Йорвет поморщился, как от зубной боли. Странно, я думала, расстались ведьмак с эльфом, как минимум, приятелями. Все-таки столько пережили вместе – драконов, бой с Хенсельтом, мое присутствие, наконец. Впрочем, это просто я отвыкла, что Йорвет по своей натуре ворчун и вонючка-колючка. Ему, кроме Саскии и своего отряда, никто особенно не нравился никогда. Я думаю, что если даже мама скояʼтаэля называла «Сумасшедшим», то и их отношения были более, чем натянутыми и постоянно звенели от обоюдостороннего негатива. Характер у него такой, “поганенький”. Именно не «поганый», а «поганенький», потому что та еще скотина, но без глобального размаха.
— Йорвет, Саския вчера очень четко дала понять: если Асгарду нужна наша помощь, то мы обязаны её оказать, — тут я с удивлением посмотрела на чародейку, но та лишь плечами пожала с видом: «я тебе позже объясню».
— Я не могу работать без ориентиров, не имея ничего. Одного вашего желания найти гробницу Итлины мало. С чего вы взяли, что она в окрестностях Вергена? — резонно спросил эльф.
Я молча протянула лист пергамента, на который еще утром переписала Всеобщим языком имеющуюся информацию. Бешеная белка с интересом углубилась в чтение, едва заметно шевеля тонкими губами, проговаривая шепотом слова, иногда повторяя их по нескольку раз, будто бы раздумывая над смыслом. Перечитав три раза текст полностью, Йорвет вернул листочек мне:
— Это перевод? Каких дневников?
— Представления не имею. Кого-то из шпионов Асг…
— Асгард вездесущ, как я посмотрю, — Йорвет презрительно хмыкнул. — Вот только прямых отсылок к Вергену нет. А значит, могила может быть где угодно. На Юге Нильфгарда, по ту сторону Махакама, в Синих Горах, в Зеррикании. Никакой конкретики, одни предположения, – то ли от насмешливого тона, то ли просто рефлекторно, я принялась спорить, стараясь при этом делать все, чтобы ноги от страха и ощущения дискомфорта не подкашивались:
— Это все что есть. Если бы было больше информации, то Асгард бы не стал обращаться к тебе.
— Где гарантия, что это правда? Я не желаю тратить свое время впустую, — отчеканивал эльф в ответ, едва ли не плюясь ядом. Ему даже в голову не приходит, какая это честь?! Асгард просит, в моем лице! Это, блин, не в тапки срать, это — практически привилегия, которую не каждый в жизни может получить.
— У меня есть авторитетный источник и…
— Передай своему источнику, что ОНА — не авторитет, — эльф произнес местоимение с таким презрением, что даже мурашки решили устроить канкан в районе шеи. — Совсем. Она не смыслит ничего ни в нашей культуре, ни в нашей истории.
— Она, — осознав, что меня за глаза оплевали с головы до пят, я разозлилась, — ничего не рассказывала об Итлине. У Асгарда всегда были свои наблюдатели.
— Прекратите ваш спор, — вмешалась уже порядком разозлившаяся Трисс. — Вы как бабки на базаре, переругиваетесь, а торговля стоит. Ты будешь помогать или нет? — магичка обратилась к Йорвету.
— Её, кстати, зовут Аника, — фыркнула я, игнорируя подругу. — А-ни-ка. Не сложно запомнить, правда? Но я, пожалуй, передам, в каком тоне ты отзываешься о ней.
— Тогда добавь, что она меня раздражает и имя ей — Amadanwed, — парировал скояʼтаэль.
Услышав это слово, в сердце что-то поежилось, змеей проползая по венам куда-то в глубь души, где уже минут десять и без этого ныла старая рана.
— Как-как? — тихо спросила я, словно мазохист, умоляющий ударить плеткой снова.
— Amadanwed, — с чувством полного удовлетворения повторил эльф. — Это её кличка, знаешь, как у собачки…
М-да, скучать по некоторым — нормально, но не стоит забывать основные причины расставания. Эта долбанная мразь совсем не просто так вышла из моей жизни.
— Йорвет, слушай, — глаза Трисс вспыхнули, чародейка попыталась сменить тему: — Саския сказала…
— Я помню, что сказала Саския, — нетерпеливо бросил ушастый. — И я не отказываю вам в помощи, но учти, — Йорвет обратился ко мне, — я делаю это только по приказу. Носиться с тобой я не обязан. Если тебя сожрут накеры, то уж не обессудь, — он встал и направился к выходу. — У меня и без вас полно дел. Выходим завтра на рассвете, — эльф распахнул дверь, жестом указывая на улицу, как бы намекая, что в своем доме он нас видеть больше не желает, — я зайду за тобой. Возьми еды и воды на три дня. На этом всё.
Трисс демонстративно взяла меня под руку, и гордо повела на улицу, смотря четко перед собой и одаривая эльфа холодом. Солнце, нещадно свисавшее с неба, только подчеркивало, что дом, в котором жил Йорвет, отдавал какой-то мрачностью, словно скояʼтаэль просто физически не способен жить нормально. Это не для него придумали понятия “тепло” и “уют”. Ему только по лесам партизанить, а не стеречь семейный очаг.
— Он всегда такой, — извиняющимся тоном произнесла чародейка, когда мы отошли от дома Йорвета на приличное, а главное, безопасное, расстояние. — Прости, он у нас крайне несдержан. Иногда я думаю, что Аника нашла в нем? Если они и находили общий язык, то только целуясь…
— Это ты просто с Локи не знакома, — проворчала я. — Эльф, по сравнению с ним, просто душка и лапочка. Хотя бы почти честный и не увертывается по десять раз на одной ситуации.
— Не упоминай Локи при Йорвете, — посоветовала Трисс. — И Анику тоже. Это для него, как сигнал к атаке. Он начинает жутко беситься и достает всех желчью, – действительно, если у тебя плохое настроение, то испортить его другим – святое. А то че это у них оно есть, а у тебя нет? – Вчера, когда я рассказала на Совете, что к нам прибыла гостья из Асгарда, Йорвет так вцепился в столешницу, что аж костяшки побелели. Я думала, он ее сломает.
— Слушай, а у эльфов бывает старческий маразм? Йорвет ведь уже не молод? — напрасно думают, что мудрость приходит в старости. Мудак с возрастом не становится мудрецом — он становится старым мудаком. А скояʼтаэлю уже даже не сотня исполнилась.
— Ему точно больше ста пятидесяти лет, если ты об этом, — Трисс улыбнулась. — Но он профессионал своего дела, просто характер такой несдержанный. Когда Саския приказала заняться границами, Йорвет принял командование с таким рвением, что кровь застывала в жилах у видавших виды вояк. Даже его собственные эльфы волком выть готовы от методов воспитания, которые Йорвет продвигает. Впрочем, как командира, его не критикуют, а напротив – слушают, как родную мамочку. Слишком хорош, черт.
Рассказ Трисс был почти как укол. Вроде и лечит, но через жопу. Значит, Йорвет продолжал свою партизанскую деятельность, но направил ее по другому руслу, и построил вполне успешную карьеру пограничника. Где-то в глубине души я догадывалась, что скояʼтаэль меньше всех переживал о моем возвращении в отчий мир, но признать до конца я этого не могла. Теперь же, столкнувшись с суровыми граблями реальности, я могла успокоиться и согласиться со словами Локи — если бы я вернулась раньше, ничего бы не изменилось. И на душе сразу как-то не так гадко становится.
Блин! Я там рыдала, места себе не находила, а он, засранец, тут даже не парился! Когда верну себе родную морду лица и смогу сказать, что я — это я, такого пинка дам — закачается. Для баланса сил в природе и уменьшения энтропии. Я никогда никому особо не желала зла. Но если ты, эльфийкая ушастая падла, споткнёшься и разнесёшь себе всю свою наглую харю в кровь, я сочту это за справедливость и вселенскую гармонию.
Есть такие люди, с которыми даже ошибки хочется повторить. Так вот. Йорвет не такой. Не думаю, что я снова захочу начать общаться с командиром эльфов хотя бы по-дружески. Я просто сохраню в памяти воспоминания. Но прошлое — это прошлое. А сейчас я Йорвета ненавижу.
Комментарий к Глава 2. Утерянный контроль. *Текст песни Наргиз feat. Максим Фадеев – Вдвоём
Джордж Рэймонд Ричард Мартин — современный американский писатель-фантаст, сценарист, продюсер. Прославился за цикл романов «Песнь Льда и Пламени», по которому сняли сериал “Игра Престолов”.
«Дю́на» — первый роман Фрэнка Герберта из саги «Хроники Дюны»
====== Глава 3. Граница снов. ======
Я свои чувства втопчу в осеннюю грязь,
все «люблю» твои запишу в «совсем не смешные шутки»,
ведь скучать по тому, кто с тобой поступил как мразь,
всё равно, что скучать по водителю сбившей тебя маршрутки.
(с) Гуревич Ольга.
«…Я сижу, не в силах поднять взгляд на собеседника, не чувствуя сил даже просто прекратить всхлипывать, только жалея себя. Тупо уставившись в кружку с отбитым кусочком края, я молчу и слушаю, как мой собеседник откровенно и зло издевается надо мной, разбирает меня по кусочкам, перебирает под линзой, протирает жгучим спиртом каждую трещинку, и заставляет меня почти физически ощущать свою никчемность. Слезы вытекают из уголков глаз, достигая кончика носа, и падают вниз, разбавляя давно остывший чай, смешиваясь с ним, даря горьковато-соленый привкус, уже ставший привычным на языке, и от того почти незаметным. Стараюсь пить маленькими глотками, в перерывах между всхлипываниями и попытками утопиться в чашке, чтобы хоть как-то отвлечься, сделать паузу между презрением и жалостью к самой себе. Этот эльф, что сидит рядом и жестко, жестоко, больно рвет и без того искалеченную душу, не стоит моих слез, но они, против воли, против желания успокоиться, опять и опять собираются в уголках глаз, прожигая дорожки по коже, и устремляются в темную жидкость.
Йорвет сидит рядом, разглядывая что угодно вокруг, но только не меня. Его глаз прищурено и напряженно следит за мухой, которая так некстати жужжит, рассекая воздух и короткие паузы тишины, как истребитель, добавляя элементы комичности в финал этой трагедии. Эльф продолжает резать словом по живому, по волокнам разбирая сердце на части, вынимая каждую деталь меня наружу, но не удосуживаясь собрать обратно и воедино то, что сломал во мне. А некоторые части и вовсе разгрызает, уничтожает до невозможности восстановления, убивая меня с каждой секундой, радуя кусок искалеченной души моими жизненными силами. Это единственное, что Йорвет умеет в гребанном совершенстве. Убивать. Ножом или голосом — дело вторичное, да и не имеет значения.
— Как тебе вообще могло взбрести в голову, что я могу полюбить кого-то вроде тебя?— бросает скояʼтаэль, даже не повернув голову, словно пустому месту. — Ты - просто маленькая Dhʼoine, низшая раса, человеческая мразь. Вы и годны только как мишень, рабочая сила или дешевая проститутка. В твоем случае я даже платить не собираюсь.
Я вновь всхлипываю, мечтая, чтобы Йорвет исчез, испарился, или просто вышел из комнаты. Но он остается здесь, он продолжает свой монолог, полный отвращения. Я слушаю, не в силах противопоставить ему хоть что-то, не чувствуя в себе возможности даже просто возразить ему, заставить замолчать и, пытаясь отвлечь себя, снова делаю маленький глоток соленого чая, стараясь не слушать и не слышать ничего.
Хочу проснуться дома, хочу, чтобы этого мира не существовало больше никогда! Локи, забери меня, умоляю!
—Ты правда думала, что мне не плевать, что у тебя там с душой? Эмоции убивают, отломанный кусок сердца выпивает…- он сплюнул на пол. – Отвратительно. Сдохнешь – и хорошо. Я только рад, что приложил к этому руку. Одной Dh’oine меньше, – он, наконец-то, посмотрел на меня и со злостью выдал: – Прекрати ныть, твой писк меня раздражает. Ты ужасна. Посмотри на себя в зеркало, дурная девка. Уродливая, толстая, тупая идиотка. Ты правда думала, что сможешь противопоставить свои телеса, которые объять-то сложно, изящности Саскии? Её красоте, уму? Обаянию? Ты достойна только лишь грязного бродяги или жалости, с которой какой-нибудь сердобольный кмет решит вытрахать тебя по-пьяной лавочке...»
— Заткнись!!! — наконец-то я нашла в себе силы возразить, и проснулась от собственного выкрика, повисшего в пустоте предрассветных сумерек, подскакивая и тупо уставившись на каменную стену. С трудом осознав, что спальня, в которой я оказалась, мало похожа на таверну в Лок Муинне, а Трисс – на одноглазого падлу-эльфа, я обессилено рухнула обратно на подушку, закрывая глаза и пытаясь привести в порядок свои мысли. Первые минуты моего дня превратились в картину Гогена*: «Откуда мы пришли? Кто мы? Куда мы идём?», и ответов на эти вопросы у меня не было уже довольно давно – буквально, с рождения.
Крика, прозвучавшего то ли в дрёме, то ли почти наяву, чародейка, Слава Одину, не услышала или же просто не придала ему значения, продолжая лежать на кровати в позе морской звезды на солнце. Семейное положение: “сплю на кровати, как хочу, потому что могу себе это позволить”, позволяло женщине захватить все пространство кровати и счастье блаженства. Я улыбнулась, глядя на подругу. Хорошо, что чародейка не проснулась, а то её беспокойство быстро бы переросло в переживание и попытки выведать, что же такое мне снилось, а я не хочу, чтобы чародейка нервничала понапрасну.
“Никому ничего не рассказывай. И спину ровнее”, – любил говаривать мне Локи поучительным тоном, каждый раз, когда я собиралась пойти к психотерапевту от такой жизни. Трикстер искренне считал, что его одного достаточно, чтобы моя потребность делиться своими переживаниями была полностью восполнена. Эмоциональный унитаз, в который превращался сын Лафея не протекал и не засорялся, пропуская через себя мои трагедии со снисходительностью взрослого, которому ребенок рассказал о том, что у него рыбка болеет и пучит глазки.
Ненавижу воспоминания. За те два года, которые я провела в Ведьминленде, их скопилось достаточно, чтобы настрочить не одну, и не две книги, и все они, по сути своей, были скорее счастливые, радостные или, во всяком случае, не ужасные. Кроме последнего месяца, омрачившегося постоянным присутствием Йорвета где-то рядом, доводящего меня до белого каления своими придирками, разборками, оскорблениями и даже, один раз, рукоприкладством. Понимая, что я люблю его, эльф отрывался на вашей покорной слуге на полную катушку, припоминая обиды всего остроухого рода мне одной. Да, за время моего отсутствия боль и правда поутихла. Время хорошо умеет анестезировать раны, но “фантомные боли”, порой, не давали заснуть до рассвета. Воспоминания обрушивались на голову, мешая существовать, а сознание, которому было тесно в рамках того, что изменить уже было не возможно, давило на грудь и вырезало сердце канцелярским ножиком. Оно оказывалось палачом, который извращенно копается в серой жидкости, доставая даже те струны души, которых и в помине не было.
Трикстер не раз предлагал мне стереть воспоминания об этом мире. Все – и хорошие, и, разумеется, плохие, чтобы хоть как-то успокоить воспаленный, зациклившийся мозг. Но я неизменно отказывалась, чем только вызвала гнев друга и скандалы, в конце которых от меня требовали “в таком случае не беспокой меня и варись в этом сама!”. Локи не был в состоянии понять, что я лучше буду заботливо ковырять пальцем душевные раны, в которые превратилась моя память, чем откажусь от них совсем. В конце концов, будет над чем повздыхать в старости, когда я останусь старой девой с сотней хомячков и креслом-качалкой. Почему хомячков, спросите вы? Потому что кошки — это мейнстрим и банальщина.
Я перевела взгляд на окно: там начинали пробиваться первые лучики рассвета. Значит скоро появится Йорвет, чтобы в очередной раз выносить мой бедный мозг. Хотя, я, конечно, надеюсь, что не зная обо мне ничего, эльф хотя бы изобразит дружелюбие или спокойствие. Я-то уж точно постараюсь не ссориться первая, ибо я – профессионал, моя стрессоустойчивость развивалась приключениями и общением с царской семейкой Асгарда. Я буду спокойна, как буддиский монах, весела, как нарик, только забивший косяк, и тиха, как удав, который переваривает кролика. И я искренне надеюсь, что Йорвет придерживается той же позиции.
Э-э-эх! Есть стойкое ощущение, что не для того моя роза цвела, чтобы в такую рань вставать, но что поделать, что поделать... Работаем, Аня, пора вставать, собирать монатки и выдвигаться в новый день, даже если он не обещает быть хорошим. В конце концов, тебе и жизнь не сулила ничего хорошего, но ты же зачем-то родилась?