Когда пара миль от родных пенатов осталась позади, а связь пришла в норму, я включила заученное наизусть единственное взятое «ЭйчСиЭн» интервью у главы Академии мисс Робишо для одаренных юных дам — Корделии Гуд, которое уже знала наизусть. Я планировала написать ей в грядущем году, даже сохранила шаблон примерного текста, но каждый раз останавливалась, считая, что еще недостаточно готова к встрече. Почему-то у меня не возникало и мысли о том, что мне могут отказать.
________________________________
* — Миа Уоллес — вымышленный персонаж в фильме Квентина Тарантино «Криминальное чтиво»; считается одной из самых знаковых женских ролей с 1990-х годов.
** — строчки из кавера Muse — Can’t Take My Eyes Off You.
*** — Portishead — Glory Box. Звучала в сериале в конце четвертой серии восьмого сезона.
**** — Бернард Мейдофф — американский бизнесмен, обвинённый в создании крупнейшей финансовой пирамиды и приговорённый к 150 годам тюремного заключения.
***** — 32°F = 0°C; 44,6°F = 7°C; 55,4°F = 13°C
========== 4 - Are You Afraid of the Dark? ==========
Я уже говорила, что есть двери, которые должны оставаться закрытыми?
Чем больше ты читаешь, тем чаще невольно начинаешь цитировать все подряд. Если бы я могла повернуть время вспять, то, право слово, сделала бы все, чтобы двери Академии мисс Робишо для одаренных юных дам оставались закрытыми для меня навсегда.
Мисс Корделии Гуд я решилась написать только в начале марта, надеясь, что моих знаний будет достаточно для того, чтобы задавать вопросы. Ответное электронное письмо с пометкой «Интервью» пришло через две недели. Кто знает, возможно, все это время глава Академии взвешивала «за» и «против», или же просто объем ежедневной корреспонденции не позволял направить ответ раньше.
Наша встреча была назначена на девятнадцатое марта, за сутки до Остары — дня весеннего равноденствия. Это был мой первый вопрос: следуют ли они Колесу года или празднуют только выборочные дни вроде Самайна?
Я планировала разделить интервью на две части: одна о ведьмах и их жизни, другая непосредственно об Академии. В письме я между делом упомянула, что многие заведения, даже монастыри, разрешают интервьюерам узнать о распорядке дня и жизни послушниц.
Другими словами — копаться в чужом грязном белье.
За первые два месяца нового года я только и делала, что читала, смотрела и сохраняла иллюстрации, которые стали своеобразным концепт-артом моей работы. Смешно, но я научилась гадать на Таро. Это, конечно, громко сказано, ведь я всего лишь могла теперь назвать нечто среднее между прямым и перевернутым значением карты, но Кики всякий раз в коридоре кидалась облизывать мне щеку и говорить, что все сходится. Соседка по комнате обижалась и без конца заваливала меня вопросами о том, как это получилось. У меня для нее был только один ответ: «Я, блять, умею читать».
Ничего сверхъестественного.
Просто на рождественских каникулах, когда большинство разъехалось кто куда, я заучивала интервью с главой Академии и дважды навестила отца, передав подарок сводной сестре. Семейные ужины с мачехой мне не приносили удовольствия, она изо всех сил пыталась со мной подружиться, несмотря на слова о том, что мы уже считаемся семьей. Формально. Не было смысла что-то усложнять и ухудшать отношения.
Тогда-то я и стала читать ерунду вроде «Таро для всех» и описание арканов. Глупо, но как ребенку нравятся красочные иллюстрированные книжки, мне нравились картинки на многих картах. Таким незамысловатым методом все и запомнилось.
О поиске материала и статье никто не знал, мне удалось как-то продержать это в тайне столь длительное время. Удивительно, учитывая, что мне приходилось жить в Техасе, где за некоторыми женщинами закрепилась слава, что они не болтают разве что в постели. В таких условиях волей-неволей привыкаешь много говорить. Во мне это проявилось, когда я стала жить в кампусе и почти каждые выходные посещала вечеринки, где пока вы не пьяны — вы разговариваете, а дальше все индивидуально - вы или продолжаете болтать и веселите окружающих, или замыкаетесь в себе и начинаете тихо поддаваться размышлениям. Третьего типа я еще не встречала.
Ранним субботним утром я приехала на Джексон-авеню и боролась с искушением начать фотографировать каждый дюйм на прихваченную из отцовского дома «цифру». Путь занял у меня час и десять минут (я специально засекала время). Не было ничего удивительного, что прежде я не была в этом районе. После переезда из Шугар-Ленда отец арендовал дом в довольно симпатичном районе «Мид-сити» на Юг-Кортес-стрит; Академия же располагалась рядом с «Фаюбург Ливодейс». Сомневаюсь, что смогла бы написать это псевдо-французское название с первого раза без посторонней помощи.
Примечательно, что поблизости с «Робишо» находится кладбище Лафайетт, по слухам, появившееся здесь раньше самого города. Туристы его обожают намного больше Французского квартала и парка Луи Армстронга.
Кованые ворота открылись для меня ровно в десять утра, и я гадала, было ли это магией или же обычными технологиями. За воротами не было никаких захоронений, могильных крестов и надгробий, лишь симпатичный зеленый внутренний двор. Но не исключено, что это лишь для отвода глаз.
Белое двухэтажное здание с декоративными колоннами могло с легкостью быть выкуплено музеем, но стало пристанищем для ведьм. Забавно.
Дверь открылась вовнутрь едва я начала подниматься по ступенькам и, к моему сожалению, без помощи магии. Симпатичный (но на любителя) парень в костюме держал дверь открытой, пока я не зашла внутрь, и любезно предложил осмотреться. Он не был похож на какого-нибудь гоблина из потусторонних миров, выполняющего за оплошность обязанности швейцара. Черт подери, это какая-то академия для Сабрины — маленькой ведьмы — Спеллман.
Руки так и тянулись к камере.
— Мисс Рейзерн? — от упоминания собственной фамилии я вздрогнула меньше, чем от женского голоса, который слышала последние четыре с половиной месяца чаще, чем голос родной матери.
Корделия Гуд, элегантно придерживая подол длинного платья, без спешки спускалась по лестнице. Она ничем не отличалась от той вежливой женщины из интервью федеральному каналу и располагала к себе с первой секунды, распространяя вокруг мягкую ауру.
Мы (точнее наши наряды) выделялись аляповатыми пятнами на белоснежном фоне интерьера. Никаких тебе остроконечных ведьминских шляп, едкого запаха кипящих на огне зелий или черепов. Здесь было уютно, а обстановка вокруг подошла бы для обложки журнала.
Мисс Гуд пригласила меня в уже знакомую (по интервью) гостиную и каждое ее действие, даже самое простое, сопровождалось улыбкой, отчего складывалось впечатление, что я случайно оказалась на приеме у герцогини Кембриджской — до того манеры главы «Робишо» были безупречны. С непривычки у меня дрожали руки, когда я включала два диктофона на случай, если в телефоне закончится память.
Она выглядела идеально, как эта комната, как и весь дом, будто пытаясь этим что-то доказать.
Примерно, как когда вы лезете из кожи вон в попытке догнать иллюзорный идеал, например, старшую сестру, которой перепадали все лавры, или соседскую девчонку, которую вечно ставили вам в пример, или того хуже — пытаетесь конкурировать с мертвыми, что идеальны по определению.
Присев в кресло, мисс Гуд разгладила складки платья, я при этом невольно взглянула на свои ноги и ужаснулась безобразной зацепке на новых колготках. Черное платье (банально, но я не знала, что надеть) тоже было новое, куплено за пару дней до интервью. Я нервно повела плечами, надеясь, что сейчас не нащупаю несрезанную вовремя этикетку.
В тот момент я как никогда ощущала себя техасской деревенщиной, но пыталась, правда пыталась, держаться в той же манере, что и телевизионщики, будто это не первое интервью, которое я беру в своей жизни, и вопросы мои ничуть не абсурдные.
Даже в памяти тот день теперь стилизован под какую-то публицистическую статью, написанную корявым языком студента. Но я даже видела все кругом в каком-то ином свете, чувствовала кем-то другим, когда пыталась подражать манерам Корделии или складывала руки на коленях, точно школьница на фотографии для ежегодника.
— Ваши ответы практически не отличаются от тех, что вы предоставили «ЭйчСиЭн», — я произнесла это, чуть склонив голову набок. — За то время, что вы стали открыты для окружающих, ничего не изменилось?
— В концепции Академии? Нет, мы, как и прежде, никого не вербуем, не ищем подопытных кроликов или волонтеров. Это не культ и не секта. Изменилось ли что-то в моем восприятии сил как части ДНК? Нет, но я снова и снова думаю, что многих, если не всех женщин, можно назвать ведьмами, которым проще списать свои способности на какие-то странности, чем развивать их. Например, вы, мисс Рейзерн, подавляете в себе редкий дар — прорицание, путая его с проницательностью.
— Вы что, шутите? — я отключила диктофон на телефоне, оставив запись разговора на совести старого пленочного. Мой голос прозвучал, видимо, очень резко, и возникло неловкое молчание, сквозь которое я слышала, как крутится пленка. — Я думаю, вы хотели сказать, что существуют женщины, подавляющие в себе способности из-за страха неизвестного и осуждения, какая-нибудь дикая католичка, например. Но не нужно относить меня к вашим рядам.
Я специально выделила голосом «вашим», надеясь, что речь вышла хотя бы убедительной и чуточку профессиональной, хоть так явно поправлять собеседника — моветон. Мисс Гуд кивнула, сопровождая действие мягкой улыбкой,подтверждая, что моя реакция ничуть не обидела ее.
— Пожалуй. Это было лишь предположение, основанное на том, что вы предугадали большую часть ответов и задавали следующий заготовленный вопрос. Я уверена, что вы замечаете за собой это не вперые. Прорицание. Вы и не предусматривали отказ, когда писали мне с просьбой об интервью?
— Самоуверенность и интуиция, — шум пленочного диктофона действовал на нервы, а потому его постигла участь телефона. — Гадание на картах, предугадывание ответа собеседника — все это довольно просто, если вы знаете человека. Я посмотрела интервью с вами больше раз, чем говорила матери «люблю» на прощание, а мои вопросы не предусматривают изощренных ответов. Вы правы, я действительно знаю, что мне скажут, но это не магия, уверяю, а лишь человеческая предсказуемость.
— Способности не будут увеличиваться, если их не развивать. Мы помогаем девушкам с магическими задатками раскрыть их потенциал. И как вы и упоминали в своем письме, людей пугает то, что не поддается их контролю, но, поверьте, когда чувствуешь, как твои силы возрастают…
Я отрицательно покачала головой. И это они называют не вербовкой? Мне в буквальном смысле навязывают несуществующие способности, ищут призрачный потенциал, предлагают пополнить ряды.
— Послушайте, я бы не променяла свою жизнь на то, чтобы сидеть здесь, — я обвела взглядом комнату, не заостряя внимания на портретах на стене, — и сил у меня никаких нет. Мне с трудом удается фокус «с оторванным пальцем», поэтому, боюсь, я последняя женщина, которая может оказаться ведьмой.
В подтверждение словам я попыталась повторить этот старый фокус, только с указательным пальцем. Выглядело все так же неправдоподобно, как и все мои предыдущие фокусы. Всему виной неразвитая мелкая моторика и одеревенелые конечности.
До этого затянувшееся молчание спасал звук крутящейся в диктофоне пленки, а теперь повисла неловкая тишина, которой не должно быть, если ты хочешь стать журналистом и получить хорошее интервью. Корделия ничего не говорила, и это пугало. Я вдруг подумала о том, что она может сейчас произнести заклинание и все услышанное сотрется из памяти или, того хуже, когда я начну расшифровку записи, со мной что-нибудь случится. Глупые стереотипы, конечно, но не стоит недооценивать тех, кто сильнее тебя.
— Полагаю, я ответила на все вопросы? — она с той же отточенной грацией первая поднялась из кресла, на ходу расправляя подол струящегося платья; я поднялась следом, надеясь, что при этом ничего не переверну.
Вопросы еще оставались, их было слишком много, чтобы закончить так быстро.
— Вы не возражаете, если я сделаю несколько снимков?
Руки потянулись к камере быстрее, чем было получено разрешение. Никаких контрактов о неразглашении, клятв или ограничений по съемке.
Я помню, что сделала тогда не меньше двухсот фотографий, охватив при этом и портреты женщин, ранее руководящих «Робишо», и колонны, и одну из комнат, что пустовала, но ничуть не походила на ведьмовскую ночлежку.
Теперь, когда не существует штатов, я думаю, что вправе пополнить копилку стереотипов о Техасе. Мы убили Кеннеди. Наши женщины порой слишком говорливы. Каждый третий, кто не прожил здесь и недели, и тот, кто живет слишком далеко, считает своим долгом пошутить про ковбоев, прерии и салуны.
Мы всегда берем кусок больше, чем можем проглотить. Фразу «Мы из Техаса, мы такие» я слышала на протяжении всего детства от дедушки, который считал, что когда-нибудь нас погубит президент-республиканец.
В этом был смысл.
Помню, когда уже не осталось ни одного не сфотографированного угла, я вновь встретила мисс Гуд. Она заполняла список дел в ежедневнике — вполне себе человеческое занятие — и спросила, закончила ли я, почти сразу же оторвавшись от планирования встреч.
Мы всегда берем кусок больше.
Я сказала, что закончила с фотографиями, и тут же извинилась за грубость и резкость. Мне хотелось узнать еще больше об этом здании, о каждой главе Академии (хотя бы последних пяти), пробраться внутрь, раскусить систему изнутри.
Лана Уинтерс и «Брайрклифф». Нелли Блай и имитация безумия. У меня были хорошие идейные вдохновители.
Может, она и ведьма, но с телепатией не дружит, иначе пустила бы меня на ингредиенты для зелий или прокляла, чтоб черти в аду драли, а не предлагала встречу, когда «буду готова найти в себе силы» и «раскрыть внутреннее «Я», что живет внутри».
Но ничему из этого не суждено было произойти.
Летом меня не стало.
Согласитесь, что звучит куда лучше, чем «я умерла».
Это произошло не так быстро — я не проснулась одним утром, подумав, какой сегодня же хороший день для смерти, а после упав замертво. Смерть настигла меня в тот момент, когда я расслабилась, не допуская и мысли о том, что все закончится так нелепо и в одно мгновение. Ну, знаете, когда каждый день ты слышишь отовсюду про рак, то складывается ощущение, что это единственная болезнь, от которой можно сыграть в ящик. Как бы есть еще и СПИД, но я не сидела на игле и трахалась не так много, как кажется, чтобы стать ходячим носителем ЗППП.
Лето после первого курса я проводила совсем не так, как велит молодость: пару недель я провела с отцом, сводной сестрой и его женой. Мы ездили в Техас, смотрели телек, ели стейки и овощи и сделали пару вылазок на «семейное барбекю», когда приезжали кузены, тети, дяди и старшим нужно было развлекать младших, пока не приготовится обед. К слову, я ненавидела семейные вылазки, и эта не стала исключением.
Единственное, что стало для меня открытием — Джейк уехал в Даллас. Один. В четырнадцать у меня была свобода, но в пределах города, а ему мама со спокойным сердцем разрешила уехать в другой штат, и даже не задумалась о том, что с братом может приключиться что-то. Впрочем, если подумать, в Далласе у нас были родственники, а еще каким-то ветром там оказались новые друзья брата, да и езды до Шугар-Ленда всего четыре часа, так что может ничего ужасного и не произойдет. Все это мама произнесла, оставляя за спиной Небраску или Айову (она редко обращала внимание на указатели), ее голос сопровождался гулом проезжающих машин и ветром, что врывался сквозь открытые окна. Мама решила съездить к старой подруге в Нью-Йорк, и, кажется, совсем не подумала обо мне и о том, что мы не виделись без малого год.
Было ли мне обидно? Немного.
Перед этим мачеха в течение недели все уши прожужжала мне о готовящемся дорожном путешествии, Калифорнии, солнце (будто его мало в Луизиане) и океане, а отец без лишних слов предложил подвезти до Лос-Анджелеса. Когда он предположил, что я хочу увидеться с мамой, в его голосе звучало равнодушие, будто мы говорили о какой-то ерунде, а не о женщине, с которой его когда-то связывало десять лет брака и двое детей.