— Пообещай мне минутку посидеть спокойно, — попросил Спайк и после кивка Винки медленно отпустил её плечи. К его огромному облегчению, слово она сдержала и не рвалась что-то с собой сделать, только всё ещё немного подрагивала, поэтому он уже почти спокойно достал палочку и расправил подол своей мантии. Скептически осмотрев заляпанную фиолетовой слизью, пылью и соплями Винки ткань, Спайк наколдовал несколько очищающих и следующим заклинанием отхватил изрядный кусок.
— Торжественно нарекаю тебя полотенцем, — пробормотал он вполголоса и протянул его Винки. Та смотрела с такой недоверчивой надеждой, что даже неловко становилось. — Ты согласна?
— Да! Да, Винки согласна! Спасибо! Спасибо, хозяин молодой мистер Малфой! — провизжала она, с торопливой яростью срывая с себя замусоленный костюмчик — зрелище, без которого Спайк предпочёл бы обойтись — и заматываясь в кусок черной ткани с так и не сошедшими окончательно весёленькими фиолетовыми разводами.
— Просто Драко, — попросил он. — И можешь почистить своё полотенце сама? А то у меня не слишком хорошо получилось, похоже, эта дрянь какая-то особо стойкая. Хоть бы не ядовитая…
— Да, хозяин Драко, — сияющая Винки низко поклонилась и щёлкнула пальцами; её новая одёжка приобрела свой естественный цвет — как и его собственная, только теперь сильно укороченная, мантия, — а с довольной мордашки пропали пятна сажи. Спайку с некоторой долей гордости подумалось, что она будет самой готичной эльфийкой во всём Хогвартсе и Кричеру это наверняка понравится, ведь он раньше принадлежал Блэкам.
— Ты не против остаться в замке и помогать на кухне?
— Винки с радостью, хозяин Драко, — она снова поклонилась, ушами собирая с пола пыль.
Возиться сейчас со шкафом не было ни желания, ни смысла — всё равно проверить результат без помощи с той стороны весьма затруднительно, — но зато можно отчитаться Тёмному Лорду о первом успехе и выиграть ещё немного времени до момента, как тот пожелает выказать своё неудовольствие по поводу промедления с заданием.
До подземелий Спайк шёл в приподнятом настроении, и косые взгляды редких встречных на его изуродованную мантию были ему совершенно безразличны.
***
Энтузиазма Рона хватило ровно на два похода в библиотеку, после чего у него резко прибавилось тренировок по квиддичу, но Гермиона не особенно расстроилась, так как и не рассчитывала на иное. Исследования шли с переменным успехом. В знаниях о проявляющих чарах и способах обнаружения скрытого она уже сейчас могла бы поспорить с любым экспертом в этой области, но учебник Принца оставался неприступен, и ей начинало казаться, что ничего скрытого в нём и вовсе нет. С использованием человеческой крови в зельях всё обстояло плохо — никаких упоминаний даже в запретной секции, так что либо это настолько тёмная магия, что темнее не бывает, либо другая область магической науки, либо Малфой действительно просто так идиотски пошутил. Хотя в последнее как-то не верилось — не вязалось выражение его лица в тот момент с версией о шутке, — а регулярные посещения кухни, о которых периодически докладывали дежурившие там по просьбе Гарри Кричер и увязавшийся за ним Добби, говорили в пользу первого варианта (о чём, скажите на милость, кому-то вроде него часами разговаривать с эльфами, если только не пытаться промыть им мозги), и Гермиона не могла отбросить даже малую вероятность. С Империусом она зашла в тупик, потому что единственный известный способ его диагностики был незаконным, в некотором роде даже аморальным, и гарантировал испытуемому скорую смерть, если только рядом не было опытного колдомедика, но даже тогда оставался шанс на летальный исход. Зато стало немного более понятно, каким образом волшебникам вроде Малфоя-старшего удалось отговориться от суда и почему применение Империуса имело такую продуктивность и популярность среди приспешников Волдеморта, да и в принципе у любых тёмных волшебников и просто преступников.
Малфой-младший тем временем продолжал вести себя ненормально и — что удивительно, но закономерно, если её теория верна — ни разу не сбился на прежние привычки. Более того, кажется, он задался целью преследовать её и выводить из себя, но так, чтобы даже пожаловаться никому было нельзя. Трижды в день она вместе с друзьями вынужденно терпела его любезности — и кривлянье Паркинсон — в Большом зале, но снова перейти на пятиминутные посещения не позволяло вытребованное Гарри и Роном обещание нормально питаться и уделять им больше внимания; на уроках и во время перемен Гермиона умудрялась ювелирно избегать Малфоя, но по вечерам в библиотеке деваться было некуда: он прямо-таки с маниакальным упорством подсаживался к ней за стол чуть ли не каждый день. Гермиона стойко делала вид, что его не замечает, но сама краем глаза постоянно за ним следила — не выкинет ли чего; от этого закономерно падала её продуктивность и уже начинала развиваться самая настоящая паранойя. Хуже того, все — кроме Гермионы, Гарри, Рона, Джинни и Невилла — ему поверили и уже принимали поведение Малфоя за чистую монету, словно бы и не знали его прежде. Даже Луна бормотала что-то несусветное про плотоядного, но хорошего мозгошмыга, который повывел плохих, а Макгонагалл вполне благосклонно улыбалась, когда ему случалось придержать для неё дверь или отвесить очередной комплимент, точно не помнила всех сотворённых им на протяжении многих лет гадостей и мерзкого характера; девчонки же, вне зависимости от курса и факультета, дружно назначили Малфоя своим новым объектом для поклонения, наравне с Гарри.
Быть может, и сама Гермиона в конце концов поддалась бы, поверила, ведь сын за отца не отвечает, а люди меняются, как справедливо заметила однажды Лаванда в ответ на её возмущение, что они с Парвати снова обсуждают «очаровашку Малфоя», — если бы не замечала острые, изучающие взгляды, которые тот бросал на неё, когда думал, что она не видит; если бы Гарри не рассказал ей в позапрошлом году об участи мистера Крауча; если бы не сотни похожих случаев, о которых Гермиона прочитала за последние несколько недель.
Отвратительнее всего было иметь реальную возможность всё выяснить, но бояться не то что ею воспользоваться, но даже поделиться с друзьями самим фактом её существования, ведь когда она решится… если её поймают — три поцелуя дементора (согласно «Магическому своду законов и определяющих прецедентных случаев Великобритании»); если хоть что-то пойдёт не так — мёртвый Малфой. Гермиона не хотела взваливать на их совесть этот груз и делать ребят соучастниками в глазах закона. Пусть дементоры ушли из Азкабана, но смертная казнь есть смертная казнь, и уж Министерство что-нибудь придумает в качестве заменителя.
В том, что рано или поздно она всё же решится, Гермиона не сомневалась: ситуация за пределами Хогвартса становилась всё хуже, списки погибших и пропавших без вести, публикуемые в Пророке, — длиннее, директорское кресло в Большом зале пустовало намного чаще, чем бывало занято, а они просто сидели в школе и ничего не делали. Собственная бесполезность и страх однажды найти в газете имена родителей выматывали и давили на психику не меньше преследований Малфоя.
За несколько дней до первого в этом году похода в Хогсмид терпение Гермионы закономерно лопнуло.
Началось с того, что Малфой после ужина в четверг поймал её в дверях Большого зала и с широкой улыбкой сказал:
— Мисс Грейнджер, не соблаговолите ли вы оказать мне честь и составить компанию в эти выходные?
— А? — она подумала, что ослышалась.
— Ты, я, сливочное пиво… Хогсмид, Грейнджер, алло. Предлагаю «Три метлы», но можно и в «Кабанью голову», чёрт, да я даже на Паддифут и твоих бестолковых дружков в качестве стражей девичьей чести согласен.
— Это что, свидание? — ошеломлённая Гермиона застыла на месте и попыталась обратить происходящее в шутку.
— А ты хочешь, чтобы это было свидание? — с готовностью предложил он и фамильярно подмигнул.
— Нет! — её голос сорвался на истерический крик. — Не хочу! Да сколько можно, я вообще не хочу больше никогда тебя ни видеть, ни слышать!
Окружавшая их толпа ахнула и буквально взорвалась рокотом, в котором слышались любопытство и неодобрение.
— Что тут происходит? — пролетел над головами недовольный голос Снейпа, и студенты расступились, пропуская его и шедшую за ним Макгонагалл.
— Мисс Грейнджер, мистер Малфой? — нахмурилась та.
— Малфой пригласил Грейнджер в Хогсмид, а она устроила скандал, — тут же сдала Гермиону какая-то рейвенкловская младшекурсница, посмотрев при этом так, что сразу стало понятно: нанесённую сиятельному и очаровательному мистеру Малфою «обиду» она приняла близко к сердцу и на Гермиону очень сердита. Беглый взгляд в толпу подтвердил, что девчушка в своих чувствах не одинока, и от мести женскую половину школы удерживает только присутствие учителей. Никто из них не понимал, что на самом деле Малфой просто издевался, и это в лучшем случае. А в худшем она — если согласится — в Хогвартс просто не вернётся, зато Волдеморт узнает о Гарри всё, что знает Гермиона. Её-то окклюменции никто не обучал. На секунду это представилось так ярко, что ей пришлось одёрнуть себя. Да уж, подозрительность Гарри слишком заразна, разве Тонкс не говорила им на перроне, что Хогсмид теперь патрулируют авроры?
— Это правда? — сурово поджала губы Макгонагалл, обращаясь к Малфою. Похоже, у его обаяния всё же были пределы, или она просто слишком хорошо знала Гермиону, чтобы поверить в истерику на пустом месте.
— Я просто неудачно выбрал время и место для общения с мисс Грейнджер, профессор, и нас неправильно поняли, — Малфой виновато улыбнулся. — Но вы же знаете: она так поглощена учёбой, что на праздные разговоры почти нет времени.
— Да, мисс Грейнджер очень старательная и одарённая девочка, — тут же смягчилась Макгонагалл и посмотрела на Гермиону с привычным горделивым одобрением, но Снейп её настроения не разделял — от выражения его лица скисло, наверное, всё молоко в Шотландии.
— Мистер Малфой, в мой кабинет, — холодно приказал он.
— Да, сэр, — кивнул тот и успел открыть дверь перед собиравшейся тихо ускользнуть Гермионой.
— Благодарю, — процедила она сквозь зубы и унеслась по коридору, словно за ней гналась стая диких и очень голодных гиппогрифов, а в спину дул ураганный ветер на все двенадцать по Бофорту.*
В библиотеку Гермиона не пошла из опасения сделать с Малфоем то, о чём потом пожалеет, пусть только даст повод — в её состоянии за предлог сошёл бы даже взгляд искоса, — но и в спальне она не нашла желанного покоя.
— Ах, он такая лапочка, — вклинился в её мысли восторженный щебет Лаванды. Гермиона могла поставить коллекционное издание «Истории Хогвартса» против сломанного пера, что знала, о ком шла речь.
— Просто симпампушка, — хихикнула Парвати.
— Да чёрт возьми, сколько можно? — не выдержала Гермиона.
— А тебе какое дело? — преувеличенно удивилась Лаванда. — Ты же ему отказала, значит, он тебе не нравится, так что мы можем обсуждать его столько, сколько захотим.
В голове не укладывалось, что Малфой мог быть действительно кому-то симпатичен — помимо, конечно, Паркинсон, — а в особенности этим двум привередам, в первую очередь оценивающим внешность. Он же тощий, что скелет из анатомического театра, в который её как-то водили родители; к тому же маленького роста, едва ли выше даже Гермионы, а она с трудом доставала своим статным, но пустоголовым красавицам-соседкам макушкой до груди. Правда, лицо у него было с тонкими, даже изящными чертами, но слишком нежным и смазливым для парня. Подумалось вдруг: а жаль, что Малфой родился не девочкой, какая была бы куколка, куда там задаваке Гринграсс.
— Я просто не могу понять, чем он вам так приглянулся, — честно призналась Гермиона. — Не внешностью же.
— Ну, внешностью, конечно, тоже. Чистый ангелок, если в глаза не смотреть, — с внезапной проницательностью заметила Лаванда, — но появилось в нём что-то такое в этом году, новое и…
Угу, на «Импе» начинается, на «риус» заканчивается, но говорить это вслух не стоило.
— Настоящее, — мечтательно подсказала Парвати. — Раньше Малфой был папенькин сынок с претензиями и ничего из себя не представлял, а сейчас он возмужал, стал другим: серьёзным и интересным.
— И обращает внимание на что-то ещё, кроме квиддича. А какие манеры!
— Вы вообще себя слышите? — поинтересовалась Гермиона, не скрывая скепсиса. — Взрослый? Серьёзный? Манеры?! Да он же просто издевается и заодно навязчиво втирается в доверие, раз уж его папочка облажался и угодил в Азкабан, вот и всё! А вы и рады уши развесить: ах, Драко Малфой мне улыбнулся, ах, Драко Малфой похвалил мою причёску, ах, Драко Малфой, Драко Малфой, Драко Малфой! — под конец она уже кричала во весь голос, хоть отчасти желая выплеснуть накопившееся за последнее время и тщательно сдерживаемое раздражение.
— Ого, — Лаванда выглядела шокированной, даже рот приоткрылся от удивления. — Вот это страсть…
Выглядела она до того потешно, что Гермиона хмыкнула и почти мирно поправила:
— Это не страсть, это ненависть.
Так странно, но они с Гарри словно поменялись местами. Если раньше ей вполне удавалось игнорировать Малфоя (не только для виду, а на самом деле почти не обращать внимания) — не считая того случая с Клювокрылом, конечно, — то теперь он бесил её невероятно; парадоксально, но прежде, с куда более несносным по общепринятым меркам поведением, эффект получался несравнимо меньше. И ведь Гермиона знала, что это даже не его вина, а направляющая свою марионетку чужая воля, но ничего не могла с собой поделать. Пусть он и завязал с откровенным хамством, но остался таким же наглым и самоуверенным выпендрёжником, каким был раньше.
— Бедный душечка Малфой, — непритворно вздохнула Парвати.
— Ой, да… — подхватила Лаванда.
— Подумаешь, не прыгаю от восторга, что он крутится рядом, так я и не обязана, нечего его жалеть.
Обе посмотрели с таким укором, что Гермиона занервничала.
— Ну что?
— Ты совершенно ничего не поняла, — всплеснула руками Лаванда. — Послушай, я не хочу тебя обидеть, но с твоей зацикленностью на учёбе и нежеланием вникать в элементарные тонкости человеческих отношений Поттера тебе не видать, как своих ушей.
Если бы чернильница начала цитировать Чосера, Гермиона удивилась бы меньше.
— Гарри-то тут вообще при чём? — она с усилием помассировала виски.
— Тогда… ты нацелилась на Уизли? — чуть нахмурилась Лаванда.
— Нацелилась? Господи, да что за глупости? Они мои друзья. Почему ты считаешь, будто с мальчиками нельзя просто общаться, без вот этого вот всего?
А что она считает Рона привлекательным, так это, во-первых, просто правда, ведь Гермиона не слепая, и более длинные волосы, которые он отпустил по примеру Билла, ему невероятно шли, это если не считать высокого роста и широких плеч, а во-вторых, совершенно ничего не значит. В Хогвартсе куча привлекательных парней, так что же, она теперь на всех на них нацелилась?
— Ну, как знаешь, — Лаванда состроила снисходительное выражение лица. — Моё дело предупредить.
— Брось, — вставила Парвати, — всё равно не поможет.
И Лаванда, разом потерявшая интерес, вернулась к излюбленной теме и принялась обсуждать с той, каково было бы целоваться с Малфоем. Гермиона сжала зубы, во всех красках вспомнив своё унижение и больше всего на свете желая сейчас заткнуть чем-нибудь уши.
— А губы у него наверняка необыкновенные, — с придыханием воображала Парвати. — Мягкие и нежные, прохладные…
Гермиона отчётливо фыркнула.
— Хочешь предложить свой вариант? — с нездоровым интересом спросила Лаванда, как будто что-то знала.
— Делать мне больше нечего, как с вами глупости обсуждать. Спать пора, — отрезала Гермиона, бросив на неё подозрительный взгляд, тщательно замаскированный под презрительный. А если они не просто так подняли эту тему и действительно что-то знают?
Но по правде, для сна было ещё слишком рано, и на самом деле ей хотелось сказать, что Парвати дура, а у Малфоя губы совершенно обычные, так что обсуждать тут нечего; и Лаванда, кстати, тоже дура. Уж лучше бы какие защитные заклинания повторили, честное слово, это хоть могло им пригодиться в реальности и однажды спасти жизнь.