Вежливо поблагодарив библиотекаря, Цири отодвинула фляжку в угол стола. Если еда тут так же отвратительна, как и напитки, ей придется худо.
Слуги мага появились незамедлительно, одетые в грубые тканевые робы послушников. Их вопрос о документах, подтверждающих личность, поставил Цири в тупик — кто в здравом уме будет носить с собой выписку из церковной книги? На это вполне резонное замечание послушники переглянулись и стали еще вежливее с ней.
Залезать в железную повозку, которая при приближенном рассмотрении оказалась родственницей кареты, было неуютно, но Цири прогоняла страх в мыслях. Если дела пойдут совсем плохо, она сможет телепортироваться прочь.
До усадьбы мага железная повозка довезла ее в мгновение ока — и какие это были хоромы! Здание в пять этажей, облицованных темным камнем, ухоженные, красиво подстриженные клумбы перед входом. Слуг у мага было бессчетное множество — вежливых и услужливых, в одинаковых одеяниях.
Аудиенции пришлось ждать столь долго, что Цири невольно задумалась, зачем за ней с такой срочностью вызвали транспорт.
Когда дверь в покои мага наконец открылась, Цири увидела немолодого мужчину. Он напомнил ей Мышовура — такая же теплая, отеческая улыбка, тот же озорной огонек в глазах. Он протянул ей руку. Цири не привыкла, чтобы так приветствовали женщину, но не стала противиться местным традициям и пожала широкую шершавую ладонь.
— Здравствуйте, пани. Профессор Ангус Бамби.
Он указал на широкое кресло за своим изысканным, из чистого прозрачного стекла столом. Маг разговаривал по мегаскопу с той самой чародейкой с торговой площади — но прервал беседу нажатием на черную кнопку прямоугольника. Его прислужница внесла в комнату поднос с красивыми фарфоровыми чашками — Цири с удовольствием отметила, что в них не коричневая сладкая жидкость, а что-то, по аромату напоминающее травяной отвар.
— Рассказывайте, что пани ко мне привело?
Профессор Бамби сел напротив Цири. Она никогда доселе не видела столь радушных и не высокомерных магов — это обескураживало настолько, что она задумалась, не лжет ли он ей. Зачем незнакомцу быть с ней столь вежливым?
— Нэннеке из Элландера.
Она не настолько глупа, чтобы называться своим настоящим — известным в более чем одном мире — именем.
— Красиво, — задумчиво ответил маг, — фэнтезийно. Как Галадриэль.
Цири не нашла между этими именами никакой видимой связи и окинула комнату взглядом в поисках магических артефактов, но не нашла ничего похожего. Покои мага больше походили на кабинет ученого — множество книг и причудливые схемы на стенах.
— Вы искали кого-то, кто знает о путешествиях по мирам? — мягко спросил профессор Бамби и, не дождавшись ответа, пододвинул фарфоровую чашку поближе к Цири. Она сделала вид, что не заметила этого жеста. Отравители всегда вежливее самых учтивых слуг.
— Да. Вы разбираетесь в этом? — Цири предпочла разведать больше о маге и мире, прежде чем выдавать информацию о себе.
— Я на своем веку повидал много путешественников — по мирам, во времени.
Эта мысль словно вызвала у него грусть — он тяжело вздохнул и покачал головой, что-то записывая на листе бумаги.
— Где ваш дом, пани… могу я вас называть вас просто Нэннеке?
Маг задал этот вопрос слишком спокойно, как будто ответ не интересовал его по-настоящему, и спрашивал он из дежурной вежливости.
Раздался настойчивый стук. Его прислужница приоткрыла дверь и заглянула в комнату.
— Маргожата, не сейчас.
Женщина сделала страшные глаза и кивнула на Цири, приложив кулак с отставленным мизинцем и большим пальцем к уху. Профессор Бамби виновато улыбнулся, пообещал Цири сию же минуту вернуться и вышел из кабинета, плотно прикрыв дверь.
Маг разговаривал с чародейкой по своему висящему на стене мегаскопу — Цири доверяла женщинам-чародейкам гораздо больше, поэтому нажала на большую черную кнопку в попытке связаться. Лицо чародейки тот час предстало перед ней — Цири наконец услышала ее голос, холодный, как у Йеннифэр, когда та ее отчитывала.
— В пятницу вечером на штаб-квартиру Шариф Индастриз в Детройте была совершена террористическая атака.
Цири оторопела от столь неожиданного приветствия — из этого предложения она смогла понять от силы три слова. Она предпочла промолчать и выслушать женщину, проекция которой будто бы осуждающе на нее смотрела.
— Несмотря на отсутствие пострадавших, компании был нанесен значительный экономический ущерб.
Фигура чародейки сменилась смутно знакомым пейзажем. По спине Цири пробежал легкий холодок.
— В связи с террористический атакой разыскивается подозреваемая.
Сердце пропустило пару ударов и забилось как бешеное, когда она увидела себя саму с высоты птичьего полета — дрожащую, наставившую меч на металлического человека. Не может быть, как это возможно?!
Речь чародейки понимать было трудно, но что влечет за собой слово «разыскивается» Цири знала прекрасно. Ее ищут, и единственное, чем был вызван такой радушный прием профессора Бамби — уже назначенная за ее голову щедрая награда.
Сколько она себя помнила, за ней охотились и ее преследовали. Она уже и не помнила, когда в ее голове не было этой постоянной трепещущей мысли — бежать. Пока не схватили, пока не передали тем ублюдкам, у которых на нее вечно были какие-то планы: осеменить, выдать замуж, прикончить.
Бежать. Она выглянула в окно — слишком высоко, чтобы прыгать. От попытки сбежать в междумирье Цири пошатнулась — голод и усталость давали о себе знать. Стоило чуть приоткрыться двери, она стремглав вылетела из нее, не разбирая дороги, вниз по винтовой лестнице.
Но она и не пробежала и десяти шагов: прислужник мага ударил ее чем-то острым в плечо, заставив распластаться на полу. Вместо ожидаемой боли Цири пронзило нездоровое ощущение спокойствия и сонливости.
Они отравили ее. Яд растекался по венам, делая Цири слабой, бессильной, лишив возможности пошевелиться. Перед глазами плыло, но страха это головокружение не вызвало — напротив, Цири впервые показалось, что все будет в порядке, стоит лишь немного поспать.
«Вам нужно отдохнуть, пани», — голос профессора Бамби доносился до нее откуда-то издалека, превращаясь в тусклый, металлический скрежет. Его прислужники подняли ее за руки и понесли в неизвестном направлении. Цинтра. Взмах качелей.
«…Вам нужно отдохнуть».
Комментарий к Dark City (Цири)
В Варшаве метро в несколько заброшенном состоянии, т.к. появился более удобный наземный транспорт
========== Edge and Pearl (Эредин) ==========
Ему хотелось увековечить на картине эту округлую линию бедра, так изящно подчеркнутую багряным заревом заката. Не абстрактной констелляцией форм и цветов, которую так любит Ге’эльс, а произведением в духе старых мастеров, умевших вычленить божественное начало в повседневном.
Эредин откинулся на подушки, переводя взгляд то на струящиеся вниз лестницы водопадов, то на обнаженное тело любовницы, но удовольствие от созерцания омрачало имя, назойливо маячившее в мыслях.
Zireael.
Само воспоминание о человеческом потомке Лары Доррен мешало ему наслаждаться изысканной, выкованной в поколениях красотой Эльтары, но Эредин не мог выкинуть из головы мысль о роковой ошибке своего народа.
Впрочем, не народа — всего лишь одной отступницы, предательницы, не сумевшей совладать со своей похотью, бросившейся в объятия Dh’oine. Ошибка, платить за которую приходится ему.
Эредин поднялся с ложа, вызвав этим тщательно скрываемое недовольство Эльтары. Он давно подметил, что капризные гримаски всегда шли красавицам, и его нынешняя пассия с выражением легкого разочарования на лице сделалась донельзя очаровательной. Если бы Эредину не предстояла встреча с советником, он бы не удержался от соблазна еще раз овладеть ею.
Zireael.
До каких пор эта девчонка с порченой кровью будет отнимать его время? Как долго она сможет убегать от своей судьбы? Эредин считал, что пожертвовать собой ради Aen Elle, расы, генам которой она обязана своей уникальностью, было бы самым лучшим, что Zireael могла бы сотворить в своей короткой человеческой жизни. И какая жалость, что девчонка была слишком глупа, чтобы это осознать.
Пустые глаза слуг пристально следили за каждым его движением, когда Эредин вошел в приёмный зал. Он оставил убранство зала неизменным со времен Ауберона, ведомый при этом скорее равнодушием, чем уважением к своему предшественнику.
Среди Aen Elle не было более достойного кандидата в правители, чем Эредин — и потому ему претил гнилой душок слухов, витавших вокруг его восхождения на трон. Но его подданные болтали, шептались по закоулкам бесчисленных комнат, и их сплетни эхом носились под белыми сводами дворца, грязью оседая на стенах.
Невежественное предположение, впервые высказанное все той же Zireael, взросло на его землях сорняком — и, как все человеческое, множилось, распространяясь быстрее чумы.
К счастью, разум Карантира эта чушь отравить не смогла. Он во многом превосходил своего наставника, которому сухие энциклопедические знания часто мешали видеть суть вещей. Аваллак’х был слеп. Но если слепоту Эредин еще мог простить, то слабость — нет. Аваллак’х проявил ее, погнавшись за призраком былой любви, искаженной копией, в разы уступающей оригиналу. А значит, былые неудачи так и не научили Знающего простому правилу — хочешь управлять судьбой и женщиной — используй силу, а не бегай за ними с протянутой рукой.
Облаченный в просторное одеяние, Карантир уже поджидал Эредина, любуясь отражением багряного заката в Easnadh. Услышав шаги короля, он обернулся и отточенным до совершенства движением исполнил поклон. Эредин, который за годы военной службы привык к простоте отношений, в очередной раз мысленно посчитал придворный церемониал излишним, хотя в целом и признавал в нем некую фундаментальность и традиционность, на которых строилась культура его народа.
— Zireael, — начал Карантир свою речь с набившего оскомину имени, — попала в клетку.
Ирония фразы навела Эредина на мысль о том, что любимая певчая птица слишком стара, чтобы радовать пением. Пришло время найти ей замену.
Весть о ласточке ничуть его не удивила — он первым заметил следы в Междумирье, грубые, отчаянные удары, как будто некто, погребенный заживо, пытался вырваться из заточения. Именно Эредин приказал Карантиру выяснить их природу, безошибочно почуяв запах Старшей Крови.
— Мир, в котором она заперта… необычен.
Не дожидаясь уточняющего вопроса, Карантир подвел своего короля к причудливому устройству — двум трубкам, увенчанным металлическими сферами. Одна из них была обвязана шелковой лентой. Эредин прежде не видел ничего подобного — грубая обработка металла навевала мысль о человеческом происхождении механизма.
— Как это работает? — Эредин наклонился, чтобы рассмотреть диковинку поближе.
— С помощью тех сил, что заставляют молнии сотрясать небесный свод.
Карантир положил ладонь на металлическую сферу. Спустя пару мгновений вокруг прибора зашевелились магические потоки — но созданные не волей колдуна, а самой природой. В воздухе вспыхнула искра, и из сферы яркой вспышкой вылетела миниатюрная молния.
— Если мы управляем природой, забирая энергию себе, то люди создали орудия, обуздавшие эту энергию, — пояснил смысл эксперимента Карантир.
— Не могу сказать, что я впечатлен, — усмехнулся Эредин, легким жестом создав в руке молнию, удар которой, в отличие от созданной прибором, стал бы смертельным.
Карантир не разделял его скепсиса, наблюдая за искрящейся сферой. Когда Эредин обратился к нему, прервав затянувшееся молчание, Карантир кивнул в сторону сада, который зеленым лабиринтом простирался до самой Easnadh.
Предложение прогуляться по обыкновению предвещало нудную лекцию. Страсть к пространным рассуждениям Карантир унаследовал от своего наставника.
— В их мире этих орудий намного больше. Люди смогли подчинить себе разнообразные силы природы, — Карантир взглянул на падающие вниз тугие струи водопада, с шумом разбивающиеся о гладь реки.
Мир Ольх не терпел суетливости — помня об этом, Эредин не прерывал советника, ожидая, пока тот доберется до сути своей тирады. Карантир молча проводил взглядом падающий лист плакучей ивы. Именно такие длинные и в нужный момент выдержанные паузы обеспечили Карантиру славу мудреца.
— Но не это вызывает мои опасения, а то, что люди обуздали энергию элементарных частиц. А она, друг мой, смерть. Разрушительница миров, несущая гибель всему живому.
Ничто из изобретений человеческой расы не могло быть страшнее Белого Хлада. Научный прогресс мало беспокоил Эредина: главная слабость человеческой расы не в технологической отсталости, а в самой их сути.
— Скажи, Эредин, в чем сила людей?
Эредин бросил взгляд на слуг, бестелесными фантомами скользящими по дворцу — вся сила, которой они когда-то обладали, была уничтожена тщательной селекцией. Перед глазами пронеслись искаженные болью лица людей, тысячами — сотнями тысяч погибших от его меча. Но сколько бы жизней он ни забирал, на место убитых приходили новые — ничем не отличимые от своих предшественников.
— В плодовитости.
Краем глаза он заметил склонившуюся над книгой Эльтару, укрытую тенью многовекового дуба. Белоснежное платье как влитое облегало тонкую талию. Пройдут года, декады, прежде чем эта плавная линия округлится. Моногамность не входила в список добродетелей Эредина — но ни одна из многочисленных пассий не подарила ему наследника.
— Девять миллиардов. В том мире девять миллиардов душ.
Имя мне легион, ибо нас много. Цифра показалась чудовищной даже по человеческим меркам и вызывала ассоциации с муравейником, тысячей кишащих насекомых. Эредин чуть сильнее наступил на каменную плитку дорожки, ведомый желанием раздавить это скопище, пока оно не заполнило все обитаемые миры.
— Позволь тебе возразить, друг мой, сила людей в приспособляемости.
В словах Карантира была определенная толика правды. Люди способны размножаться в местах, куда эльфка побрезговала бы и ступить. Они возводили свои города в пустынях, в тундрах, в горах — без сомнения, они множились бы и в подземельях, если их туда загнать.
— Те люди сожгли своих магически одаренных сородичей и пошли по иному пути. Вставили в свои тела металл, создали механических слуг.
Их путь лежал мимо пруда, в котором плавали мелкие разноцветные рыбки. Аваллак’х смог вывести рыб, чья чешуя переливалась всеми цветами радуги, скрещивая лучшие особи в каждом поколении. Эредин усмехнулся — в биографии обитателей пруда отражался Карантир.
— Они опасны.
Эредин бросил на собеседника полный сомнения взгляд — не отравила ли его сердце трусость? Малодушие он презирал гораздо больше людей.
— Что ты предлагаешь, Карантир?
Карантир остановил свой шаг, и его блуждающий взгляд впервые задержался на Эредине.
— Осторожность и благоразумие, — тихо сказал он. — Нам не нужна война, нам нужна Zireael.
— Я отправлюсь первым, — тоном, не предполагающих дальнейших обсуждений, ответил Эредин, — моя армия последует за мной.
Его войско жаждало человеческой крови, жаждало вернуть себе славу завоевателей. Стоит ему подать сигнал, как они ворвутся в новый мир через сотни порталов. Человеческому роду придется противопоставить Aen Elle нечто большее, чем металлические орудия.
Дикая охота не может продолжаться вечно — пришло время положить ей конец. Он всегда предпочитал внешнюю политику внутренней, переложив бремя разбирательств с дворцовыми интригами на Ге’эльса.
Он не станет безжизненной куклой восседать на троне, как это делал Ауберон, пока его народу угрожает опасность. Он отдаст жизнь — и свою, и Zireael, чтобы предотвратить нависшую угрозу.
Дома Эредин купался в роскоши, но странствовал как воин, а не как король — без лишних слов и суеты. Когда он оповестил Эльтару о скором отъезде, та ответила коротким кивком и церемониальным пожеланием удачи в битве. Она никогда бы не опустилась до вульгарных причитаний, расспросов, никогда бы не посмела раздражать его своим беспокойством.
Когда перед ним разверзались врата в новый мир, он выглядел так, как изображали воинов на старинных фресках — лицо скрывал шлем, а тело было заковано в стальные латы. Он никогда не испытывал страха перед порталами — они манили его, обещая новые земли, новые войны и новых женщин.