И если ей не захочется читать эти воспоминания (комплименты никогда не доставляли ей удовольствия — уж я-то знаю!), я был бы очень рад, если бы они попали в руки ее сыну. Молодые обычно воспринимают своих родителей как некий изначально заданный идеал — я прекрасно помню это по своим детям — и им нелегко смириться, когда они замечают в нем несовершенство. Им нужно время, чтобы понять, что их родители — точно такие же противоречивые существа, как и они сами, и что их величие заключается не в безгрешности, а в умении заметить свои изъяны и преодолеть их.
И мне бы очень хотелось, чтобы эти записи хоть немного помогли Игору увидеть его мать со стороны — такой, какой ее видели неплохо знавшие ее, а главное — глубоко восхищавшиеся цельностью ее натуры люди.
Глава 4. Преображение Людмилы Викторовны
Подавляющему большинству людей не присуща способность критически осмысливать свои поступки и анализировать их причины. Человечеству в целом свойственно маниакальное стремление к усреднению всего и вся, заставляющее людей постоянно затрачивать невероятное количество времени, сил и материальных средств на построение всевозможных моделей поведения, прогнозов развития общества в целом и его отдельных составляющих в частности, социальных портретов различных общественных групп и индивидуальных гороскопов. Когда, однако, речь заходит об обобщении своего личного опыта, люди смотрят на свое прошлое исключительно через призму самоутверждения, что позволяет им видеть мотивы и цели своих действий в неизменно розовых тонах, а их негативные последствия объяснять саботажем или открытым противодействием многочисленных врагов.
Этот давно уже не вызывающий сомнения в небесном сообществе факт приобретает особое значение в случае исполинов. Предшествующее их родителям поколение (называемое на земле бабушками (для женских представителей) и дедушками (для мужских)), не неся персональной ответственности за их воспитание, с одной стороны, и испытывая животную боязнь за их физическое благополучие и забыв все особенности развития своих собственных детей, с другой, превращается в основной источник возникновения у исполинов чувства вседозволенности и самолюбования. Сами же исполины, с невероятной легкостью подчиняющие вышеупомянутых бабушек и дедушек своей воле, все больше укрепляются в осознании своего превосходства над людьми, что приводит к их ярко выраженному стремлению избегать общества последних и замыкаться в себе.
(Из отчета ангела-наблюдателя)
Когда Мариночка сказала мне, что хочет написать о Танюше книгу, у меня прямо сердце защемило. А когда она попросила меня поделиться своими воспоминаниями о ней, с тем, чтобы дополнить ее жизнеописание взглядом со стороны самых близких ей людей, так и вовсе слезы на глаза навернулись. Какая мать не обрадуется возможности не только прочитать книгу о своей дочери, но и поучаствовать в ее создании?
Ее даже не смутило мое искреннее признание, что не наградил меня Бог талантом излагать свои мысли на бумаге. Она объяснила мне, что эта книга создается лишь на базе Танюшиного примера как типичного представителя нашего общества и времени и что речь в ней пойдет скорее о взаимоотношениях поколений на различных этапах жизни. И попросила просто записывать все, что мне вспомнится, добавив, что слово, сказанное от души, всегда к другой душе путь найдет.
Большей частью, как я поняла, Мариночку интересует то время, когда у Танюши Игорек родился, поскольку, только начиная с этого времени, и можно говорить о взаимоотношениях трех поколений в нашей семье, но боюсь, что начать мне придется издалека. Меняется со временем отношение людей к близким, спору нет, но корни-то его в детстве прячутся. Сейчас я это, как никогда прежде, понимаю.
Ребенком Танюша была послушным и нетребовательным. Баловать ее нам с Сергеем Ивановичем некогда было — оба мы из самых простых семей вышли, ни помощи, ни поддержки ждать нам неоткуда было. Все с нуля, все своими собственными руками. Тогда, правда, и жизнь попроще была — не было такого количества соблазнов вокруг, как сейчас. Но все необходимое для здорового роста у Танюши всегда было — и питание полноценное, и одежда добротная, и отдых у моря каждый год, и для учебы все, что нужно. Ради этого мы с Сергеем Ивановичем, не задумываясь, и себе во многом отказывали.
Я, бывало, временами слабину давала — и пирожное лишнее ей хотелось купить, и платье понаряднее, и котенка или щенка какого-нибудь завести — но Сергей Иванович всякий раз напоминал мне, что не куклу мы растим, а достойного человека, которого другие не по одежке, а по уму и знаниям всю жизнь ценить будут. И что мы должны своим примером каждый день ей показывать, что отвлекаться от главной цели на всякие мимолетные увлечения серьезному человеку не к лицу.
Училась Танюша хорошо. Вот даже точные науки — хоть и не давались они ей, а на твердую четверку она всегда выходила. Мне-то ей помочь нечем было — в институте так и не вышло у меня доучиться, а школа уже к тому времени забылась. Репетиторов мы ей пару раз нанимали, но толку от них оказалось немного. Да она и помощи никогда не просила — все сама над книгами сидела, читать она всегда любила.
Я вот, к примеру, помню, что многие из моих знакомых на родительские собрания с опаской шли, а я нет — редко мне доводилось критику в адрес дочери слышать. Обычно очень мне приятно было после них домой идти. Сергей Иванович тоже одобрительно к Танюшиной самостоятельности относился, хотя по натуре своей он всегда к строгости склонялся — считал, что промахи больше внимания к себе требуют, чем успехи.
Вообще-то в воспитание Танюши он большей частью не вмешивался — твердо стоял на той позиции, что дочерью мать должна заниматься, чтобы настоящую женщину из нее вырастить. Для того-то он и взял на себя все материальные заботы и дал мне возможность сосредоточиться на семье и доме — чтобы и кушала Танюша вовремя, и одета всегда была по сезону, и на улице попусту не болталась. Слово свое он говорил, только когда действительно важное решение принимать нужно было — куда после школы поступать, например. А я уж потом следила, чтобы решение это в жизнь воплощалось, как следует и в срок. И нужно сказать, Танюша к мнению нашему всегда прислушивалась.
Одним словом, ни в школе, ни в университете никаких сложностей у нас с ней не было. Даже тот пресловутый подростковый возраст без особого напряжения прошел. Наверно, потому и оказалось для нас полной неожиданностью заявление Тани после университета, что отныне она будет жить по-своему и что это ее «по-своему» разительно отличается от нашего.
Сергей Иванович попытался поговорить с ней, выяснить, откуда такие безрассудные капризы взялись, но она вдруг, ни с того ни с сего, заупрямилась: буду жить, как хочу, и точка. Очень он тогда на нее обиделся — получалось, что она и училась, и хороший диплом получала только для нас, а самой-то все те дороги, которые перед ней образование открыло, и не нужны вовсе. А мне, которой пришлось в свое время на диплом рукой махнуть, так и вовсе непонятно было, как можно так пренебрежительно к нему относиться.
Так она работу сама себе и нашла. Очень она нам подозрительной показалась — мелкая фирмочка, ни имени, ни положения, интерьером занимается, таких пруд пруди, да и где гарантия, что не прогорит через год? Сергей Иванович справки, конечно, навел, выяснил, что существует эта фирма уже несколько лет, работает довольно стабильно и, хотя продвижения по службе ожидать там не приходится, текучесть кадров в ней совсем невысокая — значит, не выжимает директор все соки из сотрудников, чтобы тут же их новыми заменить. И мы решили дать ей возможность самой свой выбор на вкус попробовать — авось, скоро надоест сиднем на одном и том же месте сидеть.
Личная Танина жизнь тоже очень нас с Сергеем Ивановичем волновала. Ладно бы еще решила карьерой заняться, тогда можно было бы с образованием семьи подождать, так ведь нет! Создавалось впечатление, что замужество и дети ее еще меньше интересуют, словно решила она плыть по течению — к какому берегу прибьет, так и будет. И нельзя сказать, чтобы не попадались ей достойные парни, но стоило нам только заикнуться, что вот, мол, сделала, наконец, хороший выбор, как она тут же с ним расставалась.
Сергей Иванович вообще с ней больше разговаривать отказывался. Мы к тому времени дачу строить затеяли, так он эту дачу в настоящий загородный дом превратил и настоял, чтобы мы с ним туда переехали — а Таня пусть живет, как хочет. Много мы с ним тогда спорили. Он мне даже запретил к ней чаще, чем раз в месяц, наведываться, сказав, что и так ее опекой своей к одному только белому хлебу приучила. Мне же оставалось только уговаривать его, что Таня, как все молодые, что-то свое в жизни ищет и, как все молодые, рано или поздно придет к мысли, что каждое новое все равно на одних и тех же китах стоит.
Особенно тяжело было мне наблюдать за ней рядом с подружками ее неразлучными. У Светы — и муж, и сын, и она рядом с ними счастьем светится. У Марины, правда, своей семьи еще нет, но зато на работе что ни год — и по службе, и в зарплате повышение. А Таня наша словно застряла между ними, к упрямству своему прикованная. Одна только мысль от полного отчаяния меня удерживала — не бывает так, чтобы не проросли добрые зерна, которые родители в душу ребенка заронили, чтобы пропали они впустую.
И дождались мы все же! Нашла наша Таня своей берег и всей душой к нему потянулась, не стала ждать, пока течение ее к нему принесет. Анатолий нам с Сергеем Ивановичем сначала не очень понравился — уж больно красиво все его речи звучали, такими хорошо девчонкам головы кружить, а нам в голову поговорка пришла: «Мягко стелет, да жестко спать». И тут-то наша Таня и показала нам, что с этого берега ее и танком не сдвинешь.
Да и Анатолий на редкость хорошим ей мужем оказался: и внимательным, и заботливым, и хозяйственным, и ответственным, и не размазней у жены под каблуком. Он и к нам-то за советом куда охотнее Тани обращался — с Сергеем Ивановичем вообще очень быстро общий мужской язык нашел (тот к нему скоро, как к сыну, которого ему так и не посчастливилось дождаться, относиться стал), и со мной у него немало общих интересов оказалось. Даже Таня, как я заметила, под его влиянием смягчилась — совсем иначе слушать нас начала.
И, разумеется, как только она нашла свое женское место в жизни, у нее и во всех остальных отношениях дела на лад пошли. И на работе со многими отношения улучшились, и к непосредственным переговорам с французским поставщиком ее все чаще привлекать начали, а там и подружиться удалось с этим французом — они с Анатолием к нему после свадьбы в гости ездили. Я еще Сергею Ивановичу тогда сказала, что вот, мол, терпение всегда вознаграждается, а из строптивых детей куда больше толка выходит, чем из покладистых.
А потом у Тани с Анатолием Игорек родился.
Ну вот, Мариночка, добралась я, наконец, до того времени, о котором ты и просила меня написать. Ты уж прости, что вступление таким длинным оказалось, но нельзя говорить об отношениях между людьми только на определенном этапе их жизни — непонятно будет без всей-то предыстории, особенно, если она сплошными американскими горками оказалась, как у нас с Таней.
Я, конечно, как только Таня с Игорьком домой вернулись, сразу же к ним побежала. У нее ведь младших никого не было, откуда же ей знать, как с малышами управляться? Я и до его рождения подсказывала ей, как себя правильно вести, и как будто ни один мой совет во вред ей не пошел. Но в тот раз, когда я предложила показать ей, как купать Игорька, она так на меня глянула, словно я его у нее отобрать собралась — разве что не зарычала.
Очень мне обидно стало, но Анатолий мне дельную мысль подсказал. В самом деле, не могу же я на каждом шагу ей помогать, если они живут отдельно. Я решила, было, к ним пока переехать, хоть на месяц, но Анатолий и здесь тактичность проявил — сказал, что не может себе позволить Сергея Ивановича без моей заботы оставить. Тот ведь и вправду не привык сам по дому хозяйничать. И когда Анатолий предложил мне наставлять Таню по телефону и пообещал лично проследить за тем, чтобы она моим указаниям следовала, я и вовсе успокоилась.
Так мы и беседовали с ней — до самого Нового Года. Раньше еще раз приехать мне так и не случилось. Сначала Таня уверяла меня, что Игорек незнакомых лиц боится, затем грипп страшный разразился, и Сергей Иванович умудрился где-то подхватить его… Так и вышло, что он Игорька вообще в первый раз только на Рождество и увидел.
В тот их приезд к нам я вновь убедилась, что, сколько бы молодые ни изобретали велосипед, едут они на нем по хорошо проторенным дорожкам. Вот и из Тани получилась типичная молодая мать, которая миллион страхов себе навоображала, но в каждом жесте ребенка явные признаки гениальности видит. Это же надо такое придумать, что двух- или трехмесячный ребенок незнакомых боится! Да он в таком возрасте еще толком не понимает, что вокруг него происходит — откуда боязни взяться? Вот и сидел Игорек у меня на руках спокойно, пока она со мной пререкаться не начала, а она мне — он чуть ли не речь человеческую уже понимает.
А к Сергею Ивановичу он и вовсе сам ручки потянул. Я смотрела на своего строгого мужа, неловко обхватившего внука, и мысленно улыбалась. Когда Таня маленькой была, ему некогда было с ней возиться, а сейчас у него прямо лицо смягчилось, и улыбка не так на губах, как в глазах появилась. И даже, когда Игорек чуть не разбил тарелку при прямом попустительстве родителей, он даже не насупился. Таня, правда, быстро опустила малыша на пол.
И вот, кстати, еще пример ее материнской близорукости. В три месяца ребенок ползает — ну, не смешно ли? Или еще лучше — любит технику и даже понимает, как ею пользоваться! Конечно, ребенок будет по полу животом ерзать, если родители ему такое позволяют! Я содрогнулась при мысли о том, сколько пыли он у них дома на себя собирает. И тот пульт, на который он случайно наткнулся, они, небось, на пол и бросили, чтобы продемонстрировать невероятную развитость современных детей.
Как по мне, так лучше больше внимания гигиене и здоровью уделять. Сергею Ивановичу, правда, история с пультом понравилась — он в этом совпадении свою любовь к технике увидел — и я решила пока не высказываться. Но, выждав где-то с неделю, я все же позвонила Тане и намекнула ей, что потакать всем желаниям ребенка еще не значит действовать ему во благо. Хочет раньше сидеть — замечательно, но как потом искривление позвоночника исправлять? Книжки ему нравятся — прекрасно, но в таком возрасте он неминуемо будет их рвать, а стоит ли его к такому приучать?
И нужно отметить, что потом, весной, когда мы с Сергеем Ивановичем время от времени приезжали к ним, я заметила, что Таня стала вести себя с Игорьком и строже, и сдержаннее. И моментально откликаться на любое его требование она перестала, и разговоров о его очередных вновь открывшихся талантах мы, по крайней мере, больше не слышали. У меня появилась надежда, что в самом скором времени восторженность молодой родительницы сменится в ней трезвостью по-настоящему заботливой матери.
И действительно — летом, как только установилась хорошая погода и я намекнула ей, что ребенку было бы полезно как можно чаще на свежем воздухе бывать, они — все втроем — начали приезжать к нам на выходные. Сергей Иванович поначалу насторожился — маленький ребенок ведь не может не нарушить устоявшийся быт двух пожилых людей. Но молодые с малышом почти все время проводили в саду или во дворе, а когда выяснилось, что Игорек может часами складывать из кубиков различные сооружения, Сергей Иванович окончательно сдал все свои позиции в отношении строго порядка в доме.
Однажды, в их следующий приезд, он вдруг вытащил откуда-то набор Лего (и мне даже словом не обмолвился, что купил!), и с тех пор они с Игорьком просиживали вечера напролет, собирая и разбирая всевозможные фигуры. Когда я поглядывала на них, у меня частенько сердце щемило — молодость у нас была трудная, и я так и не решилась на второго ребенка и только сейчас поняла, как ему нужен был сын.
В то же время я обратила внимание на необычную Танину задумчивость — я бы даже сказала, напряженную задумчивость. Она всегда немногословной была, но сейчас она словно отключалась от всего происходящего вокруг нее и полностью уходила в себя. Я занервничала — уж не разладилось ли у них что с Анатолием? Молодым матерям случается всю свою жизнь сосредоточить в ребенке, забывая о том, что и мужу их внимание и забота нужны. Но Анатолий, казалось, не видел в этом ничего необычного, и я в очередной раз порадовалась за то, какой чуткий и понимающий муж достался моей дочери.