– Айада?! – воскликнул Рагнер – Что с тобой? – стал он гладить собаку – Айада лизалась, но упорно порыкивала, будто ворчала и пыталась что-то внушить хозяину.
– Не бойся, – сказал герцог Лилии. – Она… Не знаю, что с ней. Наверно, замерзла и волнуется.
Маргарита в это время уже стояла на палубе и украдкой поглядывала на берег, пытаясь понять, что Рагнер может говорить и делать. Она не видела за его спиной, как он нежно целовал руку Лилии, но о чем-то подобном догадывалась. Когда Айада затявкала, то Маргарите захотелось крепко-крепко, с благодарностью, прижать эту собаку к своей груди.
Адальберти Баро, ловко вскарабкавшись по веревочной лестнице, появился на палубе.
– Баронесса Нолаонт, – сказал девушке Адальберти. – Что же вы здесь, на ветру, стоите в одиночестве?
– Прощаюсь с этим городом. Я так мечтала сюда попасть, – захлопала она глазами, поднимая лицо к сизой грозовой туче и не позволяя себе плакать. – Смотрела на карту в своем учебнике Географии… Ларгос был крестиком. Такой… Не знаю… Волшебным местом, где мечты сбываются. Моим центром земли и священным местом. Моей Святой Землей Мери… Боже, что я говорю такое?.. – перевела она дыхание и еще раз глубоко вздохнула. – Прошу меня извинить. Я не должна была вам говорить такие личные… Извините… Просто мне сейчас не с кем поговорить – лишь это меня немного извиняет.
– Понимаю, – задумчиво произнес Адальберти, странно на нее посмотрев, словно открыл для себя что-то новое. – Пройдемте, всё же, в каюту. Я хотел бы забрать оттуда свои вещи и помочь вам устроиться.
Оказалось, что Алорзартими проживал в просторной каюте на втором ярусе кормовой надстройки, комфортной из-за больших окон в летнее время, но жутко холодной в зимнее, поэтому отец и поселил его там (чтобы как будущий рыцарь привыкал к неудобствам); сам же принц жил в куда как более теплой, небольшой каюте, расположенной на первом ярусе надстройки. Именно ее он уступал Маргарите, а также большую кровать с золотым покрывалом, уютную уборную и боковой балкончик.
Адальберти еще освобождал письменный стол, когда в каюту занесли ящик со свадебным сундуком.
– Не продавайте мой подарок, баронесса Нолаонт, – произнес принц. – Вы еще так страшно юны… Вы снова выйдете замуж, должно быть, скоро.
– Нет, не выйду, – твердо ответила Маргарита. – Не хочу. Я уже была два раза замужем – хватит с меня. У меня теперь будет дитя, моя дочка – и мне ее будет достаточно. Будем с ней жить в нашем имении у Лувеанских гор и Мартинзы. Там так уединенно… Слова подобрать не могу. Дремучая глушь, если сказать по-простому. Женихов там нет и не надо.
– Баронесса Нолаонт… – внимательно смотрел на девушку принц. – Княжество Баро рядом с Лиисемом и вашим имением… по ту сторону Лувеанских гор… Если так случится, что я буду проездом недалеко от вашего имения, то мог бы я навестить вас, как вы считаете?
– Такой гость, как вы, всегда большая честь, – не понимая намека принца, бесхитростно ответила Маргарита. – Правда… мне будет стыдно вас принять. Там… там старый дом с дырявой крышей и свиньи во дворе… Лучше вам меня не навещать.
– Дааа, – огорченно протянул Адальберти. – Ну, я собрал всё, что мне необходимо. Если что-то еще вам нужно, то я постараюсь всем помочь.
«Хорошо бы ложе другое, – подумала Маргарита, глядя на широкую двуспальную кровать. – Почивать с Соолмой в одной постели – всё равно, что с ларгосской гадюкой».
– Превелико благодарю, Ваше Высочество, – произнесла Маргарита. – Многого мне не требуется и есть всё необходимое.
Принц ей поклонился без руки у сердца, она же присела так низко, как позволял ей сделать ее огромный живот. В дверях Адальберти встретился с Соолмой, галантно раскланялся и с ней, пропустил и придержал для нее дверь. Черная Царица осмотрелась в каюте и поджала губы, наткнувшись взглядом на кровать, – спать в одной постели с Маргаритой ей тоже не хотелось.
– Я пойду к Рагнеру, – сказала Соолма. – Это напротив, стучись туда, если плохо себя почувствуешь. Наверно, я там и заночую, – добавила она.
– Пойдешь к нему на ложе?! – усмехнулась Маргарита, снимая плащ. – Он же только что нежно прощался с любовницей, а ты бежишь к нему?! Да ты и впрямь с повадками собаки, как Айада, – тебя бьют, а ты всё ластишься.
– Айада – волчица, а не собака, и Рагнер ее никогда не бьет. И меня твои слова не обижают. Кажется, то, что ты хочешь внушить мне, священники называют Гордыней. Порок, с каким надо бороться в восьмиду Любви, – усмехаясь, добавила она, – не то наступит Конец Света.
Соолма ушла. Оставшись одна, Маргарита легла на постель и накрылась своим меховым плащом, не шевелясь и больше не плача. Когда «Гордость веры» тронулась, она продолжала лежать, не желая никого видеть или слышать. Лежала и поглаживала, как кошку, свой великий живот.
Глава XXI
«Белая башенка»
Четвертой рыцарской Добродетелью являлось Благородство с символом оленя, а ее Пороком являлась Низость с символом ворона.
С этой Добродетелью всё обстояло еще сложнее, чем с Честью. Во-первых, разделяли понятия «быть благородным» и «поступать благородно». Поступать благородно мой любой, когда брал пример с достойных аристократов и рыцарей, а быть благородным можно было лишь по рождению, оттого аристократы неохотно впускали в свой род простолюдинов, тем более торговцев и уж самое позорное – землеробов. Однако супружество с незнатной красавицей, произошедшее по любви, прощалось мужчине – красота тоже являлась признаком благородства, то есть исключительности, и привнесение ее в свой род являлось понятным. Зато супружество, заключенное из-за денежной выгоды, заслуживало позора – благородство нельзя было купить, как товар в лавке, и титул (почетное звание) заслуживали достойными высокого уважения деяниями.
К концу одиннадцатого века третье сословие мирян, всё сильнее богатея, многое могло себе позволить; купцы предлагали состояние за титул, и даже грань между теми, кто беден, и теми, кто богат, размывалась, несмотря на законы «О роскоши». Аристократы, напротив, беднели в погоне за этой роскошью, доказывающей «черни» их исключительность: закладывали земли, вырубали леса, входили в такие долги, что иногда поддавались соблазну с легкостью поправить свои дела выгодным супружеством.
Рыцари тоже делились на неблагородных и благородных («из благого рода»). Неблагородный рыцарь знал в совершенстве четыре воинских мастерства: владение копьем, фехтование мечом, верховую езду и плавание в доспехах. Благородный аристократ с отрочества обучался навыкам соколиной охоты, сложению стихов, игре в шахматы и учтивой культуре – преклонению перед Прекрасной Дамой, жертвенности ради высоких идеалов, безупречному поведению с равными и неравными, стремлению к подвигам. Даже, не будь рыцарского устава – свода запретов, правил и предписаний, такой воин вел бы себя достойно и не терпел бы несправедливости, как того требовало его естество – то самое загадочное благородство. И оттого оскорбление знатного, благого рода от простолюдина являлось кощунством и заслуживало позорной казни насмерть. Аристократы же выясняли меж собой отношения на дуэлях, отстаивая честь рода и смывая с него позор кровью.
Все воины-монахи являлись благородными рыцарями, то есть носили две шпоры. Заслужили они эту честь достойным благоговения образом жизни: неблагородный, неисключительный, человек просто-напросто не справился бы, не смог бы всю жизнь притворятся. Воины-монахи, воины веры, хранили целомудрие, лишали себя роскоши, яств и выпивки, любили молчать, а еще больше любили Бога. Когда им хотелось разлечься, то они с удовольствием молились – и могли без сна простоять на коленях хоть до своей кончины.
________________
Изумительный, резной, золотой корабль «Гордость веры» оказался «недогалерой-недопарусником», однако весьма занятной «недогалерой». Во-первых, там было три весельных ряда, во-вторых, гребцы сидели ярусами под главной палубой, в-третьих, гребцы вращали весла со скуки, в-четвертых, они все как на подбор являлись звездоносцами, то есть воинами-монахами, совершившими минимум восемь подвигов. Пока одни гребли, другие звездоносцы либо фехтовали, либо молились. Эти молитвы продолжали творить чудеса: погода благоприятствовала, и попутный ветер домчал «Гордость веры» до Брослоса за три с небольшим дня. Но и они стали для Маргариты кошмаром – даже без ребенка в чреве путешествовать морем зимой было нелегким испытанием. Зато страдания плоти гасили страдания ее души. Рагнера она ненавидела не меньше, но словно издали, – на первый план вышли холод, бесконечная качка, вредная Соолма да их острая взаимная неприязнь, отравлявшая даже воду в море вокруг золотого корабля. Рагнер не разделил свое ложе с «ларгосской гадюкой», ведь уже приютил Айаду – та его отлично согревала и развеивала его грусть, к тому же обезумевшая от счастья собака не собиралась уступать свое место даже «сестрице Соолме». Черной Царице пришлось делить кровать с Маргаритой. Холодными ночами (да и днями) обе дамы очень желали обнять хоть кого-нибудь живого под одеялом и наконец согреться, но только не друг друга – обе скорее умерли бы, чем обнялись.
Рагнер, проникнувшись царившим на золотом корабле благочестием, доверился Божьей воле: не пытался более объясниться с Маргаритой и не досаждал ей. Принц Баро не переступал грань учтивости и запретил переступать ее Алорзартими. Этот высокородный, одаренный многими талантами, редкой красоты поэт облюбовал шатер музыкантов на носовой надстройке и проводил там дни в ожидании, когда же золотоволосая прелестница опять появится на балкончике своей каюты – грустная, держащаяся одной рукой за живот, а другой за перила. Печальный, истомленный недомоганием образ Маргариты вдохновлял Алорзартими. Ее замкнутость и желание быть одной, он приписывал только душевным ранам, а уважительное отношение к ней со стороны отца убеждало будущего рыцаря в чистоте ее помыслов и невиновности в падении. Алорзартими даже не думал, что Маргарита неописуемо тяготиться тем, что видит его всякий раз, как выходит на свежий воздух, ведь ее бегство от общества вызвала боязнь испустить неприличный звук или поддаться в неподходящий момент тошноте.
Оказавшись на твердой земле, вернее, на пирсе у крепости Ксансё, Маргарита едва не разревелась от счастья. Она с любовью оглядывала пестрые домики Брослоса, какие стояли на месте и не плавали, и внутри каких пылали жаром камины да жили люди, даже не подозревающие, насколько им повезло, что их кровати не раскачиваются и в них не спит Соолма.
Принца Баро приехали встречать лодэтские аристократы и служащие Канцелярии. Маргарита ожидала, что принц Эккварт или Аргус будут среди них, но не нет – она не увидела ни одного знакомого лица.
Простившись с Маргаритой и изъявив желание когда-либо увидеть ее вновь, Адальберти и Алорзартими покинули Ксансё. «Гордость Веры» продолжали разгружать, отделяя вещи принца от сундуков Рагнера. За ними присматривали суровые воины-монахи, щеголявшие в белых нарамниках, и разномастная охрана герцога Раннора, похожая на банду. Правда, ныне все головорезы набросили на плечи черные шарфы с сероватой рожицей Смерти на одном конце и белым морским змеем на другом – отличительный знак, позволявший им ходить по городу с ружьями. Там же, во внутреннем дворике крепости, Маргарита оставила среди прочих ящиков свой небольшой, но тяжелый ларчик, и, прогуливаясь налегке, вдоль высокой ограды Ксансё, посматривала через зарешеченные проемы ворот на Брослос. Напротив крепости находился Дворец Правосудия – ничего особенного: большое и скупое, желтоватое здание, похожее на Ксансё, только без смотровой башни. Над вратами мирского суда багровел треугольный флаг с круглой эмблемой и символами богини Порядка внутри круга: чаши весов, между ними рог изобилия и оплетающая его змея. В своем учебники Истории Маргарита прочитала, что, согласно языческому мифу, богиня Мера создала всё-всё-всё во Вселенной, то насыпая на чашу весов блага из рога изобилия, то выпуская свою змею, чтобы она съела излишки. Когда богиня стала благодатной землей для своих детей-звезд – божеств, то рог изобилия превратился в женщину, приносящую в мир ласку, жизнь, красоту; змея – в умного, ловкого и смелого мужчину, по-прежнему жаждущего разрушений. Так люди появились и на земле богов, в Меридее… «Так и ты, Рагнер Раннор, из змеюки этой точно небось наделался!»
– Мы доставим твои вещи до дома Магнуса и Марлены, да и тебя проводим, – подходя к Маргарите, сказал Рагнер. – Не возражай. Бесполезно.
Она ничего не ответила, но задержалась взглядом на своем ларчике, что он держал под мышкой.
«Вот прилип-то к нему!» – с раздражением подумала она.
– Не стоит его так бросать, – пояснил Рагнер. – Он слишком маленький и сразу понятно, что в нем ценности. А охрана может не уследить, затерять его среди прочих ящиков, погрузить не туда. Потом и не найдешь…
Маргарита отвернулась, уставилась на Портовые ворота Нового вала.
– Ты себя лучше чувствуешь? – не отставал от нее Рагнер. – Вроде уже лучше. Немного порозовела.
Маргарита не удостоила его взгляда, не то что ответа. Рагнер вздохнул, но не ушел. Положив свободную руку на пояс и посмотрев вниз на свои остроносые сапоги, он сказал:
– Маргарита, мы не можем не общаться. Я считаю дитя в твоем чреве своим, и буду навещать тебя. И буду каждый день справляться о тебе, нравится тебе это или нет. Неужели, так сложно ответить мне на простые вопросы?
– Серебро, что в ларце, забери себе, – со слезами в голосе сказала она. – За мои зимние одежды. Не возьмешь – больше слова тебе не скажу никогда.
– Ладно… – усмехнулся он. – Платишь мне за то, чтобы я мог говорить с тобой? Торгаш из тебя – полная дрянь, даже по сравнению со мной.
Она метнула в него свой самый гневный, самый огненный взгляд – а он шире улыбнулся!
– Вижу, что ты оправилась… Скоро вывезут повозку, но предлагаю пойти пешком и больше тебя не трясти… Если ты, конечно, не устала.
– Нет. Пешком я прогуляюсь с радостью.
Он постоял еще немного, пытаясь найти что-то, о чем с ней еще можно было поговорить и при этом не поссориться.
– Я сам себя ненавижу… – вздыхая, сказал он и покинул ее.
Раоль, хотя получил расчет, еще отирался возле охранителей Рагнера. Когда появилась Соолма, он крепко обнялся с ними, и направился на середину внутреннего дворика, где Черная Царица в двурогом колпаке и огромная собака в милейшей попоне величаво шествовали.
– Мона Криду, – достал Раоль сверток из своей сумки. – Это мой вам подарок. Там кошелек. Красивый и дорогой – достойный вас.
– Раоль Роннак, я не возьму ваш подарок, – холодно ответила Соолма.
– Неужто это сложно? Я же не прошу его носить – просто возьмите!
– Собаку натравлю, если не уйдете, – жестко ответила она.
«Милейшая душка» Айада охотно подвигала челюстью и показала острые клыки. Раоль неохотно вернул сверток в сумку.
– Я тебя люблю, – сказал он Соолме. – Может, я не так хорош, как герцог Раннор, но люблю тебя сильнее и ценить тоже буду больше. Это всё, что я хотел сказать…
Раоль подумал, что стоило бы проститься еще и с Маргаритой, но та, обиженная на весь мужской род, демонстративно от него отвернулась. Махнув рукой, Раоль вышел за ворота и отправился через порт в трактир Гёре.
Тогда же колокола многоголосым хором поведали, что наступил четвертый час. Начинало смеркаться. В зимнем Брослосе, погода была значительно мягче, чем в Ларгосе, и здесь еще вовсе не белел снег, мороз не щипал щек, а с моря не задувал ледяной ветер. Темнело здесь чуть позднее, чем в Ларгосе, но столь же стремительно.
– Пойдем, – позвал Маргариту Рагнер. – Надо успеть дойти до дома, пока хоть что-то видно, а то в Малом Лабиринте ставни закрывают, света нет…
Вскоре по набережной Ксанснс топал Сиурт с фонарем в руке, за ним шли Рагнер и Маргарита, за ними два охранителя тащили на носилках ящик со свадебным сундуком, после здоровяк Румольт нес на спине плоский ларь, и замыкали процессию два головореза с длинными ружьями, годными также в качестве отличных дубин. Рагнер и Маргарита шли рядом и больше не разговаривали. Сначала девушка ничего не замечала вокруг, погрузившись в раздумья о дальнейшей жизни, но потом стала обращать внимание на то, что к вечеру на набережной, у закрытых лавок, появляются совсем другие нищие, больше похожие на грабителей, чем на попрошаек, и эти бродяги провожали жадным взглядом ее богатый, расшитый серебряной нитью, отделанный драгоценным мехом плащ.
– Не бойся, – заметил ее страх Рагнер. – Мы с Сиуртом пятнадцати лесорубам чуть не наваляли, а этим-то бродягам и подавно…
– Я лучше у Марлены сниму этот плащ и отдам тебе, – ответила Маргарита. – Лучше куплю что-то скромное.
Рагнер раздраженно простонал.
– Серебро всё свое ты мне уже отдала, забыла? Маргарита… Не вздумай продавать драгоценности одна, или Магнусу это доверить. Я понимаю твою гордость – так тебе легче… Гордость – это сейчас как обезболивающая настойка с опием, но… Но всё равно тебе нужна помощь. Я приволок тебя сюда, в конце концов. Правда, пожалуй, насчет плаща ты права… Я завтра пришлю тебе что-нибудь взамен. И не ходи никуда одна из дома. Раз ты так хочешь, я тебе глаза мозолить не буду: к тебе каждое утро будет приходить Сиурт и спрашивать, что нужно. Думаю, Аргус тоже не откажется помочь. У него в Канцелярии полно народа для подобных поручений – будут тебе помогать и сопровождать. Дядю еще попрошу. Помощь от короля Лодэнии примешь? Если согласна, то Аргус завтра к тебе заедет.