Навеки твой,
Ольгерд»
Все влюбленные клянутся исполнить больше, чем могут, и не исполняют даже возможного. Супруги фон Эверека, судя по слухам, давно нет в живых, а сам он живет и здравствует, вопреки пламенным речам. То есть, жил и здравствовал.
Мне трудно представить сурового атамана пишущим это полное нежности, по-юношески высокопарное письмо. Как ты мог ее погубить, зачем? Ответ на этот вопрос я попыталась найти в другом письме к Ирис, лежащим на столе, но его там не оказалось. Как и в ответном письме.
Я увлеклась подглядыванием за чужой жизнью, за чужой историей любви. Ирис и Ольгерд любили друг друга искренне, даже слишком, ослепленные бескомпромиссным юношеским чувством. Я никогда так никого не любила.
От этой горькой мысли я решила налить себе вина, которое не допил усопший. Эст-эст, лучшее из всех туссентских, как я и люблю. У атамана был прекрасный вкус.
Не успела ароматная жидкость приятной теплотой разлиться по моему желудку, как все мои злодеяния решили в одночасье вернуться ко мне и нанести сокрушающий удар.
Краем уха я уловила позади себя какой-то шум. Все, как в страшной сказке: я обернулась и увидела, как убитый мной мужчина тяжело, все еще в дурмане, пытался подняться на ноги. Мертвый атаман в залитом кровью кунтуше пытался подняться на ноги. Мертвый. Хрустальный бокал выскользнул из моей руки и разбился вдребезги.
Вампир?! Высшего вампира я бы и порезать не успела. Гуль?! Это я гулем стану, если не прекращу выдвигать абсурдные версии.
Когда полные огненной ярости глаза восставшего мертвеца встретились с моими, я поняла, что пришло время обратиться к лучшему средству выживания — панике.
Бежать!
Я молнией вылетела из кабинета, не сдерживая визга, и через проём галереи на меня взглянули оторвавшиеся от партии гвинта и бутылки водки изумленные кабаны. Мне исключительно повезло, что они еще не обнаружили своих мертвых товарищей.
Лучший вариант побега — через окно. Я рванула к комнате с картиной фон Штюка. В ней должно быть большое окно, а там уже пару верст до озера. Скроюсь… в воде я обязательно скроюсь, успеть бы только добежать!
Как только я влетела в комнату, задев со всей силы дверной косяк плечом, моя нога поскользнулась на чем-то каменном и остром. Распластавшись на полу, я взглянула на виновника моего поражения: кусок мрамора от разбитой вдребезги статуи. Ад и черти, меня погубила статуя!
Мои пять секунд форы растаяли, как и надежда, что атаман не отошел от шока и не преследовал меня. Тяжелое дыхание позади меня не оставляло сомнений.
Если бы я была под защитой какого-либо высшего существа, я бы начала неистово молиться.
Ольгерд одной рукой схватил меня за загривок, приподнимая с пола, и сорвал с лица маску. Я осталась лицом к лицу с восставшим мертвецом.
Черт, рыжий, да как же ты выжил?! Я взглянула на белую кожу горла, где только недавно оставил свой смертельный след мой нож. Так вот о чем шептались люди… Любимую в обмен на бессмертие, а не на неуязвимость. Обычно все пожелания бессмертия заканчиваются шутками демонов, которые даруют вечную жизнь в бочке на дне океана.
— Девка…? — ошарашено и абсолютно верно подметил Ольгерд. За этой ремаркой сразу же последовало другое озарение. — Не тебя ли я вчера в корчме видел?
То, что я еще жива, уже безмерно благоприятное для меня развитие событий. Осталось только удерживать эту шаткую позицию.
— Меня, — поспешно подтвердила я. Я бы несла что угодно, покуда это отсрочило бы перспективу быть разрубленной пополам.
Ольгерд явно подбирал слова, подходящие для столь необычного случая, но не нашел их и ослабил хватку. Всякое подобие красноречия покинуло и меня. Атаман отточенным движением потянулся к карабеле. Надеюсь, смерть моя будет быстрой.
Рука Ольгерда схватила лишь пустой воздух там, где раньше висело оружие и он на секунду застыл, словно не веря в мою наглость. Ад и черти, вот зачем я… Вот ведь как чувствовала, что не стоило этого делать! Мучительно быстро Ольгерд заметил ножны на моем поясе.
С надеждой на быструю смерть можно было попрощаться.
— Мало тебе, значит, ножом полоснуть было, — процедил сквозь зубы атаман.
Он молниеносно выхватил свою карабелу из ножен на моем поясе, и филигранным движением опытного фехтовальщика приставил к моему горлу. Перед глазами потемнело.
Полслышались громкие шаги, будто по лестнице взлетело вверх стадо буйволов, и в зал ворвались «кабаны», бешено вытаращив глаза. Ятаганы, сабли, ножи. Мой труп родная мать не узнает — она меня, по правде сказать, и живой не узнала бы.
— Атаман, че за курва? — поинтересовался один из них.
— Вон отсюда! — отрезал их главарь. — Разберусь.
— Воровка! Она Леслава с Яцеком прирезала, атаман! — вся братия уставилась на меня, явно предвкушая, что сделают со мной тоже самое.
— Разберусь.
Головорезы Ольгерда обреченно вздохнули. Они определенно предвкушали публичную экзекуцию, но не посмели воспротивиться воле вожака. Прожигая меня ненавидящим взглядом, свора Ольгерда нехотя покинула комнату.
Я осталась наедине с восставшим из мертвых атаманом.
— Ненавижу воров, — его ледяной взгляд красноречиво выражал, насколько. — Еще ни один вор не ушёл отсюда живым..
Я не шевелилась и не смела открыть рта, призывая к себе на помощь все искусство дипломатии. Меня не спасло бы даже красноречие шефа Нильфгаардской разведки — моя песенка спета.
— Назови хоть одну причину, по которой я не должен тебя убить.
Острие карабелы жгло мне горло.
========== Тень на стене ==========
— Назови хоть одну причину, по которой я не должен тебя убить.
Я лихорадочно перебирала варианты, способные спасти меня от неминуемой гибели. Не знаю, каких чудес риторики он от меня ожидал, но ни один аргумент в пользу моей жизни не казался мне достаточно убедительным для того, чтобы быть озвученным.
Нож бесполезен, даже если бы атаман был смертен — в схватке лицом к лицу у меня не было ни малейшего шанса нанести даже порез. Предложить себя? Разъяренному мужчине, растирающему только что перерезанное мной горло?
— Я жду. И терпение мое подходит к концу.
Броситься в окно? Он стоит прямо передо мной и ему понадобятся мгновение, чтобы меня остановить, и лишь миг, чтобы прирезать. За мной дверь со сворой разъяренных кабанов. Эти даже резать не будут - сразу разорвут на куски голыми руками.
Как только атаман начал разворачивать руку для смертельного удара, я решила прибегнуть к самоубийственной импровизации:
— Я могу помочь тебе.
Ольгерд снисходительно усмехнулся.
— Помочь? Мне? Тебе тут единственной нужна помощь.
В огонь так в огонь. В самое пекло.
— Ты принес в жертву жену, чтобы стать бессмертным, и теперь ты хочешь… спасти свою душу? — мой голос отказал мне уже на второй половине предложения, превратившись в жалкий хрип.
Но это все крупицы бессвязной информации, что у меня есть. Я пыталась прочесть эмоции на его лице. Недоумение? Недоумение, подразумевающее, что я права, или недоумение от чуши, которая только что сорвалась с языка? Любой вариант купит мне пару лишних мгновений жизни.
— Ирис? Я никогда и пальцем не тронул бы свою жену, — атаман с отвращением покачал головой. — Откуда вы только берете такую ересь?
Дьявол, как это из меня вырвалось?! Я же читала их письма.
— Братом? — я всецело осознавала абсурдность этой авантюры, но продолжала в ней участвовать.
— И братом тоже? Боюсь услышать, что будет дальше, — каждый раз, когда я думала, что атаман уже злее не станет, мне удавалось взять новую планку. — Нет, не пожертвовал, не ради бессмертия и я не собираюсь с тобой это обсуждать.
Застывшее над моей шеей острие гильотины опустилось ниже.
— Я разбираюсь в этом. Чем бы ты не пожертвовал и ради чего, если тебе нужна помощь…
— Мне не нужна помощь, — прервал меня атаман. — Я знаю всех, кто разбирается в этом — они не грабят ночью чужие дома. Так что прошу меня простить, но украдкой прочитанный «Liber Al vel Vegis» — это не познания в демонологии, — его темно-зеленые глаза казались в этом освещении почти черными. Приговор был вынесен.
Это мой последний шанс спасти свою жизнь.
Я потянулась к блузке и рванула её, так, что пуговицы корсажа порвались вместе с ней, обнажив меня до пояса.
— Я искренне надеялся, что ты до этого не опустишься, но придется сказать прямо — это не поможет.
Моя единственная надежда, что он узнает знак на моем солнечном сплетении. Он должен был часто упоминаться на страницах его новоприобретенной коллекции.
Ольгерд внимательно посмотрел на мою бешено вздымающуюся ничем неприкрытую грудь, явно интересуясь далеко не моими прелестями. Метка на моем солнечном сплетении должна была завораживать, казаться живой, движущейся по кругу, подобно змее. Он слегка наклонился, чтобы внимательней рассмотреть.
— Табула Раза, — после недолгих раздумий процедил Ольгерд, задумчиво нахмурив брови. Дьявол, я буду вечно тебе благодарна за этот момент.
Ольгерд поднял взгляд на меня. Выражение лица было непроницаемым, но злости в его взгляде поуменьшилось. Вложив оружие в ножны, он медленно подошел к окну. Без холода стали у горла я впервые смогла сделать нормальный вдох.
— Табула Раза. Свободные каменщики. Хранители знаний, — атаман поднял с пола кусочек гранита и начал вертеть его в руках, словно пытаясь в нем что-то разглядеть. — Знаешь, что меня больше всего раздражает в этих орденах и тайных обществах? Даже не вычурные самоназвания и ничем не обоснованное высокомерие ваших «избранных членов».
Вникнуть в его слова было до невозможности трудно. За окном раздавалось ржание взволнованных коней и едва различимая ругань. Я дрожащими руками попыталась застегнуть корсаж обратно, но из-за половины вырванных пуговиц он стал абсолютно бесполезен.
— Вы паразиты. Вы паразитируете на знаниях, которые не в состоянии создать сами. Крадете их у других, накладываете иллюзии, доступные к прочтению только вам, — кусочек гранита обратился в горстку пепла, стоило ему лишь слегка сжать пальцы. — Искусственно создаете собственную ценность.
С половиной сказанного можно было бы согласиться, вторая же довольна спорна, но я не в том положении, чтобы вести дебаты. Меня почти не удивила его неприязнь, ведь репутация ордена оставляла желать лучшего.
— Ты, полагаю, другого мнения? — спросил он, не обернувшись, не удостоив меня даже взглядом.
Действительно интересуется или это рефлекторная дворянская вежливость, требующая лишь немого согласия?
— Табула Раза никогда не стояла на пути тянущихся к знаниям.
Я ничуть не слукавила — орден принял в свои ряды никого, без рода и имени. Научили всему, просто потому что увидели во мне истинную жажду узреть скрытое от глаз обывателей.
— Некоторые знания стоит защищать от тех, кто в лучшем случае может потерять от них рассудок, а в худшем впустить в этот мир создания, от которых спасения нет. Просто так сложилось, то, что ты ищешь, орден всегда охранял.
Ольгерд ничего не отвечал, наверняка раздумывая над моими словами. Я смотрела на свои перепачканные кровью ладони, на разбитое колено, и меня сковывало воющее, гнетущее чувство вязкой пустоты. Даже если мне неслыханно повезет и я переживу этот вечер, все равно останусь ни с чем. Проклятая все же пора — осень.
— Допустим, — я вздрогнула от стального голоса, вырвавшего меня из оцепенения. — Даже если и так, скажи на милость, как бы ты могла мне «помочь»?
Как я это сделаю? Твою мать, атаман, откуда мне знать?! Даже если я узнаю, как это сделать, я понятия не имею, смогу ли этим знанием воспользоваться.
Не для себя стараюсь. Мне нужно использовать все, что я когда-либо слышала или знала, дабы убедить атамана, что я ему нужнее живая, нежели мертвая. И не знаю, сколь широки его познания в этой области, поэтому каждое мое слово — шаг по очень тонкому льду.
— Я бы… я бы узнала условия твоей сделки. Что именно ты попросил и что за это отдал. Попыталась бы найти за что уцепиться, какую-нибудь лазейку, хоть что-нибудь…
Ни разу не слышала о контракте с дьяволом, к которому носа бы не подточил самый дотошный и жадный юрист, так что вариант с лазейкой бесконечно эфемерен. Нужно нечто стократ убедительнее.
— Постаралась найти истории людей, заключивших похожую сделку. Быть может, кому-нибудь из них удалось избежать типичной для таких случаев участи.
Ходили легенды о нескольких подобных случаях. Ходил слух еще, что Вильгефорц заключил сделку с демоном в обмен на необыкновенный талант и смог избежать оплаты, правда, меча Геральта из Ривии миновать не сумел. В этом аспекте бессмертие гораздо надежнее.
— Насколько мне известно, демоны неоднородны и не всегда всесильны. Иначе забирали бы души без всяких юридических экивоков. Я могла бы узнать, что это было… что это было за существо.
Первая ли я из Табулы Разы, кого встретил Ольгерд, или он уже слышал все эти тщетные потуги выстроить цепочку предположений?
Стоило мне завершить свой отчаянный монолог, как атаман медленно, но крайне выразительно зааплодировал. С каждым соприкосновением его ладоней и лязгом перстней друг о друга, во мне все больше закипала кровь. Широкая, обнажающая необычно белые даже для дворянина зубы улыбка не оставляла сомнений, что я его изрядно позабавила.
— Браво, очень проникновенно…
— Атаман! — в дверь очень настойчиво постучали. Едва услышав короткое разрешение, кабан распахнул дверь. — Атаман, там этот, ведьмак. Желает срочно с вами говорить.
—…но у меня есть дела поважнее. Мы еще продолжим этот разговор.
И глухой, рваный приказ:
— Скажи ребятам обыскать и связать её. Крепко, — атаман потер недавно раненное горло. — Она невероятно прыткая.
Связать, не убить. Кабан очень внимательно и недобро посмотрел на меня, задержав взгляд на едва прикрытой груди.
— Не трогать, — атаман пресек его намерение на корню. — Я этого не приемлю. Даже с воровками и убийцами, — эта заключительная ремарка предназначалась скорее для меня.
Ольгерд покинул комнату и оставил меня не в самой дружелюбной компании.
Угрожающего вида, но по-своему привлекательная «кабаниха» обыскала меня с ног до головы. Она явно обладала опытом на большой дороге и знала, где и что искать. Я в одночасье лишилась и спрятанного в сапоге ножа из зерриканской стали, и миниатюрного флакончика с ядом за поясом, и даже тщательно замаскированного лезвия на внутренней стороне бедра.
Я давно не чувствовала себя более голой, будучи практически одетой. Но не сопротивлялась, даже когда скрутили бечевкой так, что дышать удавалось только через раз, и когда в рот засунули абсолютно мерзкую тряпку, служившую, скорее всего не только мне, кляпом.
— Проебалась ты, курва, с нашим атаманом, — решила доступным языком описать мою незавидную ситуацию кабаниха.— Много мы тут охуевших видели, но таких, чтобы на атамана с ножом кидались, давно не было. Он у нас из шибко благородных, а то бы мы тебе уже давно брюхо распороли и там, — она бросила взгляд в сторону леса, — прикопали бы. Как знать, может еще и передумает.
Несмотря на эту, не очень тщательно завуалированную угрозу, кабаны были со мной гораздо мягче, чем им того хотелось. Кроме пары оскорблений и пинков под ребра никто не попытался надо мной издеваться. Слову атамана тут перечить не принято.
В кабинет кинули прямо посреди кровавой лужи и осколков разбитого хрусталя. Да хоть бы и в кучу мусора бросили, главное, что я все еще жива. А Кодекс Гигас, торговец зеркалами… пусть в аду жарится, коллекционер чертов! Знал бы, на кого он меня навел, бежал бы из Оксенфурта куда глаза глядят. Есть и более легкие способы заработать денег.
Эта мысль меня слегка успокоила. Да, подпорчу себе репутацию и упущу пару прибыльных сделок, но это я переживу, а вот еще одну попытку что-то украсть у атамана — нет. Выкарабкаюсь, всегда выкарабкивалась. Дрожь, охватывающая все тело, понемногу унималась.
Нельзя закрывать глаза, ни в коем случае нельзя. Ведьмак не задержит атамана надолго. Нельзя, чтобы он нашел меня спящей и решил, что на этом наш разговор можно и закончить.