— Зато мы нашли дневники! — он победно помахал ими в воздухе.
— А черепа тебя не смущают?
— Кто бы это ни был, они давно мертвы.
— Как и призраки, которых ты видишь?
Себастьян был сам не свой. Он отошёл подальше, стараясь впустить в комнату больше дневного света, но окна располагались в эркере — слишком далеко от тайника.
Возможно, не просто так.
Бенджамин ещё некоторое время оставался внутри. Ему казалось, нечто зыбкое и тонкое бьётся рядом с ним как в стекло, пытаясь докричаться. Голову сдавило тисками боли, а перед глазами замельтешили огоньки.
И тут рядом с Себастьяном возникала Делиа. Молочная тонкая фигурка, безмолвная и покачивающаяся в воздухе. Её тонкие пальчики замерли рядом с ладонью отца то ли в боязни, то ли в невозможности коснуться.
Взгляд был полон тоски и мерцал одиночеством. Холодом загробного мира.
Бенджамин приложил палец к губам и медленно пошёл к ней, чувствуя, как боль в висках становится тяжелее и туже. Делиа смотрела только на него, а он боялся дотронуться.
Или того, что она испарится от любого прикосновения бесплотными ниточками, дымкой и каплями туманной влаги.
— Она здесь?
Казалось, Себастьян задержал дыхание, а пальцы дёрнулись…. и прошли насквозь ладошку дочери. Ему досталась лишь роль слепого наблюдателя, а в накатившей тишине почти слышались частые удары сердца.
Бен не ответил — и так всё ясно. Лишь присел на карточки перед призраком, как делал всегда, чтобы быть наравне с Делией, и всмотрелся в её детские черты лица. Слегка смазанные, они теперь никак не улавливались.
— Делиа, — голос был хриплым. — Что ты хочешь сказать?
Она шагнула к нему и приникла к плечу, хотя касание — лишь отпечаток памяти. Призраки бесплотны и холодны, как напоминание, что из смерти нет возврата. Им никогда не согреться.
А потом он услышал тихий шепоток.
— Домой… я хочу домой… не дай ему забрать меня…
— Кому?
— Злу.
В следующий миг Делиа исчезла, а Бен почувствовал на щеке холодные капельки воды, а потом — как и тогда у себя в баре, кровь из носа.
Мируна сидела на тёмно-зелёной софе в гостиной, уставившись в холодный и потухший камин. Её руки смяли и сжали подол тёплого шерстяного платья, а взгляд остекленел.
Бенджамин никогда не видел, чтобы она курила, но сейчас в пепельнице тлела сигарета.
Сам он устроился в кресле, подтянув к груди одну ногу, и листал дневник бабушки Анки — записи с рецептами мешались с результатами расклада Таро, в котором он ничего не понимал, хотя любил рассматривать рисунки.
Себастьян ходил взад-вперёд по гостиной, дымя сигаретой, и то и дело прикладывался к стакану с виски на каминной полке.
— Бен, ты уверен в том, что видел? Может, это… не знаю… всё сон?
— Как легко это можно было бы объяснить, правда? Ведь именно мне досталось видеть призраков. То ли сны, то ли явь — так легко запутаться.
Бенджамин отлично понимал, как это выглядело со стороны — только его видения и голос в голове. Именно он проваливался в беспамятство и терялся во времени с пустотой вместо жизни. И ловкая маска того, кто с улыбкой наливает пряный коктейль, лопалась болью и одиночеством.
Если Альбу обладали семейным проклятием, то Бенджамину досталось собственное.
— Прости. Конечно, нет. Я просто не понимаю, что делать дальше.
— Призраки хотят что-то нам рассказать. И бабушка Анка, и Делиа. И не только они. Тот Антонеску… тоже что-то говорил. Я ни черта не помню.
— Возможно, стоит им дать сказать? — голос Мируны ровно прошелестел, но смотрела она только на свои пальцы. — Что в дневниках, Бен?
— Здесь нет объяснения проклятия. Но вот, послушайте.
Бенджамин подобрался и зачитал вслух то, что ему показалось интересным и важным — хотя разбросанным по нескольким страницам между рецептом тушеного кролика и советом, как отчистить накипь в чайнике.
Призраки тянутся ко мне и хотят говорить. Но им нужна тропа, которую не так легко найти. Кто-то приходит в снах, кто-то — шумом в доме. Я привыкла жить с этим, смирилась с незваными гостями-невидимками.
У некоторых даже есть привычки. Эйш всегда пугалась звуков дома, но она не понимала того, что за гранью. Ей это мешало бурлить, как маленькому котелку.
Ну ладно… о чём я? А, призраки. Многие безобидны, как ночные мотыльки, что бьются вечерами в окна веранды. Они бормочут и бездумно болтаются в этом мире, не ища ничего.
Другое дело — те, что ищут воплощения. Или жаждут чего-то. Таким нужна энергия. Огни в ночи, подношения, сила того, кто может их услышать.
Но ещё хуже — проклятые души. Именно с ними стоит быть аккуратнее всего. Именно они всегда будут хотеть одного — пути в мир живых, обратную дорогу, мести, самой души, не понимая, что мёртвые всегда остаются мёртвыми. Именно они так жаждут крови нашей семьи и тревожат меня по ночам.
Призраки не тронут того, в ком нет дара.
И я боюсь только одного — что он передастся мальчикам.
— Есть ещё вторая часть, — Бенджамин умолк и быстро пролистал вперёд, — записи куда более отрывистые и короткие, но они… про некромантию.
— В чём разница? — Себастьян, как всегда, пытался всё упорядочить и разложить по местам, решить уравнение из туманов, призраков и старого дома.
— Призраки приходят сами. Некромант призывает мертвецов, общается с ними, обменивается энергией. Спиритизм по сравнению с некоторыми ритуалами — просто детские игры.
— Я хочу вернуть Делию домой, — твёрдо заявила Мируна.
Себастьян остановился за её спиной и успокаивающе положил руку на плечо, и она крепко схватилась за неё, будто боясь падения. Или омута внутри самой себя, чьи воды всколыхнулись явлением дочери.
— Мы не знаем, что это значит, — мягко ответил Стан.
Бенджамин знал, каким он бывал в работе и как вёл переговоры, настаивая на выгодных условиях в интересах «Гвоздики и костей». Видел не раз, искренне восхищаясь невозмутимостью и твёрдостью брата.
Но с Мируной он мог быть другим. И в каждом жесте сейчас сквозила нежность и забота.
— Я бы хотела увидеть её ещё раз. На короткое мгновение дотронуться и сказать, как сильно я скучаю. Неужели это так много, если она сама приходит к нам?
— Я сделаю чай на всех.
Бенджамин не хотел вмешиваться в их личный разговор. К тому же, снова заболела голова, так противно и настырно, что не хватало досады.
За окнами начался монотонный и тихий дождь. Казалось, что в нём скребутся брошенные души, текут в сторону тёплого дома и их обитателей. И всё-таки было и что-то успокаивающее в этом шорохе и скоплении капелек воды, скользящих по стеклу.
Бенджамин шуровал в коробках с искренней верой, что в таком выцветшем и высохшем травянистом хозяйстве должно быть хоть что-то от головной боли. Он вспомнил, как после смерти отца, когда участились приступы лунатизма, мать предложила сходить к психотерапевту.
Так настойчиво, как только могла Эйш, если ей что-то приходило в голову. К тому же, Себастьян улетел в командировку, в баре было полно работы, требовался крепкий сон, — и Бен сдался уговорам в надежде, что станет легче.
Тогда врач долго его обследовал, беседовал о смерти отца, возможных причинах сомнамбулизма, а потом даже выписал таблетки.
Они не помогали.
Бен не спал сутками, глотая кофе и энергетики, как воду, со страхом проваливался в тяжёлый сон на несколько часов. Он запирал квартиру на ночь, а ключ убирал в сейф.
Когда его, исхудавшего, с синяками под глазами и осоловевшим взглядом увидел Себастьян, то пришёл в ужас. Позвал к себе и сказал, что проследит за братом, пока тот будет спать. Столько, сколько нужно. И сжатая пружина внутри отпустила.
В ту ночь, как и многие следующие, Бенджамин спал спокойно. А потом приступы пошли на спад, а сам он всё реже и реже заглядывал на могилу отца.
В красной жестяной банке в белый горошек нашёлся успокаивающий сбор. Бросив себе в чашку пару щепоток, Бен залил всё это кипятком, а в глиняном чайнике заварил ароматную смесь с подсушенными апельсиновыми корками для Себастьяна и Мируны.
Когда он вернулся в гостиную, то на несколько мгновений отступил обратно в тени коридора. Себастьян прижимал к себе Мируну и гладил её по распущенным волосам, что-то шепча, а она явно отвечала коротко.
Он почти видел, как сейчас вбежит Делиа, с восторгом повиснет на подоле мамы и срочно попросит переодеть её в платье.
Это выглядело так… что-то только их. Наедине.
Бен отошёл на пару шагов назад, а потом, скрипнув половицей, вошёл обратно. Не то, чтобы он считал брата стеснительным, но не хотел прерывать их момент. Себастьян всё ещё обнимал Мируну, но она почти сразу отступила к столу, на котором рядом с закрытым ноутбуком лежала доска Уиджи. Ей словно нравилось прикасаться к предметам с налётом призрачности. Себастьян занял себя дневником.
— Чай, если кто-то будет. И насчёт призраков… мне кажется, я знаю, чьи черепа наверху.
— Черепа? — Мируна воззрилась на него с недоумением, а потом обернулась к мужу. — Ты не говорил, что вы нашли черепа. Каких-то зверей?
— Человеческие, — спокойно пояснил Себастьян.
— Да, так вот, я почти уверен, что они — тех самых братьев Антонеску. И что бабушка могла использовать их для общения с ними. И мне кажется, я тоже смогу.
Ему показалось, что в доме резко стало холоднее — но за окнами поднялся ветер, задувая в щели, и голые ветки деревьев сбоку от дома заскребли и застучали по окнам.
Он знал, что пойдёт на это даже если придётся всё сделать самому. И удивился, когда Мируна кивнула:
— Они хотели поговорить с тобой.
— Да вы с ума сошли! Ладно, поводить указателем по буквам, но это! Что ещё там нужно? Крови? Жертвоприношений?
— Нет, ничего такого. Ничего сложного нет, я должен справиться.
Себастьян некоторое время молчал, всматриваясь в дождь и поля за окном. Интересно, видел ли он там пляску огней, или их смыло, как и туман, дождём и ветром? И придут ли призраки по размытым дорогам между мирами?
— Хорошо. Но обещай, если хоть что-то пойдёт не так, хоть малейшая тревога, ты прекратишь ритуал.
— Да, Стан.
А ты просто будь рядом. Не бросай меня в темноте — в сумеречных снах с мерцанием мертвецов.
========== -6- ==========
Чуть меньше года назад
— Не люблю зиму, — честно признался Бенджамин. — Кажется, что с ней подмерзает что-то внутри. Или в сердце легко воткнётся осколок из чертогов снежной колдуньи.
— Ты просто не любишь холод. Не приплетай сказки.
— Мой старший брат, как всегда, ну очень разумен.
— А что там? — Делиа потянула папу за рукав и показала ладошкой в варежке в сторону заледеневшего озера. — Что там?
— Где, милая?
— Вот там. Ну пойдём, пап! Смотри!
Мируна, которая отходила за горячими стаканчиками с безалкогольным глинтвейном, как раз вернулась к ним и протянула один Себастьяну. Бен отказался и под благодарным взглядом брата увёл Делию в сторону кромки озера. Ему это было в радость, собственно, он потому и согласился на воскресную прогулку в зимний день.
Ради Делии и Себастьяна, который хотел немного побыть с женой. Эйш не относилась к той категории бабушек, которые с удовольствием возятся с малышами, а у няни был законный выходной. У Себастьяна же — долгая рабочая неделя, усталость и синяки под глазами.
Делиа болтала обо всём на свете, выпросила обещание подарить ещё один экскаватор, чтобы копать, и с визгом хихикала, когда Бен подбрасывал её в морозном воздухе. Рядом была детская площадка — и Делиа помчалась к яркому домику и маленькой горке.
Себастьян с Мируной под руку прогуливались по аллее, прихлёбывая ароматный глинтвейн. Они тихо переговаривались и явно на некоторое время выпали из мира.
Ярко искрилось солнце на россыпи снега и небольших сугробах. Бен, перетаптываясь, ощутил, как мёрзнут пальцы на ногах даже в тёплых меховых ботинках.
Проклятая зима.
Уверившись, что Делиа вовсю занята снежными куличиками и огромной красной лопатой, а её комбинезон красочным оранжевым пятном выделяется среди ребятни, он тоже подошёл к палатке с напитками. Очередь двигалась медленно, но наконец можно было сунуть голову в приятное тепло окошечка для заказа.
— Где Делиа? — голос Мируны был тихим, а сама она появилась словно из ниоткуда.
— На площадке.
— Её там нет, Бенджамин.
Бен нахмурился и обернулся, крепче сжав обжигающий картон. Себастьян в стороне что-то обсуждал по телефону.
Делии нигде не было, только валялись в снегу лопатка и опрокинутое ведро.
Бен ощутил дрожь плохого предчувствия и крутанулся на месте, выхватывая детали. Крохотная оранжевая фигурка виднелась на не окрепшем льду начала зимы.
— Делиа!
Лёд хрустнул. Раздался крик. Красный виноградный сок лужицей растёкся по снегу с вьющимся коричным паром, когда Бен рванул вперёд, вслед ему — вмиг побледневший Себастьян.
«Там что-то есть, дядя Бен! Смотри!»
Детский голос звучал в голове, а на берегу уже столпился народ, опасливо косясь на тонкий лёд с холодной и тёмной водой. Бен выбежал на озеро, не обращая внимания на предостерегающие крики.
Нет-нет-нет!
Делиа!
Бенджамин верил, что успеет. Схватит хрупкую руку, вытащит дрожащую маленькую девочку, он почти видел это…
Вода равнодушно плескалась среди расколотого льда без признаков жизни. Бен помнил, как рвался из чьих-то рук, как Себастьян до крови прокусил кулак, а с пальто тяжело капала вода. Помнил воющие крики Мируны, царапавшей лёд ногтями.
Потом Бен не помнил ничего.
Только что зима проклята холодом.
***
Себастьяну не нравился затеваемый ритуал.
И в особенности — какое-то лихорадочное состояние Мируны, которая явно не могла себе найти места, пока Бенджамин подробно изучал дневник и книжечку по некромантии в чёрной кожаной обложке.
Сам Себастьян не мог избавиться от нехорошего предчувствия и невольных колких мурашек по спине вдоль позвоночника, а любые рациональные объяснения не выдерживали никакой критики. Ему казалось, кровь стучит в висках, а сгустившиеся тёмные сумерки за окнами отделяли старый потёртый дом от всего остального мира.
Мируна устроилась, скрестив ноги, на кровати в их спальне в накинутом шерстяном пледе и с эскизником в руках, но, судя по взгляду, мысли её блуждали далеко от расчета выкройки или линии талии.
Себастьяну хотелось, чтобы она сама сказала хоть что-то, встрепенулась жженой горечью или отчаянием, которые вздымались у него внутри. Но то, что он видел сейчас в жене, скорее подходило под определение «одержимости».
Он знал каждую черточку её лица, легкий запах облепихи от волос, искренне восхищался тем, как под умелыми руками ткани и лоскутки обретали форму и красивые изгибы.
Но сейчас Мируна казалась будто чужой и ничего не замечала вокруг — даже его самого, цеплявшегося за косяк двери.
Сделав над собой усилие, Себастьян зашёл в комнату. На подоконнике уже мерцала одна из многих оплавленных свечей, пахло фруктами. Он сел рядом на продавленный пружинный матрас и тихонько позвал:
— Мируна.
— Всё уже готово? Можно начинать?
Он готов был поклясться, что сейчас её глаза приобрели тёмный болотный оттенок. И… не это он хотел услышать.
— А ты не думаешь, что ритуал может быть опасным — для Бена, для меня или для всех нас? Чёрт знает, чем всё закончится.
— Для Делии уже всё закончилось. Под проклятым льдом. И если нашей дочери нужна помощь даже там, в мире смерти, я сделаю всё, что в моих силах. А ты нет?
Себастьян знал, что следующие слова станут тяжёлыми камнями. Наверняка циничными и злыми, но довольно смертей в родной семье. Он накрыл узкие ладони и вложил в слова весь дар убеждения:
— Мируна, послушай. Мне тоже её не хватает. Ты не представляешь, сколько было бессонных ночей, когда я стоял над её детской кроваткой и винил себя в том, что не успел, что отвлёкся, но сейчас… сейчас Делии уже нет. Мы её не вернём. Но я не готов на риск того, чтобы с Беном что-то случилось. Или с тобой.