг, набросившийся на Илону, был похож на массивную опасную кошку, от которой оставалось только бежать. Она могла отвлечь пациентов, и, возможно, избавить Софию от муки, но тогда бы заняла ее место, и ее бы точно никто не спас.
Бесшумно преодолев коридор и добравшись до лестничной площадки, Илона, уже не стесняясь страха, со всех ног помчалась вверх, не задумываясь ни о шуме, ни об осторожности, ни о цели. Ее гнал страх и отчаяние, что из этого места теперь не выбраться, и единственный способ – ждать, когда пребудет отряд зачистки, либо полиция, либо смерть.
Спотыкаясь о хлам и мусор, блондинка забежала в дальний кабинет, захлопнув за собой дверь и заперев на засов. За дверью послышалась возня, кто-то отвлекся на поднятый шум, однако, не увидев источник, забрался обратно в нору. Илона искренне плевать хотела, что будет происходить за пределами этого кабинета, очередной временной крепости. Мало того, что она не приблизилась ко входу в подземные коридоры, да только и удалилась.
Будь все оно проклято!
Не смея сопротивляться, она поддалась истерике, позволив слезам стекать по щекам, а рыданиям резать горло. Опустившись на пол, девушка обняла колени и продолжила топить себя в горе, не желая и думать о том, чтобы быть сильной. От рыданий разболелась голова, защемило грудь.
Добро, Анджей, мы всегда верили в добро, ты говорил мне: верь, Илона, верь в лучшее. В людей, в судьбу, в себя. И что в итоге принесла эта слепая вера? Наивность, розовое стекло, за которым скрывается грязь и зло, лишь они живут в этом мире, и ничего более.
Да, Анджей, я верю в добро, это моя защита, моя суть. Эти люди забыли себя, поддались желаниям, а я буду верить… Вера – это добро, оно сияет в нас последним лучом света, вытягивает с самого низа, со дна.
Я буду верить, что выберусь отсюда.
Должна, верить.
Я не оставлю тебя, Анджей.
Но прежде… необходимо разобраться с ними.
Вера в добро – мантра, которую Илона ненавидела, и в то же время не могла жить без нее. Она стала спасательным кругом, ложью, которая помогала не уйти на глубину и захлебнуться в черных водах реальности. У нее имелась возможность уйти с этой работы, бежать прочь от психиатрии и насилия, науки и новых горизонтов. Создать семью, о которой она мечтала, стать матерью и смеяться с Анджеем, гуляя по парку. Но что-то удерживало ее – не просто азарт и любопытство, девушка на физическом уровне ощущала необходимость пребывания здесь.
С улицы донеслись голоса, чьи-то протестующие крики, на которые медсестра обратила внимание, когда они стали чересчур близки. Подняв усталый взгляд на колышущиеся под открытым окном шторы, Илона ощутила невероятную тяжесть в теле, не желала двигаться и вообще реагировать. Лечебницу поглотило безумие, что способно ужаснуть сильнее, чем насилие над подругой?
Тем не менее блондинка поднялась с места и подошла к открытому настежь окну, у которого отсутствовала решетка. Вряд ли кто переживет падение с четвертого этажа, однако свежий воздух, переполненный влагой и запахом хвои, с нежностью скользнул по лицу, подарив бодрящий поцелуй. Илона со спокойствием отдернула штору и, с осторожностью выглядывая из-за рамы, удивилась, открывшемуся пейзажу. Небольшая церковь, построенная для больных, под покровом ночи выглядела черным неприступным замком с меткой креста на вершине.
Вход в святую обитель освещали разожженные факелы, скрывающиеся от мороси под фасадом. Пламя горело и искрилось, плясало под брызгами, пока у массивных дверей толпились сторожевые псы – пациенты, в своем нынешнем положении вряд ли чем-то отличающиеся от животных. Но метафора пришла Илоне на ум не случайно, мужчины действительно стояли так, будто охраняли вход в церковь.
Возгласы неожиданно оказались близки, блондинка обернулась на них и увидела, как трое мужчин тащили за собой женщин – двух пациенток и одну санитарку. Перед глазами у Илоны предстала София, протягивающая к ней руку; от вспыхнувшей в голове сцены к горлу подкатила тошнота, пришлось схватиться за подоконник, чтобы не упасть от приступа дурноты.
Пациенты остановились у стражей церкви, не стали затаскивать жертв внутрь. Пока девушки извивались и визжали, пытаясь высвободиться и обрести последний шанс для бегства, их пленители не дергались, словно ожидая кого-то.
По рядам местной охраны побежал гул, кто-то принялся стучать в двери, некоторые ехидно смеялись. У Илоны складывалось впечатление, что она находилась уже не в психиатрической больнице, и не в кошмарном сне, а в фильме о средневековых ужасах. Когда ведьм сжигали на площадях под будоражащий рев толпы.
Дверь церкви отворилась со скрипом, который развеялся по округе и поглотил остальные звуки. В тишине, которую перебивал только шелест сосен и трав, из своей обители вышел мужчина: высокий, носящий стандартную форму пациентов.
Но несмотря на даль происходящего действа и сменившийся репертуар, Илона безошибочно узнала Уильяма Хоупа, к которому никто не решался приблизиться, как к королю, почтившего своим присутствием прислугу.
Он подошел ближе к девушкам, которые сжались под его пристальным взглядом и тихо постанывали от страха. Мужчина осмотрел их, бегло и быстро, что-то сказал пациентам и с раздражением отмахнулся, как от горстки мусора, и зашагал обратно.
Пациенты, не говоря ни слова, схватили женщин за шиворот одежды и потащили прочь к темени леса, вынуждая их в ужасе кричать и брыкаться. Илона понятия не имела, что происходит, однако секундой позже к ней пришло осознание, от которого у нее пробежали мурашки.
Безумие вырвалось наружу, и свобода подарила им шанс стать теми, кто они есть. Мечтателями, убийцами, творцами… Монстрами в человеческом обличии… если только человек уже не с рождения являлся монстром. С пустыми глазницами, он носит на голове олений череп, и рога его, словно ветви, заполоняют пространство…
Образ из кошмара реальности. Почему он начал являться ей вместо молчаливой девушки с раскрашенным углем лицом?
Внутренние демоны не должны быть ее главной проблемой; пока она не выберется отсюда, ей придется иметь дело с психопатами, бегать ланью среди голодных гиен. И ощущать их взгляды на себе, пожирающие и испепеляющие, поглощающие с ног до головы.
Первый из них Илона поймала моментом позже, когда вернула внимание ко входу к церкви. Уильям стоял у входа, обернув лицо в ее направлении, что могло сойти за случайность, пока рука мужчины не указал на нее. В свете горящих факелов трудно было различить черты его лица, однако он что-то сказал. Девушка никогда бы не узнала, что именно, но звук металлического шепота в голове отчетливо сложился в единственное слово:
– Нашел.
8 мая. 01:41
Франция, лечебница «CygneBlanc».
Сколько прошло времени – вопрос отличный, учитывая обстоятельства, при которых Кристоф пришел в сознание. Тело ломило, особенно ныла шея, мышцы будто скрутило тугими узлами. Его будто заточили в стеклянный кокон, из которого невозможно выбраться, а можно только дергаться, как насекомое. Сон на холодном полу в мае не пошел бы никому на пользу, особенно если тебе вот-вот перевалит за сорок. Тем не менее не физическое недомогание стало причиной неподвижности, а связанные за спиной руки, которые натерла шершавая веревка.
Теперь о сновидениях можно было только мечтать. Кристоф обратил внимание на приторно-кислый запах, которым обычно пахли залежавшиеся влажные тряпки или вата. Он разлепил глаза, и неожиданно обнаружил, что не только сидел на стуле, но и оказался не единственным гостем в незнакомой комнате.
Шесть человек: четверо мужчин и двое женщин находились в схожих позах, привязанные к стульям. Они находились без сознания, – поднимающиеся грудные клетки и тихое сопение, пробивающееся сквозь зажатый тканью рот, говорили о том, что они живы.
Вкус дерева и помоев… я такой же пленник в этой безумной игре.
Вялость постепенно отступала, позволяя страху прорываться наружу, прокрадываться сквозь тернии сознания, пронзать мышцы, затекать по артериям в сердце. Вокруг царила темнота, только свет пары настольных ламп разгонял мрак. Их заперли в просторном помещении, обитом плиткой, которая выглядела грязной, несмотря на пробивающийся запах спирта. По углам были разбросаны стулья, на столах отблескивали металлические предметы.