Из горестных размышлений его выдернуло то, что он чуть с кем-то не столкнулся. Машинально кивнув хорошо знакомой пышной копне волос, Спайк продолжил было свой путь в библиотеку, но остановился, точно налетел на стену, когда услышал звонкий девичий голос:
— Малфой… привет!
Это только что Грейнджер с ним вполне мирно поздоровалась или мелкие шалуны что-то эдакое добавляют в свои пирожки? Ну вот откуда она взялась тут на его голову? Хотя да, глупый вопрос, ведь это коридор в библиотеку. Шёл себе, никого не трогал — хотя мог бы! — и тут она, да ещё с таким решительным выражением лица, что ничего хорошего это не сулит. Вот засада.
Прежний Драко Малфой обоссался бы: от страха — вдруг она всё поняла, и от нервов — что такого искромётного ей сказать. Новый же лишь прищурил один глаз, склонив голову набок.
— И тебе здрасьте, коль не шутишь, — ответил он осторожно, машинально прижав к себе корзинку со снедью покрепче. — Пирожок хочешь? Вишнёвый. Вкусный.
— Э… — подвисла Грейнджер, явно сбившись с мысли. — Спасибо, нет.
— Зря.
Она помедлила. Не то собиралась с мыслями, не то гадала, какой отравы он туда напихал. Спайк широко улыбнулся.
— Я хотела… хотела сказать спасибо, — всё же выдала Грейнджер, но уже далеко не так уверенно.
— Говори.
— Хм… спасибо. За Гарри. Ему сейчас нелегко, и отработки в самом начале года ситуацию бы не облегчили.
Спайк пожал плечами. Ха, он и не знал, что оказал Поттеру услугу тем, что не захотел глупо выглядеть, признавшись в том, как сначала пошёл на поводу у одного героического идиота, попёршись с ним в лес, а затем и вовсе спас того; признаваться во втором вообще-то было попросту опасно, если вспомнить, чем Снейп занимался в свободное от работы время, но не говорить же об этом Грейнджер… Спайк прищурился: он хорошо знал логику добреньких и насквозь положительных людей вроде нее. Таким только дай палец — по локоть руку откусят. Ему аж на секунду стало любопытно, на что его сейчас попытаются развести, но не стоило ей даже возможность такую давать, потому что вдруг бы у неё вышло?
— Кружечку твоей крови, и мы в расчёте, — он подмигнул.
— Моей крови? — Грейнджер медленно и ошалело моргнула.
— Ну, можешь нацедить у своих дружков, — не стал привередничать невероятно развеселившийся от её реакции Спайк. — Хотя я бы согласился и на полкружечки, если… — он запнулся, так и не сказав «ты позволишь отпить тепленькой, прямо из горла», потому что вспомнил: ведь он уже не вампир и кровь ему не нужна. От смачного шлепка по собственной пустой голове его удержало только то, что руки были заняты корзинкой. Грейнджер явно на него плохо влияет.
— Ну уж нет, — возмутилась та, и Спайк мысленно выдохнул: согласись она, что бы он тогда делал с этой несчастной кровью? Вылить как-то жалко — старые привычки так быстро не умирают, — а выпить нельзя. — Собираешься провести какой-нибудь темномагический ритуал или наслать на меня страшное кровное проклятие?
— Да, точно! — ухватился за подаренное оправдание Спайк. — Ты раскрыла мой коварный план, и теперь он не сработает. Горе мне. Да. Пойду плакать в подземелья.
Он резко развернулся и собирался было уже гордо удалиться, как его схватили за полу мантии.
— А ну, стой! Теперь я не верю, что ты собирался наслать проклятие или провести ритуал, иначе ни за что не признался бы. Но зачем тогда тебе…
— Что значит это твоё «я не верю»? — оборвал её Спайк со вполне натуральным возмущением — ему и вправду было немного обидно — в попытке перевести тему с крови на что угодно другое. — Ты сомневаешься во мне? В моих способностях или в моей злокозненности?
Грейнджер, кажется, всерьёз задумалась над его вопросом.
— Ну, ты пока формулируй, а у меня ещё дела, — попытался воспользоваться моментом Спайк и повторить попытку побега, но вредная девчонка думала слишком быстро и тут же его обломала.
— Ты не признался бы, — выпалила она с торжеством в голосе.
— А если я специально признался, чтобы ввести тебя в заблуждение?
— Это для тебя слишком сложно, — и столько уверенного пренебрежения было в её голосе, что Спайк вознамерился обидеться уже на полном серьёзе.
— Так я ещё и тупой, по твоему мнению? — пусть он сам тоже не считал Драко Малфоя гением, но слышать это от кого-то ещё оказалось весьма неприятно. — Вот и делай после этого добро людям! А тебя в качестве благодарности обзывают и подозревают во всяческих гадостях, — Спайк состроил оскорблённое выражение лица.
— Ты же сам признался…
— Это была просто шутка!
— Не самая ум… удачная шутка, знаешь ли.
— Давай, унижай меня дальше, Грейнджер. Я уже почти привык. Глядишь, мне даже понравится, — Спайк поставил корзинку на пол и демонстративно сложил руки на груди, изобразив обманутого в лучших ожиданиях человека.
— Ох, я совсем не то хотела сказать, — Грейнджер даже немного смутилась. Всё-таки она была чистым и наивным ребёнком, несмотря на возраст и выпавшие на её долю испытания. И он собирался этим воспользоваться.
— Если на этом всё, мисс Грейнджер, — сказал Спайк так чопорно и скорбно, как только мог, — то не смею дальше оскорблять вашу гениальность своим присутствием.
Он колебался: пустить слезу? Или это будет уже чересчур? У него всегда были сложности с тем, чтобы вовремя остановиться. В итоге склонился к влажному блеску — от мужественно сдерживаемых эмоций — в укоризненном взгляде. Для правдоподобности даже пришлось очень сильно ущипнуть себя за руку, но оно того стоило: у девчонки аж глаза на лоб полезли от картины «несправедливо уязвлённый гордый страдалец».
— Малфой… Драко, я не хотела тебя обидеть, правда, — окончательно растерялась Грейнджер и почти жалобно добавила: — Прости?
— Прощу, — милостиво согласился Спайк, — но при одном условии.
— Никакой крови, — сразу же насторожилась Грейнджер.
Спайк мысленно выматерился. Вот же упорная, не забыла. И далась ей эта кровь! Но тут в его голову пришла поистине гениальная мысль. В конце концов, она всего лишь девчонка, так?
— Никакой крови, — кивнул он. — Поцелуй.
— Что? — у неё так смешно выпучились глаза, что не рассмеяться стоило прямо-таки героических усилий.
— Поцелуй, — терпеливо повторил Спайк, внутренне ликуя. После такого шока даже Грейнджер забудет о неловком моменте с кровью и запомнит совсем другое.
— У меня точно что-то с ушами, — нервно пробормотала она со смешком. — Я, похоже, ослышалась, Малфой, но мне только что показалось, будто ты сказал «поцелуй».
— Ну и кто из нас туго соображает? Или ты побрезгуешь?
— Я? Это я побрезгую? Ты издеваешься? Нет, я-то, конечно, побрезгую…
— Конечно-конечно, — не дал ей договорить Спайк. — Храбрая и честная гриффиндорка во всей красе. Сначала ни за что обидеть человека, а потом в кусты. Странно было ожидать чего-то другого.
— Ах так? — вскинулась Грейнджер.
— Да, именно так.
— Ты сам этого захотел! — воинственно сказала она, покраснела — не то от гнева, не то от смущения, — резко метнулась к нему и неуклюже клюнула в щёку. Но у Спайка были несколько другие планы, поэтому, прежде чем Грейнджер успела отстраниться, он сграбастал её за мантию, притянул ближе и быстро чмокнул прямо в губы. Она даже толком не сопротивлялась: сначала застыла, а потом обмякла.
Пристально посмотрев в её округлившиеся от шока глаза, Спайк отпустил и разгладил мантию, героическим усилием воли не позволив себе хорошенько при этом облапать грудь, ну, разве что лишь самую малость. Вовсе не воспользоваться ситуацией было выше его сил.
Грейнджер так и осталась стоять с приоткрытым ртом и вытаращенными глазами. Красные щёки и глупое выражение лица делали эту мелкую диктаторшу прехорошенькой и почти похожей на обычного человека.
— Ты полностью прощена, — Спайк снисходительно хмыкнул, изобразил полупоклон, подхватил свою многострадальную корзинку и довольно улыбнулся. — Ещё увидимся.
На этот раз попытка слинять закончилась успешно. Только через один лестничный пролёт он вспомнил, что вообще-то собирался в библиотеку, но решил не искушать судьбу и наведаться туда завтра. Справочники не убегут, а снова встретиться с Грейнджер прямо сейчас было, вероятно, опасно для здоровья. Тем не менее закончилось всё хорошо: о странной просьбе насчёт крови она наверняка забыла. Ещё бы, после такого-то разрыва шаблона. Спайк весело фыркнул и, достав очередной вишнёвый пирожок из своей корзинки, с аппетитом в него вгрызся.
========== Глава 3. Слизеринские забавы ==========
Как дошла до гостиной, Гермиона помнила плохо. Очнулась только на пороге, уже готовая во весь голос выпалить возмущённое: «Малфой меня поцеловал!» — но вовремя прикусила язык. С него станется соврать, будто она это придумала. Гарри и Рон, конечно, поверят её версии, но вот остальные — не факт. Ещё не хватало потом ловить отовсюду шепотки, будто она настолько мечтает о Малфое, что грезит поцелуями с ним. Но даже друзьям, по некотором размышлении, Гермиона ничего не рассказала: нарочно болтать они не станут, но во время очередной перепалки могут в сердцах это припомнить. Нет, хватит с неё унижения от самого факта. К сожалению, в таком случае она фактически замалчивала веское доказательство того, что Малфой находится под Империусом — если прежде и были какие-то сомнения, то теперь их не осталось: в здравом уме он так никогда бы не поступил, — но всегда можно найти другое, благо, теперь ей точно известно: оно должно существовать. Гермиона утешила себя тем, что, вероятно, кто бы ни заколдовал Малфоя — а вот это как раз наверняка был один из настоящих пожирателей смерти, — он рассчитывал на быстрое разоблачение, раз велел ему вести себя подобным образом, значит — молчание играет на руку светлой стороне, и дело было вовсе не в том, что ей не хотелось на закономерный вопрос друзей «Ты ему врезала или прокляла ублюдка?» отвечать позорную правду: застыла с раззявленным ртом, как распоследняя дура. Уж лучше бы её стошнило прямо на дорогущие ботинки Малфоя, тогда бы он не свалил с такой неимоверно довольной рожей и видом победителя. Настолько унизительной беспомощности и потерянности Гермиона не ощущала с первого курса, но на этот раз рядом не было Рона, чтобы одной фразой вовремя отрезвить и заставить собраться.
Хотя бы самой себе нужно признаться: то ершистое, щекочущее и неуютное чувство, прокатившееся от желудка до кончиков пальцев, заставившее сердце биться в несколько раз чаще и застрявшее в горле, когда Малфой схватил её за мантию, было слишком похоже на ощущения, которые испытываешь, стоя на самом краю Астрономической башни и глядя вниз, если при этом не держишься за перила. Выброс адреналина, спровоцированный страхом. Гермиона просто-напросто испугалась, и, что самое ужасное, это был страх иррациональный, инстинктивный — она не подумала в тот момент, будто Малфой собирается откусить ей нос или вроде того, нет, голова была абсолютно, просто до кристального звона, пуста — и оттого намного более стыдный.
Гарри, конечно, заметил её состояние, но слишком обрадовался, что экзекуции над его дорогим учебником не продолжились, и приставать с расспросами особенно не стал, удовольствовавшись невнятным «всё нормально».
В спальню Гермиона ушла раньше обычного, не запомнив ни слова из того, о чём перед этим больше часа читала в гостиной. Она умылась трижды, но на губах всё равно чудился противный кисло-сладкий вишнёвый привкус позора.
К текущему списку тем для поисков в библиотеке, помимо обнаружения и снятия заклятия Империус, на всякий случай добавился ещё один пункт: использование человеческой крови в зельях и заклинаниях.
Спала Гермиона плохо — за ней по всему Хогвартсу гонялись гигантские пирожки, норовившие укусить за всё, до чего могли дотянуться — и проснулась в таком сумрачном настроении, что Рон после первой же фразы о её нездоровом виде, на которую получил пятиминутную отповедь, предпочёл молчать всю оставшуюся дорогу до Большого зала. Гарри тоже сообразил, что лучше Гермиону сейчас не раздражать.
Есть не особенно хотелось, но она заставила себя положить на тарелку парочку тостов и яичницу, даже взяла в руки вилку, но так и застыла, краем глаза уловив за слизеринским столом печально знакомую личность. Голова повернулась сама собой, взгляд упёрся прямо в Малфоя, и он это заметил. Гермиона пережила бы нарочито громкие саркастические замечания, легко проглотила бы глумливое хихиканье, не дрогнула бы при виде издевательской усмешки, но он посмотрел с лёгкой, даже дружелюбной полуулыбкой, подмигнул и отвернулся. Это её доконало, и она, кажется, потеряла над собой контроль.
— Гермиона? — Гарри глядел на неё с большим удивлением, как и ещё половина гриффиндорского стола, голос у него был неуверенный. — Ты сейчас что, рычала?
— Это у меня в животе бурчит, — процедила она сквозь зубы, схватила тост и выбежала из-за стола, со всей силы бросив вилку, которую судорожно сжимала. — Я в библиотеку.
— Кто бы сомневался, — хором простонали прекрасно её знавшие Рон и Гарри.
*
После завтрака Паркинсон затащила Спайка в один из пустовавших классов, расположенный по пути к кабинету чар, нагло проигнорировав его слабые попытки сопротивления, мотивированные тем, что они могли опоздать на урок.
— Мы быстро. Что ты такого сделал с Грейнджер? — её глаза сияли от любопытства.
— Я? С Грейнджер? — попытался изобразить удивление Спайк, но по выражению лица Паркинсон понял, что она не поверила. Умная девочка. — Мы вчера столкнулись по дороге в библиотеку и мило пообщались.
— Ну да, и именно поэтому от одного взгляда на тебя она пришла в неописуемое бешенство и вылетела из Большого зала, точно за ней гналось стадо гиппогрифов?
— Действительно? — такого мощного эффекта он точно не ожидал. — Я был чрезвычайно мил, возможно, немного нахален, но некоторые вещи никогда не меняются. Так что это она просто с непривычки от нового хорошего меня.
Спайк невинно улыбнулся.
— Мне понравился эффект, — фыркнула Паркинсон, ненадолго задумалась и хитро прищурилась. — Тоже, что ли, попробовать?
— Почему нет.
— Боюсь, у меня не получится быть милой с Грейнджер. Понимаешь, это же Грейнджер!
— Поттер?
— И того хуже…
— Значит, не выйдет.
— Ну, есть ещё Уизли. Он хотя бы чистокровный, и мне будет не так противно.
— Ты шутишь? Или издеваешься? Уизли самый ужасный из них.
— Это в тебе до сих пор ревность говорит?
— Не говори глупостей, Паркинсон. С чего бы мне к нему ревновать? Мне не нравится Грейнджер. За ней забавно наблюдать, вот и всё, к тому же они даже не встречаются.
По её лицу он понял, что ляпнул что-то не то.
— Вообще-то, я имела в виду Поттера.
— Вообще-то, у меня нормальная ориентация, — надулся Спайк.
— Разве? — удивилась Паркинсон и с лёгким смущением пояснила: — Я раньше не поднимала этот вопрос, но мне показалось, что тебя наконец-то попустило, ведь мы перестали постоянно обсуждать, какой Поттер идиот и насколько у него ущербные друзья.
— Не вижу смысла в тысячный раз обсуждать очевидные факты.
— Вот именно! — она торжествующе подняла вверх указательный палец и хитро сверкнула глазами. — Но раньше эти факты были не менее очевидны.
— Ладно, в чём-то ты права, — Спайк тяжело вздохнул: Драко Малфой действительно был зациклен на Гарри Поттере в такой степени, что это уже становилось нездоровым. К счастью, без всякого сексуального подтекста: лишь уязвлённая гордость и ущемлённое самолюбие.
Так странно: оказывается, Паркинсон всё-таки умеет молчать, если это действительно важно. А знал ли он её на самом деле? И хотел ли узнать? Или все эти годы просто эгоистично пользовался? Что ж, она заслуживала откровенности хотя бы в этом, раз уж он не мог посвятить её во все свои тайны.
— А сейчас я поведаю тебе «Историю об отвергнутой руке, или Худшем дне в жизни Драко Малфоя», — сказал Спайк нарочито торжественно, но Паркинсон не поддержала веселья, оставшись серьёзной: она слушала внимательно и не перебивала. Вероятно, думала, что так, в виде шутки, ему легче открыться, но на самом деле Спайку не было тяжело, скорее забавно и немного грустно.
— И что изменилось? — спросила она, когда он закончил.
— Теперь я знаю, что есть вещи намного более важные, чем глупая детская вражда из-за мелочной обиды. И намного более страшные, — даже сам Спайк почувствовал, что вышло как-то слишком уж мрачно.
— Что-то плохое случилось этим летом? — Паркинсон выглядела так, словно на самом деле не хотела знать, но не могла не спросить, не из любопытства, а потому что должна; голос у неё был тихий и неуверенный. Он вполне мог сделать вид, что не понял, и отшутиться, мол, вырос, мозгов прибавилось, но какого чёрта? Вместо этого Спайк молча закатал рукав мантии на левой руке. Дружба ведь предполагает максимально возможную степень откровенности, так? Если она останется с ним даже после этого, о лучшем друге нельзя и мечтать.