А теперь он держал в руках потрепанное и немного мятое письмо.
Я близко.
Говард повертел его в руках, провел подушечками пальцев по слегка шершавой бумаге, потом даже подержал над огнём свечи. В детстве они с Ричардом увлекались шпионскими играми и выдумывали собственные шифры, а порой оставляли короткие записки, текст на которых кривыми буквами проступал только над огнём.
Ничего больше не появилось. Приняв это за какую-то шутку, Говард выкинул письмо в корзину.
Наутро в почтовом ящике его ждало новое послание, и ему показалось, что слова написаны не так чётко, но фраза всё та же. Пришлось на всякий случай окурить всю квартиру тонким запахом шалфея, а потом долго проветривать — хотя в квартирах Лондона сквозняки и тонкие стены отлично справлялись с этой задачей.
Проблема в том, что он не чувствовал рядом ни призрака, ни проклятия, никаких отголосков зла или недоброго.
Вот только ночью сквозь сон ему слышались шаркающие шаги.
Наутро на зеркале в ванне были выцарапаны чем-то острым, как когтем, слова.
Я близко.
А от последней буквы вниз шла тонкая полоска.
Говард встревожился не на шутку. Среди соседей у него была своеобразная репутация, но он всё-таки потратил вечером некоторое время на сухой опрос соседей. Может, дело не в его квартире, а в чужих. Но, как водится, никто ничего не видел и не слышал, никаких тревог или кошмаров. Разве что опять дождит по осени, а в Times…
Говард внимательно выслушал все последние важные новости с точки зрения вдовушки Уильямс, а потом за сигаретой долго слушал нытье соседа-художника о том, что его никто не ценит. От сигарет того явно пахло травкой.
— Говорят, в Канаде теперь можно выращивать марихуану, — мечтательно протянул тот.
— Так езжай туда. Ничего не тревожит в доме?
— Да не. Вот задумал я тут одну картину….
Говард слинял, зная, что непризнанный гений вряд ли заметит его отсутствие.
Я близко — россыпь кофейных зёрен на полу кухни.
Порванные клочки газеты с нужными буквами на столе.
И шаги. Снова и снова, каждую ночь. Говард терял своё монументальное терпение, караулил с заговоренной от зла свечой ночами и перебирал дневниковые записи дяди. Если в квартире потусторонняя сущность, значит, должны быть ещё какие-то признаки.
Говард проснулся от мёртвой тишины — слишком тихо, словно нет ни звуков, ни самого мира за окнами. Он вылез из-под одеяла и медленно прошёлся по маленькой квартире.
Холод. Изо рта вырывались облачка пара, а ладони леденели так быстро, как бывает только ветреной зимой.
Что-то мелькнуло за спиной, среди книжных полок и мягкой подсветки шкафов.
Говард ощущал страх, ему было не по себе.
А потом он ухнул в бездну. Запах водорослей и соли, толща мёртвой воды, колебания плавников по телу. Худший кошмар — он тонул в море.
Лёгкие жгло от нехватки воздуха. Говард зажмурился.
— Это всё фантом. Сон. Ничего это нет.
Как поверить в реальность, которая выскальзывает склизкими тонкими нитями водорослей из пальцев? И шепоток прямо в голове — я близко.
Ещё один вздох — и Говард очнулся на мокрых от пота и отчего-то липких простынях, ощущая резкую боль в руках.
А на стене перед кроватью начертана, но не дописана проклятая фраза Я близ.
Кровью.
Его кровью, которой пропитались простыни и одеяло.
Не поддавайся страху, Говард. Я знаю, как тебе страшно. Но призрачный мир полон не только зла, но и указаний. Смотри в саму суть.
Говард не стёр надпись. Его волновали последние буквы, которых не было. Ему что-то хотели сказать — но что?
Может быть, у сущности уже не хватало сил на полное послание.
Колдовская кровь обладает частичкой силы, которая даёт подпитку как самому магу, так и тому, кто ею пользуется.
Заварив себе крепкого чая с травами, которые даруют некоторую лёгкость, Говард покатал между ладонями несколько камней, согревая, и выложил их на тёмную ткань.
Проткнул палец закаленной на огне иглой и дал горячей крови капать на камни.
Что-то было рядом. Дышало в спину, окутывало липкой паутиной с ног до головы.
Что-то, что насылает видения и кошмары и питается страхом на тонкой границе между сном и явью. Нагнетает и загоняет в свои сети. Нечто, что питается страхами и кошмарами, которые не всегда возникают просто так.
Несколько дней эта пакость взращивала тревогу в Говарде, загоняла в ловушку собственных страхов и ощущений и тянулась к нему, желая насытиться его кошмарами. Возможно, если бы не морские призраки и въевшийся даже в волосы запах соли, он бы так легко не поддался.
Говард вдохнул и дал себе соскользнуть в свой кошмар.
Вокруг было море. Густое, древнее, полной скрытых от глаз чудовищ и тихих песен сирен. Мёртвых изъеденных рыбами костей и останков кораблей с проклятыми сокровищами.
Море жадно лизало его, покачивало и…. топило. Стискивало позвонки и шею, сдавливало грудь.
Это его сон.
Это его кошмар.
Он не очнётся.
На миг Говард ощутил панику, но тянулся изо всех сил обратно. Скрёб ногтями кожу, чтобы заставить проснуться. Пропустить через себя кошмар и навсегда избавиться от него.
Дышать больно, а рядом уже жадные мелкие рыбёшки с острыми зубками. Пираньи для души, изъеденной не отпущенными жертвами моря, которое отняло его родителей.
Говард умел бороться с чужими проклятиями, но не своими.
Не поддавайся страху.
Голос дяди звучал, как живой.
И Говард раскинул руки в стороны и отдался морю.
Он не сразу понял, что может снова дышать. Хрипло всасывал в себя каждый вдох, а перед глазами ещё мелькали зелёные пятна. Искореженные камни, окропленные его кровью, все покрылись трещинами и казались осколками самого страшного кошмара, загнанного в нехитрую ловушку.
То, что приходит только в снах, теперь скреблось изнутри камней.
Но больше не было слышно никаких шагов в квартире — питающийся кошмарами если и являлся до этого только на границе между явью и сном, прячась по углам днём, теперь вовсе исчез.
На следующее утро за чашкой крепкого кофе Говард позвонил Ричарду.
— Может, вернёшься в Лондон? Тут тоже найдутся приключения.
— С тобой всё в порядке?
— Нет, — честно ответил он, не таясь хотя бы перед братом. — Правда, тут опять сырые туманы.
— Проклятый Лондонский туман! Я приеду. Скоро.
И от одного простого обещания Говарда стало как-то легче. В конце концов, победить оживший кошмар не значит справиться с собственными демонами.
========== Линии и волны ==========
Комментарий к Линии и волны
Сразу скажу - осталась ещё одна часть.
Летний вечер пах клевером и стрекотал кузнечиками. Дядя Элдред устроился в плетеном кресле на веранде дома и смотрел на милую лужайку перед домом. Тёмное пиво в запотевшем стакане приятно наполняло прохладой и спокойствием, а мысли дремали и плыли — обо всём сразу и ни о чём.
Пока он не услышал топот ног, а затем громко хлопнула дверца о стену дома с потрескавшейся краской. Говард, которому было всего десять, резко остановился перед дядей и выдохнул:
— Их нет уже слишком долго!
— Они обязательно вернутся.
— Нет! Их больше нет! Я чувствую! А мне никто не верит!
Дядя Элдред качнулся всем своим весом чуть вперёд, приглядываясь к расстроенному и отчаявшемуся мальчишке. Он и сам уже начинал беспокоиться о брате с женой, которые должны были вернуться из круиза пару дней назад, а от них ни весточки, ни новостей.
— Иди-ка спать, Говард. Я попробую кое-что выяснить.
— Обещаешь, что расскажешь правду? Обещаешь?
— Конечно, малыш.
— Мне уже десять, между прочим! — и Говард резко развернулся и исчез в доме так же стремительно, как и появился.
На следующее утро после заклинания поиска пропавших людей Элдред уже не смог назвать Говарда малышом, когда грузно опустился на стул рядом с его кроватью.
Не подходило это слово к тому, кому предстояло пережить весть о смерти родителей. А ещё он боялся того, что заметил вчера в Говарде — некой силы, которая ощущалась прикосновением тёмной осенней ночи. Если у того и есть дар к чему-то потустороннему, лучше оставить его до поры-времени. Дядя Элдред боялся.
***
Когда Ричард вошёл в квартиру брата, то передёрнулся от ощущения липкой грязи, повисшей в воздухе, и болезненной тишины. Запоздало подумал, может, стоило оставить комплект ключей на дне рюкзака и для начала позвонить — ну, хотя бы написать сообщение.
Может, Говарда вообще нет дома.
Но тут Ричард различил запах свечи из кухни и намеренно громко протопал туда, как был, в тяжёлой куртке, чьи карманы звенели мелочью и стучали камушками, и рыжих ботинках в брызгах луж.
— Ну и вонь, — честно заявил он и тут же замер от ужаса.
Говард сам походил на призрака. Под глазами залегли синяки, лицо осунулось, а щеки ввалились, как после долгой болезни, а взгляд походил на тот, что бывает у загнанного зверя после дикой охоты.
На столе перед ним горела высоким пламенем какая-то травяная свеча, кажется, чтобы отпугивать злых духов, а под правой рукой стояла пепельница, полная окурков и серого пепла. Красный огонёк мерно тлел между пальцами в следах от вязи рисунков — то ли хна, то ли чернила.
Ричард опустился напротив на скрипучий стул с мягкой подушкой и негромко позвал по имени. Говард вздрогнул и уставился на него с некоторым удивлением.
— Ты приехал.
— Я всё равно был рядом. Ну, почти. Где-то в пригороде Дублина, там знакомый…. а, чёрт с ним. Ты выглядишь хреново.
— Ты помнишь смерть своего отца?
— Ты же знаешь — сердце не выдержало.
— А на самом деле?
— Он не справился с каким-то сильным мёртвым духом в проклятом доме. Но кто бы поверил в такие истории.
— Возможно, я тоже с чем-то не справился. Сначала после тех бедняг у побережья ко мне прицепился кошмарник, питающийся страхом, и нагнал ужаса. А потом это.
Говард развернул кверху ладони, и Ричарду пришлось наклониться вперёд и сощуриться, чтобы увидеть хоть что-то в свете единственной свечки.
На ладонях брата не было привычных линий жизни. Их словно стёрли наждачкой или соскребли, а вместо них нанесли новый рисунок.
И теперь среди мелких и ещё не заживших царапин, вместо всех линий судьбы и жизни — кровавые волны, уходящие за большие пальцы.
Ричард повидал многое в своей непростой жизни охотника за привидениями, проклятиями и прочей чертовщиной, но сейчас он поневоле вздрогнул и нервно поерзал на стуле. Сразу захотелось курить и вытравить дымом противное ощущение беды, но с его астмой всё-таки стоит воздерживаться.
Ричард перевел взгляд на брата, чьё лицо разрезала кривая усмешка. После короткой затяжки Говард заговорил.
— Ты же знаешь, я всегда был куда слабее тебя и твоего отца. Я научился — по оставленным мне дневникам, да и ты многое показывал, но я как… подспорье. Могу снять порчу, простенькие проклятия, сделать амулеты или прогнать призраков. Но вряд ли что-то большее. Я всего лишь продаю свежие круассаны лондонцам.
— Так, — Ричард выслушал всё это с мрачным видом и побарабанил пальцами по простой столешнице. — Так. И что это значит?
— Море. Оно забрало родителей. И не оставляет с тех пор в покое. Никогда. Шепчет, топит в снах, и я чувствую склизкие водоросли на коже, когда просыпаюсь.
— Ты не говорил об этом.
— Я справлялся до последнего времени.
Ричард фыркнул.
— Но кто стёр линии жизни?
Говард явно замялся и сжал кулаки, желая спрятать их то ли от самого себя, то ли от брата. Кровь и волны с солоноватым привкусом на кончике языка — вот его будущее, которого он не хотел.
— Всё просто — я сам. Это произошло не сразу. Но каждый откат от использования магии заставлял их бледнеть и смываться. Я не сразу заметил, но не придал значения, так медленно всё пропадало. А после кошмарника…. наутро он исчез. И линии жизни тоже.
Говард равнодушно пожал плечами и выглянул в окно, всматриваясь в зыбкую морось, туманной влажной пеленой накрывшую город. Именно он был всегда тем, кто ощущал не просто призраков или застрявших здесь духов, а зло. Ему легко было распознать порчу или увидеть, как один человек впитывает энергию другого.
Порой Говард даже чувствовал, что кто-то скоро умрёт, но знал, что бесполезно предупреждать об этом, если тебя не спрашивают.
Он почувствовал смерть родителей в холодной пучине и падением на песчаное дно к рыбам с выпученными глазами и полному безмолвию глубины.
И он знал, что и сам может насылать проклятия. Но никогда этого не делал. Или хотел верить, что никогда.
Ричард просто видел то, что скрыто от других. Его не пугали дома с привидениями, и в детстве он всегда посмеивался над кузеном, который не хотел заходить в какой-нибудь дом, потому что в подвале сидит монстр. Не раз они спорили до того, что разбивали друг другу носы.
Свеча пыхнула, а потом опала до крохотного огонька. Ричард не знал, что сказать, так что спрятал свою растерянность за коротким предложением.
— Заварю-ка чай.
— Только не ромашковый, он в зелёной банке. А лучше вообще каркаде, на верхней полке.
— Да знаю. Жил же у тебя.
— Скорее, вносил бардак. Но тот скрипучий диван всё ещё свободен и вполне поможет скоротать пару унылых ночей.
— Ещё скажи, что он согреет!
— Ну нет. Греет одеяло. Но я подумаю, давать тебе его или нет.
— Иди ты, — пробурчал Ричард, подавив искушение бросить в брата подушкой с дивана. Или камушком.
Они пили чай, Говард дымил немного в сторону от брата и рассказывал про последние дела. Про куклу, которую надо было сжечь, а хозяин не согласился, про послания от призраков и кровь на руках. И за это время его плечи расслаблялись, а пальцы перестали нервно стискивать тёплую кружку с маленькой щербинкой на краешке.
Кажется, именно её Ричард вручил на какое-то Рождество много лет назад. Сам он кивал и слушал внимательно, но все мысли были заняты тем, что теперь, чёрт возьми, вообще делать.
Скорее всего, Говард догадывался. Или даже знал наверняка.
Перед смертью дяди Элдреда у того тоже исчезли все линии с ладоней.
Той ночью Ричард вертелся без сна, опасаясь кошмаров брата. Но если те и были, то просто молча кружили по квартире, но не беспокоили ни одного, ни другого.
— Дождь идёт, — Ричард ткнул пальцем в небо, прижимая к себе шлем второй рукой.
— Да, это Англия, добро пожаловать домой.
— И ты собрался на мотоцикле.
— Пробки Лондона — удивительное явление, о котором стоит узнать больше. Просто… садись уже и поехали. Тут недалеко.
Говард поборол искушение газануть с места и прокатить Ричарда с ветерком. Тот не боялся никаких мёртвых убийц, но не любил скорость. Зато и штрафов за превышение скорости никогда не было.
В кафе они взяли по порции кофе и уселись за просторный стол с ноутбуком и записями дяди, который по старинке вёл рукописные дневники и вполне сносно рисовал всё, что видел вокруг. Его наследство пахло травами и старой кожей немного потрепанных обложек, а оставленные амулеты Говард всегда таскал с собой на рюкзаке.
Он находил успокоение в их мерном постукивании и даже лёгком перезвоне.
О последнем деле с проклятым домом в дневниках не было ни слова, но Говард сомневался, что оно имеет какое-то отношение к тому, что с ним произошло.
У него не было снов — словно вместе с кошмарником исчезли они все, как и будущие линии.
Дядя Элдред не раз напоминал в своих заметках, что не стоит видеть только зло в призраках. Он подчёркивал это в дневниках не раз и не два, как завет и напоминание Говарду, который и хотел бы в это верить, но слишком часто в будущем других видел не прекрасное далеко, а боль и потери.