— Зато она хочет домой!
— И что это значит? Ты же видела, как тяжело здесь каждому из нас. Какова цена того, чтобы помочь заблудшему призраку? Разве лучше колдовать над человеческими черепами и погружаться в сны, чем просто отпустить Делию?
— Лучше так, чем дать призракам свести себя с ума. Проклятие, Себастьян. Ты забыл о нём?
Мируна подалась вперёд, так близко, что он чувствовал тёплое дыхание на своём лице и прикосновение мягкой пряди волос к щеке. Её голос стал едва ли не зловеще — пророческим.
— Я так же, как и ты, не хочу, чтобы кто-то ещё стал призраком. Мы все вовлечены в безумную пляску огней и холодных душ. Они ловят в свои сети из ночного тумана и голосов. И каждому нужна дорога домой. Сейчас — нашей маленькой девочке. Или для тебя она уже забыта?
— Нет, конечно! Но мне не по себе от всего этого. И слишком нехорошее предчувствие.
— Тогда придётся спросить тех, кто хочет быть услышан.
Черепа наводили жуть.
Даже на Себастьяна, который вырос среди вываренных костей и пыльных тусклых цветов. Хрупкие, неживые, они не нуждались ни в свете, ни в земле, словно навеки забытые.
Призраки увядшей красоты.
Возможно, беспокойные слоняющиеся души похожи на такие же засохшие цветы. Им уже не нужна жизнь, но никто не подарит последний обряд погребения, не разотрёт в мелкий нежный прах мерцающие бестелесные сущности.
Ещё больше пугал Бенджамин, увлеченный подготовкой ритуала в тесной душной комнатке с алтарём, чёрным бархатом и дрожащими огнями свечей.
Мируна неслышно села на кушетку у окна и сложила руки на коленях. С прямой спиной, молчаливая, похожая на тёмную королеву в вечном трауре по украденному злыми духами детёнышу.
У Себастьяна не было сил винить её.
Он разрывался между женой, которая, казалась, шагнула в тёмное болото собственной души, и беспокойством за брата, чьи ловкие пальцы зажигали новые свечи вокруг черепов. В конце концов, именно у него призраки забирали кровь.
Себастьяну казалось, он медленно сходит с ума. В доме с костями давно умерших предков, шипящей музыкой со старой пластинки и скрипом самих стен. Перед глазами опять в безумной пляске замелькали красноватые огни из полей.
Или он просто остаётся неподвластным призракам.
А Мируна и Бен так легко повелись за их шлейфом и призрачными невидимыми следами. Может, поэтому сейчас кажется, что он отдельно от них?
Что каждый из них сам по себе?
С одним призраком маленькой девочки.
Себастьян почувствовал, что от запаха свечей начинает кружиться голова и, коротко извинившись, вышел в коридор второго этажа подальше от всей чертовщины и сладковатого дурмана. Он не был против разобраться в том, что происходит, но ощущал себя не на своём месте.
Хотелось курить. Выпустить через долгие вздохи и дым внутреннее напряжение. Увидеть мерцание красного огонька в ладонях как что-то настоящее и живое.
В конце концов, он не простит себе, если потеряет Бена или Мируну во всём этом безумии.
Тусклые в сумерках осенние поля пустели холодными ветрами и низкой колкой травой. Холодный порыв тут же забрался под рубашку, прошёлся по спине и шее, но стало даже как-то приятнее. Так Себастьян выскакивал холодной зимой покурить из офиса — в пальто нараспашку, с мыслями о квартальных отчётах и столбиках цифр.
Иногда встречи с братом сводились к таким перекурам — пока Бен работал над собственным баром неподалеку. Времени у обоих катастрофически не хватало, кофе лез из ушей, и достаточно было того, что они просто садились на какую-нибудь лавочку и молча курили вместе.
Хотя Бен и «молча» — почти несовместимо. А, с другой стороны, именно рядом со старшим братом он мог быть таким, каким его мало кто видел, особенно после смерти отца, которая сблизила их спустя многие годы спокойного общения.
Дымные вздохи в перерыве ритма жизни со звоном бокалов и яркими острыми коктейлями.
Скрипнуло крыльцо. Себастьяну не нужно было оборачиваться, он и так знал, что это Бенджамин. Пар изо рта мешался с табачным дымом, а свет лампы над крыльцом подсвечивал начало дорожки из гравия — но она быстро терялась в сумерках.
— Тебе необязательно быть там, — произнёс Бен.
— А как иначе?
— Не хочу быть обузой. Или подставлять под угрозу тебя — мало ли что призраки могут сделать. Я справлюсь сам. Может, вам обоим с Мируной подождать в стороне?
— Знаешь, я помню, что говорила бабушка Анка в детстве, когда мы приезжали её навестить. «Ваша кровь сильна». Жаль, она не рассказала больше. Может, не хотела тревожить и считала, так лучше. Но в её словах чувствовалась особая сила. В них хотелось верить. И сейчас самое время — наша кровь сильна.
Перед входом в комнату Бен тихо попросил, чтобы ему не мешали, так что Себастьян сел рядом с напряженной, как струна, Мируной и мягко притянул её к себе.
Честно говоря, он тоже хотел увидеть Делию.
Дочь оставалась застывшими кадрами воспоминаний. Сколько раз он, лежа бессонными безлунными ночами, представлял её образ в далёком будущем — кем бы могла стать, как выглядела спустя десять, пятнадцать, двадцать лет.
Какие у неё могли бы быть мечты? Какие переживания бурлили внутри?
Однажды он спросил об этом Мируну.
Уже прошло несколько месяцев после смерти дочери, Себастьян вернулся уставший домой после работы и хотел только одного — принять таблетку от головной боли и скорее уснуть.
В холодильнике стоял пакет детского сока. На нём дети в костюмах фруктов улыбались и махали руками. Делиа всегда приговаривала, как любит апельсиновый сок.
— Во-о-о-о-т та-а-а-ак!
Поглаживала себя по выпяченному бочкообразному животику и просила налить ещё. От живого голоса в голове замелькали воспоминания, одно цеплялось за другое и в то же время в смазанном комке всего сразу — первых шагов, ночных воплей, ползания по пледу в осеннем парке.
Холодильник противно запищал, напоминая о режиме, а Себастьяна потряхивало, хотелось выжечь чем-то боль внутри. Таким его и нашла Мируна. В одиночестве и мраке за кухонным столом, где вместо ужина тлела сигарета в пальцах.
— Как ты думаешь, кем бы стала Делиа?
— Ох, Себастьян…
Мируна тяжело опустилась напротив. Как была, в пальто, перчатках и широкополой шляпе. Дым от сигареты (кажется, пятой) окутывал её сизыми струйками.
— Ей нравилось лепить из пластилина. И рисовать.
— Всем дети это любят.
— О, нет, дорогой! Разве вы с Беном лепили животных из пластилина?
— Кажется, я всегда всё ломал, а он просто не мог усидеть на месте, — Себастьян дрожащими пальцами поднёс сигарету ко рту, но передумал и пристроил в полную пепельницу. — Я сломал нас. Это моя вина.
— Не смей так думать! — взвилась Мируна, резко подскочив со стула. — Нет! Только не твоя. Не наша с тобой. Даже… даже не Бена.
Казалось, слова ей дались с непосильным трудом, но он верил ей. Наверное, она говорила что-то ещё. Себастьян научился забывать дни и часы тяжкого бремени после похорон. Но это не значит, что забыл их маленькую девочку. И теперь ждал, затаив дыхание, её призрак.
Хрупкий высохший цветок.
Сначала казалось, ничего не произошло. Мерцали желтоватые огни свечей в комнате с книжными шкафами, балдахином над кроватью и тайнами. Пахло даже не травами, а чем-то удушливо-сладким и дымным. Фигура Бена темнела перед алтарём с черепами, отросшая прядь волос упала на лицо.
А потом резко стало холодно. Как в могиле в земле, где сквозь дерево гроба скребутся жуки.
Где гниёт плоть до костей.
Себастьян заметил его не сразу, а потом даже удивился, что и сам тоже видит пришедшего призрака. Неплотный мужчина в старомодном костюме, чем-то сразу напомнивший Бенджамина до всех татуировок и перекрашенных в разные цвета волос. Голос звучал приглушенно, а сам он то являлся, то исчезал в призрачном голубоватом мерцании.
Не сразу стало понятно, что он говорит — сказывалась какая-то иная манера речи и витиеватый язык, но, в конце концов, Себастьян различил приглушенные слова, больше похожие на радиопомехи.
— Так долго… так долго никого не было… тех, кто может погружаться в мир мёртвых.
— Тогда можно для начала парочку вопросов, ага?
Напряженный и сосредоточенный Бенджамин стоял в проёме двери комнаты с черепами и со сложенными на груди руками. Он точно видел в чудаковатом призрачном госте угрозу и первопричину их бед. Тот, кажется, немного растерялся и… смутился?
— Анки уже нет, ведь да?
— Она пляшет теперь с красными огнями в снах, — сухо ответил сам Себастьян, крепко сжав ладони Мируны. Кажется, она дрожала и потеряла дар речи от ужаса. Или холода.
— Мне искренне жаль, милая была девочка.
— Так, что за чертовщина творится в нашей семье? — нетерпеливо встрял Бен.
— Земля здесь проклята. Души прокляты. Анка и я — мы хранили границу между живыми и мёртвыми. Но призраков манит кровь Альбу, как когда-то моя. А точнее — кто-то из вас их притягивает. Всегда братья.
— У меня даже есть некоторые мыслишки на этот счёт. Наверняка это весьма увлекательная история, как и почему всё это происходит, но что делать теперь?
— Научиться общаться с призраками. Они не понимают. Даже я… забываю, каково быть человеком. Здесь всё иное. Для меня вы все — призраки.
Себастьян повёл плечами и медленно поднялся, отпустив словно окостеневшие руки Мируны.
В их семье ядром всегда был отец. Он находил время для каждого, поддерживал начинания младшего сына, бурлил идеями и работал с полной отдачей. Он умел собирать их вместе в самые ненастные дни.
Но после его гибели на останках семейного краха именно Себастьяну пришлось принять на себя эту роль.
Примириться с холодным отстранением матери, вплотную заняться семейным бизнесом, поддерживать Бена, когда тому было плохо от лунатизма.
Сейчас семья тоже разваливалась, а угроза от каких-то призраков смердела опротивевшими травами и чёртовой шипящей музыкой. И никто не понимал, что делать. «Научиться общаться с призраками». Чушь! Он не хотел, чтобы в его сны прокрадывалась Анка, чтобы Мируна походила на одержимую колдунью, а младший брат выскальзывал из мира вслед блуждающим огням.
— Нет. Так не пойдёт.
— Что? — уточнил незнакомец-призрак.
— Почему призраки хотят забрать кого-то из нас? Почему моя дочь хочет домой? Почему…
— Где Делиа? Где наша дочь? — Мируна встала рядом.
По комнате прошелестел ветер, задевая тонкие занавески на окнах, и где-то в далёких полях послышался тихий призрачный смех.
Каждая пылинка, движение стало замершим, медлительным, а по полу стелился густой туман с запахом фиалок. Огни свечей вспыхнули факелами вверх и опали до крохотных огоньков.
— Призраки не хотят зла, — фигура мерцала чаще, а слова становились тише и тише. — Мы лишь не хотим быть забытыми. И одиночества. Но я не понимаю, о чём вы. Так мало… мало… энергии… скоро… верну…сь…
В нос ударил запах сырой земли с перегноем листьев. Бенджамина качнуло, ногти царапнули по дереву косяка прежде, чем он осел на пол. На лбу блестели капельки пота, а дыхание вырывалось со свистом, а из носа опять потекла кровь — видимо, от напряжения.
Себастьян с беспокойством кинулся к нему.
— Я… я… не могу… нормально дышать.
— Здесь душно, давай выйдем на воздух. Слишком много свечей и трав. Вот за это я и не люблю всякие ваши ритуалы.
Бенджамин едва не повис сначала на брате, но потом упрямо шагал почти сам. Сначала по коридору, потом вниз по лестнице, в тёмный холл и на крыльцо. Поздняя осень вилась в воздухе, сама подобная мрачному призраку, который уведет за собой в страну туманов.
— Легче. Можешь больше не держать меня.
Побелевшие пальцы Бенджамина крепко держались за шершавые перила, а кровь почти сразу перестала, но пара пятен темнели на светлом свитере.
Внутри Себастьяна пульсировало ощущение — с братом далеко не всё в порядке. Но всё, что он мог сейчас сделать, просто быть рядом. И если тот попросит — подхватить.
— Я хочу уехать отсюда поскорее, — вдруг с какой-то отчаянной злостью прошипел Бен. — Здесь чувствую себя больным. Не могу ни на чём сосредоточиться. Даже сейчас… даже сейчас вижу мерцание огней в полях. Вот дурак, надо было всё-таки на своей машине ехать.
У Себастьяна всё сжалось внутри, но он не подал виду. Кому-то надо быть ядром, когда вся вселенная разваливается на дымчатые лоскутки.
— Бен, тут явно творится какая-то херота. И не тебе одному здесь тяжело. В конце концов, мы всё равно собирались уезжать этим вечером. Почему бы и не сейчас?
— А как же Мируна?
— Пойду поговорю с ней и предложу поехать уже сейчас. На мой взгляд, здесь всё равно особо нет смысла оставаться.
Мируна плакала.
Почти не слышно, но Себастьян научился различать этот её тихий плач, которым она не хотела делиться. Не от стеснения, а знала, что им обоим и так тяжело.
Она не понимала, что если разделить горе, то станет легче. Одиночество в горе убивает не хуже любой сильной отравы.
Себастьян подошёл со спины, на мгновение растерявшись. Мелькнула мысль, что такая резкая смена выглядит немного странно.
Впрочем, здесь всё было диковато.
Слишком зыбко, с привкусом колдовства, впитавшегося в стены дома, в мёртвых насекомых под толстым стеклом, в гладкие человеческие черепа.
Интересно, их выкопала сама бабушка Анка? Или кто-то до неё?
Себастьян чувствовал себя разбитым и уставшим, но не мог оставить Мируну одну. Прижался к ней со спины, с удовольствием впитывая тепло.
— Тш-ш-ш. Мы справимся.
— Делиа. Она так и не появилась. Мне страшно за неё — что она теперь чувствует? Вдруг ей холодно? Одиноко? Могут ли призраки причинить ей боль?
— Я… я не знаю. Давай поедем домой. Бенджамину здесь тяжело, мне тоже. В конце концов, мы и так собирались уехать в ночи.
Мируна резко развернулась под шорох длинной юбки по истёртому ковру и уставилась на него с некоторым недоумением и растерянностью, пока дорожки слёз медленно высыхали.
— У-у-ехать? Но… но это невозможно. От призраков не сбежать.
— Мы здесь целые выходные проторчали. Кажется, никто не отдохнул, ничего не выяснили, а завтра рабочий день. Здесь даже связь временами барахлит. Честно, всё, что я хочу, — добраться до дома. До нашего дома.
— И ты уедешь с Бенджамином в любом случае.
— Ты так говоришь, словно готова остаться.
Ещё немного — и Себастьян почувствовал, что его терпение истончается. В конце концов, ему тоже тяжело. Он тоже хотел бы увидеть Делию — но не в ущерб чьей-либо жизни или рассудка. Но правда хотел домой — и вовсе не потому что брат так сказал. В конце концов, тот мог бы и сам добраться до Бухареста. Но и сам Себастьян хотел уехать.
Между ними росла стена горчащего отчуждения. Мируна исподлобья наблюдала за мужем, будто ожидая какого-то шага с его стороны. Или принуждая к выбору.
Молчание затягивалось, и Себастьян в когда-то присущей ему отстраненной манере вытащил сигарету и закурил прямо в комнате, пуская дым носом, одна рука в кармане джинсов.
— А если и так? Если я хочу остаться? Здесь бродят призраки, а среди них…
— Делиа, да. Вот только Бен её и в Бухаресте видел.
— Тебе всё равно? Ты бросишь нас обеих?
Себастьян даже не шевельнулся, только сделал ещё одну затяжку. Дым между пальцами казался плотнее, чем силуэт его собственной жены.
— Нет, Мируна. Я никого не бросаю. Хочешь — оставайся, еды у нас с собой достаточно. Танцуй с призраками, как моя бабка, води указателем по доске. Хоть могилы рой. А хочешь — поедем с нами обратно в город. Прочитаем спокойно дневники, поговорим с дядей. Отдохнём от полей.
— Не оставляй меня здесь одну, Себастьян.
— Как же одну? Тут же бродят призраки.
Кажется, она вздрогнула от его слов, как от хлёсткого удара, но не намеревалась отступать. Себастьян посчитал, что разговор закончен. По крайней мере, для него.
— Я ушёл собирать вещи. Ключи от дома на столике в холле.
Пока он со злостью складывал одежду, несессер и захваченные на выходные документы, слышал шаги в соседней комнате. Себастьян не знал, что ему делать. Оставлять здесь Мируну одну казалась совершенным безумием. Призраки её не трогали — пока. Но из головы не шли слова призрака-незнакомца.