Фредерик попытался забрать фляжку, но я ее перехватила и сделала большой глоток. На глазах выступили слезы, и я украдкой отерла их, отдав фляжку брату. Но он не обращал внимания. Откинувшись на спинку лавочки, любовался зеленью и тишиной.
Честно говоря, я думала, Фредерик так и будет молчать, передавая мне фляжку и делая редкие глотки. Но наконец, он заговорил, и его голос прозвучал хрипловато.
— А помнишь, как мы тут играли в прятки? Все вместе.
— Конечно. Это страшно раздражало мистера Мюррея. Он считал, мы помнем его орхидеи.
— Ну, стоит признать, мы действительно мяли. Зато сколько удовольствия! Я скучаю по тому времени.
— Тебе не нравится в Лондоне?
— Не уверен, что это то место в жизни, которое я хочу занимать до конца своих дней.
Фляжка снова оказалась в моих руках, и теперь я сделала порядочный глоток, поняв, что не уверена, смогу ли вести подобные разговоры на трезвую голову. А мир вокруг уже начал немного качаться.
— Отец изо дня в день поучает, — продолжал Фредерик. — Таскает в свой банк, показывает и рассказывает. Знакомит с «важными людьми», как он выражается. Он не хочет оставить меня в покое, заявляя, что я его наследник и гордость. Как же, гордость… он просто хочет видеть во мне продолжение себя. И не желает замечать, что мне претит его банк.
Брат замолчал, не объясняя, что же его на самом деле интересует. Но я знала и так.
— Много стихов ты написал в Лондоне?
— Куда меньше, чем хотелось бы. Зато пара рассказов будет опубликована — но отец не желает ничего об этом слышать. Называет баловством.
Я хорошо помнила, как мы с Фредериком частенько проводили время в библиотеке. У него был очень красивый голос, и он любил читать стихи. Никто из сестер не любил присоединяться к нам — никто, кроме Мэри Луизы, но ее имя не принято вспоминать в этом доме.
— Элинор наверняка только и болтает о нарядах да кавалерах? — продолжал Фредерик с горечью. — Маргарет и Кэролайн тоже кружат головы на балах. Неужели это все, что им действительно нужно в жизни? Неужели все, чем они хотят забивать свои миленькие головки, это ленты и кружева? Ну… а ты?
Я вздрогнула.
— Я? Не знаю. Мне придется выйти замуж или окончить свои дни старой девой. Пока что никто не делал предложений, но и второй вариант не очень хорош.
Фредерик махнул рукой, и его движения явно потеряли былую координацию.
— Да я не о том. Ну да ладно, не бери в голову. Прости.
Он взял у меня из рук фляжку, но пить не стал и просто задумчиво уставился вперед. Луна скрылась за облаком, так что в оранжерее стемнело, а тени на полу стали гуще.
— Я видел ее. Видел Мэри Луизу.
— Что? Где?
— Там же, где она провела все эти годы. Неужели ты думаешь, из психушек так просто выбираются?
Внезапно мне показалось, что в оранжерее холодно, и я обхватила себя руками.
— Отец платит большие деньги, о Мэри Луизе хорошо заботятся.
— Ты… говорил с ней?
— Конечно. И она показалась мне разумнее многих чопорных дам на этих ваших балах.
— Но она все еще видит то, чего нет?
— Конечно. Хотя возможно, это мы не видим всего.
Я не стала упоминать, что в последний раз, когда Мэри Луиза увидела что-то, чего нет, она попыталась ножом разрезать руки малышки Маргарет, утверждая, что у той под кожей жуки, которых надо убрать. Когда мать прибежала на крики, она увидела рыдающую Маргарет, перепуганных нас, и Мэри Луизу в крови, приговаривающую, что «надо вырезать насекомых».
К счастью, порезы были неглубокими и быстро зажили. А отец после того случая отправил нашу старшую сестру в клинику. Из которой, как мы знали, она вряд ли когда-нибудь вернется.
— Она тоже скучает по Лильсдену, — сказал Фредерик. — Рассказывает, как красивы здесь деревья по осени. Как здорово играть в прятки или сидеть в одном из эркеров, когда восходит солнце.
— Лильсден всегда будет ее домом.
— Возможно, она вернется сюда только после смерти.
Фредерик снова задумался, а я мягко взяла из его рук фляжку. Еще пить мне не хотелось, но я подумала, что и брату уже хватит. И хотя на дне еще плескалась пара глотков, я украдкой вылила их на землю.
— Жаль, здесь нет призраков, — сказал Фредерик. — Иначе это место идеально подошло бы для магических обрядов.
— Каких еще обрядов?
— Тех, что могут изменить жизнь, конечно! Только представь, провести обряд и стать, наконец, тем, кем всегда хотелось.
— Что за сказки, Фредерик!
— Это не сказки… кое с какими полезными людьми отец меня все-таки познакомил. Они зовут себя Орденом и занимаются каким-то оккультизмом. И однажды я найду подходящее место.
Это случилось, когда мы собрались уходить. И я до сих пор думаю, что было бы, если мы ушли раньше? Или не обратили внимания? Или если бы просто не пили ту дрянь? Возможно, тогда та осень стала бы одной из череды многих, а жизнь моего брата сложилась иначе — и я не потеряла его навсегда.
Когда мы уходили, то снова выглянула Луна, и между пышных зеленых кустов мы заметили силуэт девочки. Она была в странной одежде, как будто в очень короткой юбке и укороченных чулках. Она нас не видела, чем-то страшно увлеченная в стороне, и мне показалось, что мы видим не призрака прошлого, а призрака будущего.
Девочка исчезла через секунду, а мы с братом также стояли и смотрели на то место. Только Фредерик выдохнул:
— О боже.
========== 2. ==========
Мы никому не стали рассказывать. А Маргарет уверили, что не нашли ничего интересного. Она не хотела отправляться вслед за Мэри Луизой, поэтому охотно поверила.
Что касается меня, то я была напугана. Но мне и себя удалось убедить, что это был лунный свет и алкоголь, а вовсе не что-то необъяснимое или сверхъестественное. Фредерик тоже вел себя как обычно. И хотя пару раз я видела его в задумчивости бродящим рядом с оранжереей, но не придала этому значения. Полагая, что он тоже ищет рациональное объяснение.
Этот вопрос тоже не дает мне покоя. И, возможно, когда каждую осень падающие листья начинают скрестись в окно, меня мучает именно он: могла ли я что-то сделать? Что, если бы в то время я поговорила с Фредериком? Что, если бы рассказала отцу или матери, и они что-то предприняли? Я не знаю. И чувство вины для меня такое же постоянное, как наступление осени каждый год.
Спустя неделю отец с Фредериком уехали в Лондон, я и думать забыла о нашем призраке. Лильсден окутывала осень. Теперь почти каждое утро между деревьями стелился туман, а при прогулках под ногами шелестели пожухлые листья. Мы без опаски подставляли лица редкому солнцу — потому что больше оно не грело. И, закутавшись в паутины шалей, все больше времени проводили внутри деревянных стен, поближе к камину.
Ллевелин отправился в новую школу, и мы с сестрами гадали, сколько он продержится в ней. Я предполагала, что до весны, Маргарет меня поддерживала, поэтому Кэролайн сразу заявила, что он вернется уже к Рождеству. А Элинор фыркнула и сказала, что Ллевелин будет в школе до мая, пока не начнется кое-что для него поинтереснее — сезон в Лондоне.
В самое темное время осени, когда казалось, что все дни — это ночь и туман, в Лильсден вернулся отец. Но с ним был не только Фредерик, но и его знакомая — мисс Лиллиан Мур.
Мы были ею очарованы. Бойкая миниатюрная брюнетка, которая полагала, что женщины могут добиться не меньшего, чем мужчины, стоит им только позволить. Отец подобных взглядов откровенно не одобрял, но мисс Мур терпел по одной ему ведомой причине — кажется, один его важный друг попросил об одолжении.
Элинор, конечно же, по секрету сказала, что отец мисс Мур какая-то важная шишка, а Фредерик надеется жениться на девушке. Но даже я сомневалась в правдивости этого утверждения — по крайней мере, во второй его части. Она была совсем не во вкусе Фредерика, и он сам не проявлял к ней того внимания, какое мог бы. Но я видела, он тоже хочет, чтобы она была здесь.
Официальным же объяснением пребывания мисс Мур в стенах нашего дома было то, что она прекрасная художница и хочет сделать несколько зарисовок Лильсдена с натуры. И Фредерик любезно предложил провести ей неделю в поместье.
Лиллиан Мур ради приличия даже взяла с собой горничную, да и пейзажи действительно рисовала. Я их видела, они были прекрасны. У меня в спальне до сих пор висит один из ее набросков.
Однажды, кажется, на третий день пребывания гостьи в Лильсдене, я гуляла среди аллей, когда заметила мисс Мур. Она стояла с мольбертом примерно на том же месте, где в начале осени сидели мы с сестрами, но лицо Лиллиан было обращено к поместью. Хотя рисовала она вовсе не его, а оранжерею.
— Какая чудесная картина, — похвалила я, подходя. — Надеюсь, не помешала?
— Что вы, это же ваш дом. Вы вольны делать, что пожелаете.
Мне показалось, в ее голосе прозвучала легкая насмешка. Как будто она подчеркивала, что моей судьбой распоряжается отец, и Лильсден мой дом, пока он не пожелает выдать меня замуж. Мне внезапно захотелось показать этой особе, что она не права. Что и она, и Фредерик носятся с какими-то глупыми мечтами вместо того, чтобы жить настоящей жизнью.
— Однажды этот дом формально будет принадлежать Фредерику, — сказала я. — И его жене. Но брат всегда будет мне рад.
— Не сомневаюсь в этом, мисс Лойд.
Она макнула кисточку в зеленую краску и ярче обозначила растения за стеклянной стеной оранжереи.
— Ваш брат много рассказывал о вас. Вы тоже пишите?
— Немного, — смутилась я, — не так хорошо, как он.
— Вы себя недооцениваете.
— Откуда вам знать?
— Ну, Фредерик показывал некоторые из ваших работ. Очень недурно. Я уверена, лондонские издатели в очередь бы выстроились, чтобы их опубликовать.
Я не знала, чего во мне больше: радости от того, что кто-то, помимо брата, оценил мои неуклюжие рассказы, или страха от того, что кто-то, кроме него, их прочитал. В любом случае, я подумала, что обязательно доберусь до Фредерика и надеру ему уши!
Тем временем Лиллиан вернулась к пейзажу, добавляя незаметные мазки краски, от чего холст как будто оживал.
— Вы ведь не такая, как ваши сестры. Вы тоже стремитесь к большему, к себе. Как Фредерик. Возможно, стоит присоединиться к нам?
— Присоединиться в чем?
Она опустила кисточку и внимательно на меня посмотрела.
— В обряде. Нам нужна энергия стихии, и как только она проявится, мы совершим в этом месте силы, в вашей оранжерее, обряд. Который высвободит нужную энергию, откроет нам путь. Мы будем обладать силой! И эта сила позволит нам делать то, что мы пожелаем. Жить, как мы пожелаем. Разве не заманчиво?
— Скорее, безумно, — осторожно ответила я.
Лиллиан пожала плечами и вновь вернулась к картине.
— Как пожелаешь. Но я верю, что ты передумаешь. И в ночь, когда мы будем проводить обряд… я попрошу Фредерика зайти за тобой.
— Он потратит время зря.
Мисс Мур не ответила. Только подняла голову и, прищурившись, посмотрела на горизонт:
— Кажется, собирается гроза. Это подходящее время. Возможно, сегодня все и случится.
Что, если бы грозы в тот день не было? Ни в один из последующих, и мисс Мур пришлось уехать ни с чем? Но на эти вопросы я знаю ответ: она просто вернулась бы позже. И продолжала возвращаться, пока не обрела желаемое. То, чего так жаждал и мой брат — а ведь для обряда требовалось как минимум двое, как я поняла позже.
Но гроза в ту ночь действительно была. Первые гулкие раскаты проникли в стены поместья, когда мы все сидели в столовой за ужином. А когда я улеглась в постель, то по стенам зашелестел дождь, и в окнах я видела отсветы вспышек молний.
Я боялась и ждала момента, когда в мою комнату постучат. И это один из главных вопросов: что, если бы тогда я пошла вслед за Фредериком? В душную оранжерею, где уже ждала мисс Мур. Чтобы провести обряд и обладать силой. Возможно, объединив усилия троих, мы бы получили ее быстрее? Возможно, мы бы вообще успели ее получить?
Но услышав стук в дверь, я не встала с постели. Я не пошла на зов брата, и только выше натянула одеяло. Он постоял немного и постучал еще раз, но я продолжала оставаться в постели. И он ушел. А я почти воочию видела, как он мягко ступает по коврам, прикрывая ладонью свечу. Как у лестницы он оглядывается в последний раз, давая мне шанс передумать, выскочить из своей комнаты и последовать за ним.
Я всегда за ним следовала. Но не в тот раз.
И что, если бы молния не попала в ту ночь в оранжерею? Как бы тогда сложились жизни каждого из нас?
Но Лильсден против запретной магии. И молния ударила в оранжерею, вдребезги разнося стекло, наполняя звоном весь особняк, заставляя каждого подскочить на месте — и нестись узнавать, что происходит.
Я не спала, поэтому быстро накинула халат и одной из первых оказалась у двери оранжереи. Мы с отцом одновременно вошли внутрь. Сквозь расколотый потолок лил дождь, тут же начавший хлестать и по нам. Чуть дальше, в осколках стекла, лежала обнаженная окровавленная женщина — похоже, ее задело стеклами, рухнувшими с потолка. Я без труда узнала в женщине мисс Мур. А над ее телом сидел мой брат, такой же обнаженный.
Фредерик поднял голову на отца, и его горящие глаза безумно сверкали.
— Убирайся к черту! У нас почти получилось! Последний акт, и магия бы высвободилась. Я никогда не стану твоей марионеткой!
Только тогда я увидела, что Лиллиан лежит в окружении погасших разбросанных свечей. Возможно, на нарисованных символах, которые теперь уже смыл дождь. И я не сомневалась, что знаю, каким должен был стать последний акт. Какой последний толчок требовался в их обряде. Поэтому они оба обнажены.
За нашими спинами коротко взвизгнула Элинор, и отец сразу взял себя в руки. Он вытолкал меня и сестер из оранжереи, позвал верного слугу, и вместе с матерью они скрылись за дверью. Выходя, кутаясь в мокрый халат, я успела обернуться и увидеть, как Фредерик баюкает Лиллиан в своих руках на фоне буйной зелени среди погасших свечей. И хлещущий дождь смывает с их тел кровь.
Это был последний раз на многое время вперед, когда я видела своего брата.
В ту ночь я так и не сомкнула глаз, поэтому успела услышать с утра, как к дому подъехал экипаж. Но когда я выбралась из постели и подбежала к окну, то заметила только, как он отъезжает от поместья и уносится по дороге.
Одевшись, я спустилась вниз и первым делом заглянула в оранжерею. Дождь уже закончился, и слуги сметали осколки стекла, сокрушаясь, что молния ударила именно в оранжерею.
Мать я нашла в гостиной. С холодным выражением лица она сидела, сцепив руки перед собой.
— Мама… где они?
— Уехали. Эдвард считает, твоему брату стоит навестить Мэри Луизу.
— А мисс Мур? Она… умерла?
— Умерла? — мать наконец-то перевела взгляд на меня и презрительно фыркнула. — Лучше б она умерла! Нет, ее сильно задело осколками, но она жива и здорова. Отправилась тоже в Лондон.
Я присела на краешек дивана напротив матери. Мне захотелось взять ее за руку, но я сдержалась.
— Мама, я скоро увижу Фредерика?
— Ты никогда его не увидишь.
— Что? — я не поверила своим ушам.
— Эдвард поедет к юристу. Он перепишет завещание, чтобы Фредерик никогда ничего не получил. Он безумен. Он опозорил нас. Он совершил непростительное.
И в этот момент я не знала, что мать считает более непростительным: магический сексуальный обряд или пойти против воли Эдварда, не согласиться с ним?
Но отец действительно лишил Фредерика наследства. Более того, он запретил ему даже приближаться к Лильсдену и пообещал, что тот никогда больше не ступит на эту землю. Отец проклял Фредерика, заявив, что теперь он может крутиться сам, как хочет, и совершать какие угодно «непотребства».
До сих пор я не знаю, почему отец был так жесток. Почему он не захотел замять скандал и делать вид, что ничего не произошло. Только много позже мать сказала, что Фредерик сам этого не пожелал. И когда Эдвард смягчился, Фредерик сам послал его к черту, не желая иметь с семьей ничего общего.