— Понимаешь, оказалось, что у барьера есть недостаток. Вещи богов давали нам возможность проходить через него в этот мир. Ненадолго, как Гермесу. Проходить — или пропускать кого-то. Наши силы при этом были ограничены. И чтобы открыть барьер хотя бы на какое-то время… пропустить сразу нескольких из нас… понадобилось довольно много божественного оружия… и связующая нить. Кто-то, кто задержался в этом мире и попытался отречься от своих сил. Нужен просто пустяк, сущий пустяк— чтобы он проявил свои силы. Не какую-нибудь мелочь… свои настоящие силы. Настоящую власть.
Судя по тому, как был бледен Клим, он этого не знал. Кажется, он даже попятился, пока она говорила.
— Что может заставить труса вернуться к своей власти? — спросила Персефона у клинка. — Что может принудить бога взять то, что выбросил? Ты говорил, что мы слишком горды. Что мы себялюбивы. Как еще ты говорил? Что ценнее нас самих у нас ничего нет? Так может быть, давай просто…
Клим решительно шагнул назад, но она вдруг исчезла. Показалось только: мелькнул в воздухе древний шлем…
Потом воздух прорезал нож, ударяя бывшего подземного царя в середину груди.
— …проверим.
Вскрика боли не было — только закружились, зарадовались тени.
Тени упали на руины заброшенного храма, соткали плащ и венец, подземный нарастающий вой заглушил мои бессильные ругательства, дрогнула и расселась земля — пропустила багряное пламя.
Капли серебряной крови еще не упали на траву, а из воздуха начал уже прорезаться другой храм — с целыми стенами, со статуями, с высокими фигурами, стоявшими в нем…
— Барьер открылся, — прозвенел холодный голос подземной царицы. Она сорвала шлем своего мужа, рывком выдернула нож из груди у Клима и мимолетом глянула на нас. — Молитесь своему богу, если хотите. Если думаете, что это поможет.
Я почему-то не могла. Стояла и смотрела, как прорезается из лица Клима то, чужое лицо, как трепетно коронуют его черным венцом тени, как джинсы и футболка становятся античными одеждами, как падает на плечи плащ…
Треснула и раскололась завеса между мирами — как глупая, дешевая амфора.
Напротив нас стояли те, кого один трус когда-то не хотел пропустить в наш мир.
Этот трус тоже стоял, с помертвевшим лицом глядя на улыбающуюся жену.
— Καλώς ήρθατε , Άδη,** — обронила та тихо.
Комментарий к Особенности брачных отношений на фоне глобальных катаклизмов
* Ты попался
** Добро пожаловать, Аид
========== Тру-античность и немного драмы ==========
В общем и целом, это довольно эпично. То есть, Клим весь такой в черном и Аид, Персефона вся такая ликует, а Алик над моим ухом надрывно шипит, что поползли, мол, за колонну, ховайсь, славные партизаны. А мне как-то совсем пусто, и я понимаю, что крест на груди — что он не в помощь мне сейчас.
Потому что во мне слишком мало веры.
Потому что крест — он вроде как подарок. А во всем остальном я не разбираюсь совершенно. А напротив нас — те, от кого вообще вряд ли спрячешься. Смотрят всевидящими, мудрыми и пронзительными взглядами.
Все, даже Гермес в широкополой шляпе и обтрепанных сандалиях. Этот затесался во второй ряд — вроде как, не при делах. Но взгляд — он настораживает и морозит.
Но не так, как взгляд у этого, который стоит впереди. Который светлее солнца и прекраснее похудевшего Баскова. Этот — который с золотыми кудрями, осиной талией и взглядом стрелка — он острее других, пронзительнее многих, и я понимаю, что от стрел его взгляда в этом храме не скрыться.
Вряд ли можно скрыться и где-то еще.
Всего их десяток, я узнаю не всех, но почти уверена, что вон тот, румяный, в леопардовой шкуре — Дионис, а гибкая охотница с луком — Артемида…, а вон воин — это уж наверняка Арес. Кто-то стоит за плечами — я не стараюсь их рассмотреть, в глаза только бросается высокий, длинноволосый и длиннобородый, с проседью и ироничным изгибом губ.
Потом опять как-то соскальзываю на этого, который впереди. Он прямо-таки притягивает внимание, как драгоценная цацка.
У него улыбка лидера и искрящаяся радость на лице.
— Ты молодец, сестренка, ты молодец!
Персефона отозвалась усталым жестом. Что-то вроде «А ты сомневался?»
Аид запустил пальцы в волосы — они так и остались русыми и короткими.
— Аполлон, — сказал он разочарованно. — Я-то думал — Зевс.
В рядах олимпийцев наметилось движение. Наверное, у них полагалось приветствовать семью как-то иначе.
— Дядя, — в ответ раскинул руки Аполлон. — С возвращением, дядя! А мы-то так тревожились, нет, правда. Я сложил грустные песни о мудрости и справедливости, покинувшей наш мир…
Персефона фыркнула и пробормотала что-то о трусости, покинувшей их мир. Аид задумчиво пялился на родственников.
— Папа, — выдал он внезапно. — А я тебе успел сказать, что ты гад?
— Раз десять, — невозмутимо отозвался тот самый, с волосами, просоленными сединой, и иронической ухмылкой. — Пока я за тобой во время Титаномахии гонялся. Забыл, что ли? Нацепил этот шлем и орешь из невидимости, что я, мол, гад.
— Точно, — вздохнул Аид. — И сейчас им остался. Ты-то зачем в это дело вляпался — завоеваний жаждешь?
— Мне-то какие завоевания? — преспокойно отозвался старый титан и пригладил усы. — Они без меня справились. Я так, посмотреть…
— А куда же это вы дели Зевса, — продолжал Аид как на светском рауте, — ведь вы же дели куда-то Зевса, признавайтесь. Только не говорите, что как на том пире, запихали его в бочку с…
— Хватит! — повелительно прозвенело в храме, и колонны отозвались гулом. Глаза Аполлона светкнули гневным холодком. Потом опять просияли и стали добрыми-добрыми, как у Ленина на новогодней ёлке. — Отец остался в стороне, дядя. Сказал, что устал от битв. Нет, сказал иначе, как-то непонятно: «Одной с меня хватит». Но он не запрещал нам попробовать.
— Ума набрался, — с удовольствием вставил Крон.
— Ну, надо же, — в тон ему отозвался Аид. — Хорошо. У вас есть сила древнего оружия…
— Его было очень просто добыть, если твой брат — бог воров, — любезно вставил Аполлон, и Гермес позади него явственно приосанился.
— У вас есть помощь Крона, вы выяснили, что уничтожить Предел может жертвоприношение.
— У нас даже есть армия, — зубасто пресек Аполлон эту попытку потянуть время, — собираем. И единственное, чего у нас нет, дядя… у нас нет Владыки подземного мира, который проведет нужное нам жертвоприношение. Понимаешь, Владыка с чего-то вбил себе в голову, что может перейти на сторону врага. И что мы его при этом не достанем.
Он был настолько блестяще подл, что в него можно было бы даже влюбиться.
— Возьми нож, дядя, — мягко вещал он, и волосы золотились, и улыбка искрилась искренностью. — Возьми нож, окропи алтарь и открой нам выход. А после можешь заняться чем угодно. Ты можешь воссесть со своей женой в подземном мире — сестра ждала тебя, она ждала тебя удивительно упорно, отказывалась даже брать любовников, которые были бы храбрее и красивее. Будь достойным ее хоть раз, ну же, дядя… поступи как олимпиец. А если вдруг не хочешь — что ж, после открытия Предела ты можешь отправляться к Тому. Воевать на его стороне вместе со своим бывшим посланцем. Спасать жизни смертным и замаливать грехи.
— Аид, — вдруг окликнула Персефона тихо. — Согласись на то, что он говорит тебе. Ты понимаешь, что смертные обречены. Их убьют всё равно.
Смертным, в смысле, нам с Аликом, от этого легче совсем не стало.
Аид тихо засмеялся — вроде как, смехом прежнего Клима, но мурашки у меня по плечам побежали недетские.
— Допустим, я не собираюсь наносить удар, — проговорил он. — Вы вернули меня в мой мир? Снова сделали царем? Отлично — у меня масса дел, знаете ли. Тени, небось, соскучились. Цербер проголодался. Ну, я к себе, а вы тут попытайтесь открыть Предел подручными средствами.
Подручными средствами — это, стало быть, мной и Аликом? Спасибо, Климушка, век помнить буду.
Крон крякнул как-то огорченно, с видом: «Просчетик!» А Аполлон затрепетал себе ресницами, с самой приятной улыбкой.
— Хорошая попытка, — бросил поощрение свысока. — И у нас был справедливый ответ. Зачем держать за спиной предателя? Мы можем оспорить твою власть прямо сейчас, дядя: я, или Арес, или еще кто-нибудь. И тебе придется либо драться, либо потерять свое место Владыки. А тогда уже тот, кто сменит тебя, получит возможность провести обряд. Мы слышали, что твой жезл уничтожила какая-то смертная, так что тебе, строго говоря, даже сражаться нечем.
Аид с отвлеченным видом крутанул кистью, материализуя в ней что-то, подозрительно напоминающее топор. Посмотрел, хмыкнул что-то о последствиях России, легко сменил оружие сперва на меч, потом на копье.
Видно было, что ему страшновато, но что в своей позиции он вполне уверен.
— Думаю, у вас тоже маловато оружия. Раз уж вам пришлось красть его и открывать с его помощью Предел. А мой мир вполне способен снабдить меня, чем захочу. И даже помочь мне в битве, — в его пальцах теперь непринужденно дрожал сгусток пламени. — Эй, вы, конечно, храбрецы…, но кто-то хочет выступить против Владыки один на один?
— Мы так думали, — мягко поправил Аполлон и с любопытством покосился на сгусток пламени, — пока не вспомнили, что есть другой выход, дядя… твой выход…
Ряды олимпийцев расступились. Мгновенно, по-солдатски. Клим встретился взглядом с тем, кто все время, оказывается, стоял за чужими спинами.
Высокий, грузноватый, с красивым, властным лицом, закутанный в одежды цвета морской волны, с высоким венцом, в котором просматривались ракушки.
— Радуйся… брат, — гулко раскатилось по храму.
Побледневший Клим начал медленно отступать в нашу сторону. Радости в нем как-то не просматривалось.
— Ты хочешь бросить мне вызов, Посейдон? Ты, видимо, маленько меня с Зевсом попутал. Я думал, моей вотчины с ее головной болью тебе как-то и не нужно…
Пальцы Аида тем временем вцепились в воздух, извлекая из него что-то. Шлем — поняла я. Решил бежать, пока не поздно.
— Не нужно, — отозвался Посейдон спокойно. — Тут дело-то в другом. Зевс решил остаться в стороне. Из этих, — он кивнул на заговорщиков, — никто не видел Титаномахии. — Как ты думаешь, за кем они пойдут, когда придет черед второй битвы?
— Но если тебе не нужна моя вотчина… — Клим умудрялся крайне эффективно пятиться и попутно вытаскивать из воздуха шлем. — Если ты не собираешься бросать мне вызов — тогда что?
— Другой выход, брат, — вздохнул Посейдон и выкинул вперед руку, которую держал за спиной.
И в воздухе мелькнула молния.
Я так и не поняла, почему Аид не успел надеть шлем. У него это, видно, был отработанный навык — но шлем предал и просочился сквозь пальцы.
Потом фигура Клима словно осветилась изнутри — зловещим желтоватым светом.
Раздался треск.
И Клима отшвырнуло на землю, совсем рядом с нами, так что я даже смогла выдраться из рук Алика, подбежать и наклониться над ним.
Черные одежды пахли гарью, лицо перемазалось взявшейся невесть откуда копотью, по виску, пачкая русые волосы сединой, бежала серебряная струйка.
— Ничего, — он пошевелил губами, совсем чуть-чуть. — Для божка это — ничего…
Подошел Аполлон. Глянул на меня, как на насекомое, повел рукой — и меня швырнуло на Алика. Тут, мол, не место ягнятам.
Античность стояла во весь рост над поверженным противником. Настоящая античность. Блестящая, жестокая и неприглядная.
— Второй выход, дядюшка, — мягко пояснил Аполлон. — Твой выход. Выход Титаномахии, когда вы не стали бросать равный вызов. Мы тоже воспользовались помощью вора, представь себе — чтобы украсть у отца одну-единственную молнию. Мы воспользовались предательством — это твоя жена удержала шлем. На миг — но прав царицы твоего мира оказалось достаточно.
Аид чуть слышно выдохнул и повернул лицо к Персефоне. Та стояла прямая и бледная, и старалась удержать маску царицы на лице.
Аполлон задумчиво потрогал дядюшку ногой.
— И вот ты лежишь и не можешь ответить ни на один вызов. Не можешь драться. Не можешь победить. Значит, ты больше не Владыка. Вы ведь перестаете быть собой, когда становитесь побежденными… Позже мы решим, кто возьмет твою власть. Видишь, ты уже почти прошел по стопам Крона, дядя. Осталось последнее.
Он кивнул, и подошли двое каких-то крайне здоровых, с тяжелыми, не особенно интеллектуальными лбами.
Сила и Зависть, — показалось почему-то.
— Кратос, Зел! — Аполлон щелкнул длинными пальцами музыканта и стрелка. — В Тартар его.
Аид рванулся было, но двое амбалов подняли его как пушинку, и он между ними попросту повис.
— Брат! — вот этот крик был неожиданным, да и Персефону я узнала не сразу. — Брат, постой. Ты обещал мне! Ты обещал, что вы только лишите его сил, что отправите в ссылку на окраину нашего царства. Что оставите нас в покое. Брат, ты клялся!
Аполлон поглядел на нее с малость скучающим видом. Пожал плечами.
— Не Стиксом, — уточнил преспокойно.
А царицу подземного мира, метнувшуюся к нам, уже хватала за руки родня, тянула куда-то туда, к себе, за спины остальных, бормотала, чтобы она не теряла лицо, не смела рыдать, не рвалась бы к мужу, которого уводили, который все пытался высвободиться из рук своих надсмотрщиков. Который, задыхаясь, еще пытался воззвать к кому-то: то ли к жене, то ли к племянницам, то ли к Гермесу, то ли к своему миру…
- Отец, ты ведь видел Титаномахию! Они не видели, но ты видел - так зачем же…
— В этот раз участвовать я не буду, — растолковал Крон безмятежно. — Я посмотрю, кто победит. Наблюдать со стороны гораздо приятнее, нет?
Особенно если наблюдаешь за тем, как дерутся потомки тех, кто тебя когда-то запихнул в Тартар.
— Брат! — Посейдон дрогнул и закрутил головой, будто услышал что-то неприятное. — Не заставляй меня бояться! Не заставляй меня…
Посейдон отвел глаза с видом «ну, давайте уже закончим это все скорее, а то очень неприятно, кровь родная, да и вообще». Остальная божественная делегация стояла прямо, а пялилась сурово — ну, кроме Аполлона, этот лучился. Нехорошим таким предвкушением.
Рыдания Персефоны звучали откуда-то из-за спин, приглушенно.
— Уводите уже, — кинул Посейдон здоровякам, поморщившись. — После жребием будет определено, кто женится на Персефоне и возьмет его трон. Теперь, когда место Владыки свободно, любой из нас может свершить нужное жертвоприношение.
Аполлон уже и не смотрел в ту сторону — где между Силой и Завистью трепыхался рвущийся из их рук обратно Клим. Были дела поважнее: откинуть волосы, подобрать нож с алтаря… брезгливо взглянуть на нас.
Отлично. Меня зарежет гребанный античный Басков. То есть, нет, сначала он зарежет Алика, потому что тот собрался закрывать меня собой. Трогательно аж до соплей: я из-за спины Алика выпираю со всех сторон, олимпийские авторитеты ржут, ревностно комментируя: «Персей спасает новую Андромеду!» — «Он точно не чудище Посейдона спасает?» — «Говорю вам: это Геракл перед Антеем, только Геракл почему-то к Антею спиной…» — «Его можно к ней приковать как Прометея к скале!»
Обхохочешься, в общем: каждый наперебой старается доказать, что плечи Алика будут поуже, чем колено у Геракла, а моя, гм, корма, может сравниться с оной «Арго».
А Алик молодец, он спокоен и как-то светел и сосредоточен, как сосредоточен может быть человек, который решил с голыми руками идти на античного бога. И мне за его неширокой спиной почему-то тоже странно спокойно.
— Смертный, ты решил выступить против бессмертных богов, не имея даже оружия? — Аполлон тянет слова, усмехается, ослепляя блеском зубов. — Разве не знаешь, что случается с дерзнувшими? Или хочешь повторить участь сатира Марсия?
— Ну, ты балаболка, — ответил на это Алик и своей непочтительностью Светлоликого порядочно выбесил. До состояния «сдвинь брови» — точно.
— Что же, пусть. Твоя кровь окропит алтарь первой, а там…
— Я оспариваю твою власть!