- Про жену свою? – переспросил Алик и вытащил дужку изо рта. – Ну да, мимоходом так спросил. Говорила ли что-нибудь.
- А она что-нибудь говорила?!
- Да я бы и не понял, я ж по-ихнему не говорю! – отозвался бедолага, посмотрел мне в лицо и выдал по-писанному: - Нет, не говорила. Только смотрела, кивала и, все такое. Как будто она… ну…
- Как будто что?! Живо!!
- …не могла говорить. Вроде как ее могли услышать, или ей запретили, или…
Я встала. Сделала чугунный шаг от стола, чувствуя, как ледяной шар разрастается вдвое. Он уже тогда это решил? После разговора с Аликом? И тащился за нами, смотрел на нашу игру с Цербером, дышал, глядел в небо, наверное, извиняясь…
Может, просто хотел отсрочить решение. А потом услышал тот голос, ту… просьбу (что там было? «Спаси, я в плену?» «Заклинаю, приди?» «Помни о своей клятве?» - скорее всего, это, он не зря так смотрел на гранат…) И его словно подпихнуло, он…
Я отодвинула занавеску и увидела черные, обгорелые следы пальцев на подоконнике.
Он сдерживал это все время, пока говорил с нами.
- Твою… вторую переменную! – по-технарски выдала я и, больше ничего не уточняя, сгребла сумочку и кинулась за дверь.
- Ленка, ты чего?! – полетело мне в спину.
Следов во дворе не было. Я развернулась и встретилась глазами с Аликом.
- Он что, не возвращается на родину? – спросил тот.
- Он возвращается, - сказала я сквозь зубы, - один и сейчас. Сразу же.
- Тогда как… - Алик ойкнул и замолк. Потому что понял – каким путем может добраться до современной Греции один древний бог. Который сохранил кое-какие силы.
Применение которых закроет ему тот путь, который он выбрал, сделает его опять Аидом – и в лучшем случае ему придется все начинать сначала. В худшем… если все так, как я думаю…
- Куда бежать? – крикнул Алик, поглядывая в темнеющее небо. Ветер поднимался, холодный, резкий, трепал одежду, кусал за щеки.
- Не знаю, - пробормотала я с досадой. – Что у него на уме… на остановку он не пойдет, здесь есть кладбища?
- Километра два, - кивнул Алик. – Вон там.
- Сбегай, проверь, а я тут пошастаю, главное – времени не терять.
Алик постоял еще, набираясь храбрости, потом кивнул, робко мазнул меня по губам поцелуем и ломанулся в предположительную сторону кладбища.
Я зашагала по другой дороге, делая вид, что не знаю, куда иду. Постепенно ускоряя шаг, потом переходя на рысь. Это хорошо, что Алик не сунется, я не хотела тащить его за собой, мы вообще не имели права его в это впутывать, и я надеюсь, что эта ложь мне простится…
Жалко все-таки иногда, что я не Мери, которая Сью. У той-то ноги длинные, бегать легко, и одышки не бывает. С другой стороны – может, и бывает, там же все-таки грудь пятого размера… о каких глупостях думается, в самом деле.
Особенно когда в третий раз бежишь по той же дороге. По той, которую вы прошли туда и обратно, сначала с Цербером, потом без. И попутно мучительно размышляешь: как оно будет – чтобы быстрее, без петляний и напрямик? А в боку уже начинает колоть, и лицо горит, и небо над головой такое свинцовое-свинцовое, как в дрянных фильмах про Апокалипсис.
Он ничего не делает просто так, вор и трус, но неглупый вор и трус. Он не сунется на кладбище, где полно крестов. Он позовет свои силы там, где мы заставили Цербера пробить дыру в этом самом котле, или как он там. И бронзовый нож в сумке греется и тянет в нужном направлении, как раньше, хотя я и без него это поняла, и проклятие – хоть бы не опоздать, потому что…
Я все-таки опоздала. Когда я выскочила к тому самому карьеру – красная, как свекла и в предынфарктном состоянии – костер, который мы погасили утром, пылал вовсю багряным пламенем, и огонь лизал руки невысокому парню в футболке и сандалиях – покорным, радостным псом.
Тени корчились, придавленные, вели уродливый хоровод, и языки пламени, объединившись с тенями, открывали разрыв… широкую щель, будто в склеп.
А я задыхалась и не могла его даже окликнуть.
Правда, этого и не понадобилось – он обернулся сам. Искры путались у него в волосах, лицо было спокойным и даже будто бы обреченным. В глазах метались и прыгали алые отблески, но голос оказался прежним.
- Прости, кирие.
Он шагнул туда слишком быстро, будто распахнув объятия давно знакомому… прошлому.
И тут я поступила очень глупо. Я выругалась и прыгнула вслед.
И когда на меня обрушились тьма, и огонь, и ужас, и чьи-то голоса – я в полной мере осознала великолепие этой идеи.
Комментарий к Об очень античных способах путешествовать
* Авио - до свидания или прощайте (одно слово - два значения).
========== Особенности брачных отношений на фоне глобальных катаклизмов ==========
Предвкушаю бурю негодования по поводу образа Персефоны. Ну, я же обещала НИКАНОН. Я сделаль. Уф, добиваем историю, пара глав осталась…
Голоса были не особо так жуткими — скорее, давними, а местами еще и противными. Не представляю, что они мне там нашептывали мне в уши, но предполагаю: «Ты дура, ты дура». Как будто я без них не знала, в самом деле.
Под конец почему-то прислышался еще голос Алика, но тут я строго сказала сознанию: «Не надо глюков!» — сознание послушалось, икнуло и отфутболило меня в аут.
— Д-давай, д-давай, п-поднимайся… хрен ли в магические порталы без нормальной маны-то прыгать…
Меня хлопали по щекам и тормошили. Это вообще-то было нормально, хотя и включало неосознанное желание дать сдачи. А вот заикающийся тенорок, который звучал над моей головой — он явно принадлежал глюкам. Потому что не может же…
«Пи-и-и-ип», — радостно поприветствовала я великим и могучим окружающую действительность. И Алика. В разбитом очке. То есть, с разбитым стеклом очка. Почему-то мне казалось важным стать филологом и подобрать правильную форму.
— Ш-ш-ш! — зашипел на меня Алик, посмотрел сквозь разбитое стекло укоризненно и припечатал придушенно: — Дура.
«А то сама не знаю», — обиженно откликнулось сознание.
— Я же за… я же за тобой мог не успеть, — продолжал вкручивать мне тяжело дышащий кадр. — Я же не сразу вспомнил, что ты там говорила. Про артефактный нож этот, что он показывает направление. Я, блин… в жизни так не бегал… заорать даже не смог, когда ты… и вообще, в последний момент за тобой…
Ну да, почему-то мне казалось, что технарь-игроман не сделает тех выводов, которые сделал просто технарь. И я забыла, что таки при его комплекции Алик скорее всего бегает быстрее меня.
— Ты п-понимаешь, что вообще могло случиться?! — возмущенно шипел на меня представитель как бы сильной половины.
Угу, понимаю. Могло бы случиться меньшее количество трупов. А теперь вот…
— Ша, Аля, — проскрипела я и попыталась оглядеться, — чего ты вообще так сипишь?
Местность была колоритненькой.
Полуосыпавшиеся колонны. Руины, на которых сильно попировало время. Местами поросшие зарослями осколки мрамора.
Старый, заброшенный, никому не нужный храм — и мне почему-то кажется, что не христианский.
Шагов за двадцать от меня воздвигся алтарь — низкий каменный стол, изукрашенный барельефами.
Возле него стояли двое.
Худощавый мужчина неопределенного возраста, с взъерошенными русыми волосами. В идиотской майке, запачканной серебристым. В одолженных у Алика джинсах. И в сандалиях.
И царица, повелительница, владычица, воительница — как угодно. В светло-песочных одеждах, расшитых кленовыми листьями по подолу. С красиво вскинутой головкой, капризно изломанными губами, обручем в позднем золоте волос.
Наверное, легко в такую влюбиться, — подумалось невпопад, когда я оценила уровень презрения, прописанный на лице Персефоны. А вот любить такую — подвиг.
— Долго они так? — пробормотала я углом рта.
Судя по физиономии Алика — да уж, не пять секунд. Все, то есть, время, пока он меня преданно откачивал.
— Хайре, — наконец прозвучало со стороны Клима.
— Ильфес*, — раздалось одновременно со стороны его жены.
Голос у нее был высокий и мелодичный — вполне себе такая мелодия, когда звонкой сталью ударяют о сталь. Замерзшую сталь.
И еще я понимала смысл слов. Как-то внезапно и естественно, как свое.
Наверное, мы были слишком близко к тому самому входу.
— Они говорили — ты слишком трус, чтобы пойти на такое. Говорили, что тебя нельзя взять хитростью. Они не знали, насколько ты ничтожество. Но я знала, что у тебя есть еще слабость.
— Ага, — подтвердил Клим спокойно.
— Слабость, роднящая тебя со смертными. Та, из-за которой ты решил уподобиться последнему свинопасу, — вроде бы, нас она пока не видела, а то было бы обидно.
— Точно.
— И я сказала брату, чтобы он передал намеченной смертной флакон.
— Замечательная подделка, к слову, — отозвался Клим и сунул руки в карманы. — Честно — и Мойры бы не поняли, что все это, от оракула… так, прикрытие для твоего послания. Геката, да? У нее этих рецептиков пруд пруди, все — на дыхании теней и водах Мнемозины. Но видеть-то ты меня хотела по-настоящему? Насколько я знаю, лгать в таких посланиях нельзя.
От взгляда Персефоны у меня замерзли скулы, а Алик прошептал над ухом формулу, подозрительно похожую на «данунафигнатакомжениться».
— Видеть, — медленно выговорила она, — позор всей моей жизни? Воина-труса, царя-шута, беглеца из собственного царства, предателя собственной родни?
— Был, — поправил Клим невозмутимо. — Насчет остального нет возражений. Я был позором твоей жизни. Пока не ушел.
— Был — и остаёшься, — мимоходом отбрили его, — владыка, бросивший подданных, оставивший государство на произвол судьбы…
— …ну, все сходились в мысли, что у меня не особо получалось царствовать…
-… нарушивший ход вещей и попытавшийся найти милости у другого. Ты не нашёл ее, — она хмыкнула, — неудивительно. У тебя всегда была потрясающая способность не добиваться ничего.
— И ты мне всегда об этом напоминала, — пробормотал Аид.
Начинаю понимать, кто рулил в этой паре, да-а…
— Нет, я не хотела тебя видеть. Я предложила им поговорить с тобой, — смешок, — потому что все сошлись на том, что больше никто не сможет с тобой разговаривать.
— Поговорим, — откликнулся Клим беспечно. Вид у него был малость отстраненный, даже в профиль. Будто — вот-вот начнет пускать камешки по воде.
— Ты уже знаешь, что они задумали, — каждый звук падал тяжкой, свинцовой каплей.
— Ломать — не строить, — отозвался бывший подземный царь. — С ними-то все ясно, хотя я, честно говоря, не знаю — кто они, с какой радости им это стукнуло и почему они собрались воплощать это в жизнь. Меня интересует — почему «они», а не «мы». И почему ты говоришь от них в таком случае.
Сколько-то секунд бывшая супружница созерцала Клима так, будто перед ней охамевший вконец таракан, и нужно определиться с калибром тапка.
— Мне безразлично, что тебя интересует, — сообщила она наконец. — Слушай, если еще можешь слышать. Ты сейчас словно затравленный зверь. Тебе не пройти к Тому, ты ведь понял это? Ты слишком трус. И слишком привязан к своей… слабости. Семья готова простить тебя, если ты откроешь Предел. Тебе позволят остаться в подземном мире.
— Да неужели.
— Они сделали бы это сами, если бы могли, — она хмыкнула. — Но Крон подтвердил им, что это должен быть ты.
— Папуся знает, как нагадить, — вздохнул Клим. — Ну, а что будет, если я откажусь?
Она покачала головой. Волосы не развевались на ветру — а может, ветер отказывался касаться волос.
— Ты не откажешься. Ты всегда умел чуять выгоду лучше Гермеса. Ты ведь уже принял решение. Разумное решение. И неспроста притащил сюда её.
Она кивнула на меня… что, на меня?! То есть, она нас всё это время видела? А Клим — выходит, тоже?
Если и видел, то не рад был встрече — дернул щекой вместо приветствия, как бы говоря: куда сунулась?!
— Даже двоих, — продолжила Персефона неспешно. — Это хорошо.
— Вообще-то, я как раз пытался, чтобы они за мной не потащились, — заметил Клим. — Лишние искушения… всякое такое.
Его опять облили презрением.
— Значит, ты нахватался у смертных больше, чем я думала. Но они здесь. И мы здесь. И ты знаешь, что делать.
Для меня как-то очевидно стало, что говорить с этой дамочкой бесполезно. Поэтому я встала и окликнула Клима.
— Эй… чего они от тебя хотят? Все это время?
Персефона тихо засмеялась, не потеплев глазами ни на миг.
— Ты ей не сказал? Ну, конечно, ты ей не сказал, а смертные слишком глупы, чтобы догадаться. Она так и не поняла, зачем ее выбрали?
— Она так и не поняла! — рявкнула я, в гневе на всю глубокую античность. — Клим, кончай врать, что за байда происходит?
— Ну, это было очевидно, кирие, — отозвался он легким тоном. Только под длинными ресницами, кажется, таилась тревога. Там, в омуте лукавой древности. — Это было понятно сразу же, просто я решил, что лучше бы…
— Клим, какого…?!
— Кирие, разве ты не помнишь, как тебя выбрали?
Потому что на меня указал жертвенный нож. Гермес мне это так мимоходом и сказал, потому что тупая смертная же, что я понимаю. В беседе, между замечаниями о моей фигуре и поеданием моей халвы.
И неудивительно, что шутил. Потому как не Ифигения. И не лань.
— Я была нужна не чтобы тебя найти, — сказала я тихо.
— Ага, — отозвался Клим тоже тихо. — Для другого. Они подкинули мне ключ сразу же, я и до того знал, что Предел откроется только после жертвоприношения. Оказывается, нужна была кровь того, кто… Его. Но почему намеченной оказалась ты — я не…
— Ну, ты гад, — выдохнул рядом со мной Алик. А мне как-то было даже и не обидно. Потому что это все было как-то по-инженерному логично: вот тебе душа, вот тебе вечность, а вот тебе обвели вокруг пальца и превратили в крупную овечку на алтаре.
Ну, не за лопату же, в самом деле, хвататься.
— И теперь? — спросила я.
— Ну, мне же так кажется, что тебе не хочется на алтарь? Кирие, честное слово, он холодный. Наши жертвенные ножи наверняка сплошь в бактериях. И вообще, в крайнем случае мы можем решить этот вопрос голосованием.
Алик, вроде как, удивился. Он-то уже явно настроился не пущать меня на роль жертвенного ягненка и если что — тянуть меня с Аидом на двоих в разные стороны. Колоритное было бы зрелище, доложу я вам.
— Значит, — начала я, желая стопроцентной четкости, — ты вроде как не собираешься…
Климушка состроил красноречивую рожицу в духе «Скорблю, скорблю».
— Понимаешь, это, конечно, верно, что античные боги платят злом за добро и ни в грош не ставят смертных… да и себе подобных не особенно во что-то ставят. Но мы уже выяснили, что я не самый лучший античный бог, да, кирие?
Тут полагался облегченный вздох, слетевший с моих уст. Вздох, правда, ниоткуда не слетел. Стало тревожнее и холоднее.
Потому что Клим был слишком бледен. Потому что за ресницами, где раньше таилась лукавая древность, теперь жил страх.
Обоснованный страх, что уйти нам все равно не дадут.
Персефона покачала головой, глядя на него. Сморщила нос, будто учуяла неприятный запах.
— Хуже, чем я думала, — обронила она вполголоса. — Но предсказуемо.
Протянула руку и небрежно поймала в нее нож. Тот самый жертвенный нож из моей сумки, которую я почему-то потащила с собой и которая теперь валялась на камнях и щеголяла проплавленной дыркой.
Повертела, полюбовалась бронзовым лезвием. Сказала тихо и ровно, не поднимая глаз:
— Когда они пришли ко мне, я думала, как поступить. Сказать тебе, что я в беде и смертная нужна для моего спасения? Загнать тебя в угол, испугать, дать выбор? Потом поняла, что и это бесполезно. Конечно, я могла бы сама… но барьер запечатывал подземный Владыка. И открыть жертвой его может лишь подземный Владыка. Я царица, но не владычица, как уж получилось. И тогда мне предложили кое-что. Кое-что…
Теперь она говорила почти нежно. Шептала, с мягкой, убийственно острой улыбкой на губах.