Праздновать первый в жизни Игорька день рождения Таня с Анатолием его в город увезли. У нас дома мы тоже немножко посидели, но затем они объяснили нам с Сергеем Ивановичем, что Игорь очень любит встречаться с дочкой Таниных сотрудников и Светочкиным Олежкой. А мы и не обиделись — у нас вокруг по соседству люди, в основном, в возрасте, а если и с детьми, то уже взрослыми. Но недостаточно еще взрослыми, чтобы своих собственных детей иметь. Игорьку и поиграть-то не с кем, а ребенку общество других детей обязательно нужно.
Но кончилось это празднование дня рождения с другими детьми новой для меня головной болью. Несколько дней после него Игорек постоянно одно и то же слово повторял, и я никак не могла понять, что он хочет. Что я только ему ни показывала, что только ни называла — он только головой мотал и все больше надувался. Наконец, я не выдержала и позвонила Тане.
— Таня, что это за «дала» такая? — спросила я, едва поздоровавшись.
— Дала? — удивилась она, и вдруг охнула. — А, это, наверно, Даринка — Галина дочка. Когда они с Игорем встречаются, их оторвать друг от друга невозможно. А что случилось? — В голосе ее послышалась явная тревога.
— Да ничего страшного, — успокоила ее я. — Он просто уже два дня дуется: и играть не хочет, и ест кое-как — все «Дала!» да «Дала!»… Что мне с ним делать-то?
— Мам, ты знаешь… — Она нерешительно замялась. — Я еще когда с Игорем дома сидела, мы с Галей каждый вечер на видеосвязь на компьютере выходили. Полчаса, не дольше — им хватало, чтобы успокоиться… — Она сделала выжидательную паузу.
Компьютер у нас в доме, конечно, был — как же Сергею Ивановичу без него-то работать? Но мне он был без надобности, да я и побаивалась к нему подходить — еще, не дай Бог, сломаю что-нибудь, и у Сергея Ивановича все дела станут.
— Таня, — помедлив, ответила я, — ты же знаешь, что я в этих ваших компьютерах не разбираюсь…
— Мам, да тебе не нужно будет ни в чем разбираться! — как всегда, перебила она меня. — Мы тебе все настроим, и покажем — там нечего делать!
Я недоверчиво хмыкнула и сказала ей, что поговорю с отцом — в полной уверенности, что он решительно воспротивится подобной блажи. Но Сергей Иванович расценил Танино предложение как возможность для Игорька сделать еще один шаг на пути технического развития и не просто согласился, а очень даже одобрительно.
Сочувственную поддержку я нашла, как ни странно, у Анатолия. Пока Таня с Сергеем Ивановичем колдовали над компьютером в его кабинете, он сидел со мной и Игорьком в гостиной и мрачно бубнил, что тотальная компьютеризация лишает людей нормального человеческого общения и что скоро мы все в роботов превратимся. Я лишь головой качала — где же ты, милый, был, когда нужно было Тане запретить всякой ерундой заниматься?
Вот так и пришлось мне на старости лет осваивать компьютерную грамоту. И, положа руку на сердце, сейчас я об этом ничуточки не жалею. Сергей Иванович велел мне поначалу не включать без него компьютер (можно подумать, я бы решилась на такое самоуправство в его отсутствие!), поэтому все эти видеосеансы проходили у нас по вечерам, и со временем он увлекся ими ничуть не меньше меня. Так и познакомились мы с ним…, чуть не написала, заочно, с Таниными сотрудниками и новыми друзьями.
Дариночка мне с первого взгляда приглянулась. Сразу было видно, что они с Игорьком души друг в друге не чают, но она даже с такими незнакомыми людьми, как мы с Сергеем Ивановичем, всегда очень приветливо себя вела. Красивая она была девочка, но главное не это — глазки у нее живым интересом ко всему искрились, а в улыбке столько расположения к миру было, что не ответить ей тем же просто не получалось. И родители ее мне понравились: Галя — скромная, душевная и обходительная, и дочку тому же научила, а Тоша — хоть и немногословный, но тоже очень обаятельный паренек. Порадовались мы с Сергеем Ивановичем, что Таня с такой замечательной семьей подружилась.
Когда наступили холода, мы с Игорьком стали куда больше времени в доме проводить. Предоставленный самому себе, он вовсе не требовал постоянного внимания и, хоть и предпочитал возле меня находиться, мог часами в кухне на полу играть, пока я хозяйством занималась. А то, бывало, задумается, глядя в одну точку — и так глубоко, что казалось, что ничего вокруг не видит, лицо у него совсем отрешенным становилось.
Таня, услышав об этом, вдруг почему-то заволновалась.
— Мам, ты отвлекай его, — с непонятной настойчивостью просила она меня. — Рассказывай ему что-то — не нужно, чтобы он так глубоко в себя уходил.
— Да что за глупости! — возмутилась я. — Вокруг него каждый день столько нового — нужно ему все это осмысливать или нет? Какой толк его ежеминутно к новым открытиям подталкивать, если он разобраться в них не успевает?
— Мам, нравится это тебе или нет, — упорствовала она, — но в современном мире темп жизни ускоряется, и он должен к этому привыкать. И общительности учиться — что он будет в садике и школе без нее делать?
— Можно подумать, — проворчала я, — в этом твоем современном мире людям уже мыслить необязательно.
— Поверь мне, мама, — ответила она с каким-то надрывом в голосе, — мечтателям и мыслителям не так уж весело на свете жить.
Я не нашлась, что ей на это сказать — она-то сама и в детстве, и в юности задумчивой была, и если непросто ей было среди людей, что же не поделилась? Неужели не подсказала бы я ей, как расположить к себе людей — у меня-то никогда проблем с этим не было? Но Игорька отвлекать, как она меня просила, я не стала. Пусть себе размышляет на здоровье, мое дело — выведать потом, до чего он додумался. И потом — по-моему, они сами все меня убеждали, что нужно предоставить ребенку самостоятельность и не дергать его на каждом шагу.
Но как только выпал снег, я вновь убедилась, что излишнего надзора за детьми не бывает. Уж не знаю — то ли я недосмотрела, когда мы в снегу возились, то ли родители какого-нибудь чихающего и кашляющего десятой дорогой не обошли, когда в город Игорька возили, но только заболел он.
Уже во время обеда он весь раскраснелся, и в глазах слишком яркий блеск появился, а после сна и вовсе жар появился. Я бросилась звонить соседке в третьем слева от нас доме — она хоть и на пенсии, но прежде терапевтом была, а врач всегда врачом остается. Она пришла, прослушала его и сказала, что легкие чистые и дыхание не слишком жесткое. Лекарство она ему выписала, но только в дозировке засомневалась — с детьми все же она никогда не работала.
У меня такого лекарства не оказалось, и я принялась метаться по комнате, в которой дремал Игорек, дожидаясь то ли Сергея Ивановича, то ли Таню с Анатолием — кто первым приедет. Звонить я им не стала, чтобы не пугать понапрасну раньше времени — судя по времени, они уже все в дороге были.
Узнав, что у Игоря температура выше 38 градусов, Таня побелела как полотно.
— Таня, прекрати паниковать! — прикрикнула я на нее. — Я тебе сказала — легкие и бронхи чистые. Он просто простудился…
— Мама, ты не понимаешь! — почти простонала она. — Он ведь до этого еще ни разу не болел. Похоже, он в Анатолия пошел — того тоже почти ничего не берет, но если уже свалился… «Скорую» нужно вызывать!
— Да какая «Скорая» к нам на ночь глядя в пятницу поедет? — всплеснула руками я.
— Тогда давай укутывать его, — повернулась она к кровати, — мы его сейчас сами в больницу отвезем.
— Да ты совсем сбрендила! — в отчаянии закричала я. — Ребенок жаром пышет, а она его зимой на улицу… До той больницы не меньше получаса ехать, дороги все замело, его там сразу в реанимацию класть придется! Говорю же тебе, что доктор лекарство прописала — за ним нужно ехать, в инструкции обязательно дозы для детей написаны…
— Ничего я ему давать не буду, пока его педиатр не посмотрит! — отрезала она, и вдруг остановилась. — Господи, да я же Светке позвонить могу — Олежка пару раз на даче болел, как-то же она врача вызывала!
— Татьяна, подожди, — произнес вдруг Анатолий, и таким тоном, что у нас обеих головы сами собой в его сторону повернулись. — Давай лучше… Помнишь, тогда… Марину вытащили?
— Так она же взрослая! — резко возразила ему Таня, но на лице ее впервые появилось выражение трезвой сосредоточенности.
— Там детьми тоже занимаются, — твердо ответил Анатолий, не сводя с нее пристального взгляда.
— Ты уверен? — прищурилась она.
— Сейчас позвоню Марине, чтобы она меня… с Кисой связала. — Он вытащил телефон. — Но я в этом практически не сомневаюсь.
— Даже если так, — не сдавалась она, — тебе в тот раз сколько — полночи понадобилось, чтобы все, что нужно, найти?
— Так мы же тогда не знали, к кому обращаться, — пожал он плечами, нетерпеливо вертя в руках телефон. — А сейчас Киса нас прямо на нужного… врача выведет.
Несколько мгновений Таня в упор смотрела на него. Я уже совсем запуталась: говорили они так, словно в каждой фразе подразумевалось больше, чем слышалось, но если тот случай благополучно закончился, так какая разница, если через знакомства или взятку? Наконец, Таня отчаянно тряхнула головой.
— Звони, — выдохнула она.
Анатолия словно ветром из комнаты выдуло. Через пару минут он просунул голову в дверь.
— Я поехал, — произнес он скороговоркой. — Думаю, через час буду.
Мы с Таней провели этот час в полном молчании, сидя возле Игорька и прислушиваясь к его хриплому дыханию. Температура у него больше не поднималась, но и не падала — чем мы только его не обтирали. Он не плакал, не капризничал, лежал неподвижно в полузабытье, и когда открывал глаза, у меня прямо сердце заходилось — так смотрят, также не издавая ни единого звука, очень больные животные.
Вернулся Анатолий действительно через час и не один. Вот еще раз спасибо тебе, Мариночка, за то, что ты тогда и доктора этого нашла, и лекарство к приезду Анатолия уже купила, чтобы он время не тратил на его поиски! Доктор мне очень понравился: высокий, худощавый, волосы аккуратно подстрижены, очки почти без оправы — ну, ни дать ни взять, настоящий земский доктор! И манеры такие спокойные, голос негромкий, ненавязчивый — сразу видно, что не красоваться человек приехал собой и своими знаниями, а больному помочь. У него даже имя располагающим оказалось!
— Ипполит Александрович, — представился он, протянув мне руку, и прошел к кровати, на которой лежал Игорек.
А Таня даже в такой момент без фокусов своих не обошлась. Уставилась на него подозрительно, коротко поздоровалась, перевела взгляд на Анатолия — тот успокаивающе кивнул ей — и тут же присела на другую сторону кровати, рядом с Игорем, словно для того чтобы в любую секунду выхватить его из рук врача. Тот даже взглядом не ответил ей на такую грубость, а принялся выслушивать Игорька. Долго он его слушал, внимательно, даже глаза временами прикрывая и замирая в сосредоточенности. Наконец, он отложил стетоскоп, с явным облегчением вздохнул и с легкой улыбкой глянул на Таню, а потом и на меня.
— Ну что ж, особых причин тревожиться нет, — негромко, чтобы не беспокоить Игорька, проговорил он. — Лекарство, которое вам прописали, вполне подходит, но я бы существенно уменьшил дозу — я, знаете ли, не сторонник увлечения химическими препаратами.
Я с готовностью закивала. Таня, поджав губы, внимательно следила за каждым его словом, словно на противоречии каком-то поймать его хотела.
— Сейчас, в остром периоде, — продолжал тем временем он, — пусть, разумеется, примет его, и завтра еще три раза. А затем я рекомендую вам перейти на общеукрепляющие средства — рецепт я Анатолию оставлю — не стоит со столь раннего возраста ослаблять иммунитет ребенка.
Он пробыл у нас еще почти час, пока не убедился, что принятое лекарство подействовало — жар у Игорька явно спал, он вспотел и наконец-то по-настоящему заснул. Только после этого Ипполит Александрович уехал — Анатолий отвез его в город, сказав, что по дороге купит все, что тот порекомендовал.
Хочу сейчас еще раз его поблагодарить — тогда-то на радостях я все слова растеряла. Может, ты, Мариночка, ему как-то передашь, а если нет — так доброе слово так или иначе все равно до человека дойдет. Редко мне такие душевные люди встречались, от Бога он врач — понимает, что больного не только лекарствами, но и тоном, и взглядом лечить нужно, и общим настроем на одно только лучшее.
Я и Тане так сказала, когда мы вдвоем с Игорьком остались. И попеняла ей, что если уж согласился доктор ночью за город ехать, чтобы ее собственному ребенку помочь, то она могла бы хоть о вежливости, если уж не о признательности, вспомнить.
— Мам, отстань, — нагрубила она и мне, не поднимая глаз от уже не столь раскрасневшегося личика Игорька. — Посмотрим еще, как это общеукрепляющее лечение подействует.
А вот мне слова Ипполита Александровича крепко в душу запали. Я ведь и сама уже давненько к понятию о гармонии приобщилась, открыла вдруг для себя, что не только в здоровом теле — здоровый дух, но и физическое самочувствие в значительной степени и уверенностью в себе, и душевным спокойствием определяется.
И вот со следующей недели… На те выходные Таня с Анатолием никуда, конечно, Игорька забирать не стали — так и не отходили от него ни на шаг, хотя уже к вечеру в субботу было видно, что он явно на поправку пошел. Так вот — со следующей недели взялись мы с Игорьком за упражнения: по правильному дыханию, по расслаблению мышц, по раскрепощению сознания от всяких тревог и волнений. Я показала ему, как нужно сидеть, как спинку держать, как дышать — не грудью, а животом, как закрывать глаза и представлять себя… да хоть бабочкой, порхающей под потолком…
Особенно ему последнее понравилось — он потом частенько и в другое время вдруг заглядывался в какой-нибудь угол, склоняя голову то к одному, то к другому плечу, затем подходил к нему, садился на пол и закрывал глаза с выражением радостного ожидания на лице. Но самому долго сосредотачиваться у него, похоже, еще не получалось — через какое-то время у него обиженно надувались губы, и он вставал и уходил к своим игрушкам.
Тане я об этих упражнениях не стала говорить — вспомнила вовремя, как она скептически посмеивалась, когда я сама ими только заниматься начала. И сколько я ей потом ни рассказывала, насколько глубже и полноценнее они помогают почувствовать жизнь и весь окружающий мир — когда это она мне на слово верила?
На новогодние каникулы Игорек на целую неделю уехал с родителями в город, и нам с Сергеем Ивановичем взгрустнулось — каким-то пустым показался нам вдруг наш дом. Но, так или иначе, прошла эта неделя, и на Рождество они все вернулись, и Игорек прямо с порога бросился к нам с такой радостью, беспрестанно повторяя: «Баба! Деда! Баба! Деда!», что не только у меня, но и у Сергея Ивановича влажный блеск в глазах появился. И после Рождества вернулась наша жизнь к уже привычному для нас ритму.
Вскоре к нашим упражнениям мы с Игорьком и закаливание добавили. Сначала обтирание, потом обливание, а там и до короткого контрастного душа дошли. И что вы думаете — за всю зиму он больше ни разу не то, чтобы заболел, даже не чихнул! Сергей Иванович временами ворчал, что парню более активный образ жизни требуется, а потом решил и свою лепту в его оздоровление внести, хотя мне кажется, он скорее оттого дуться начал, что Игорек со мной больше времени проводил. Вот он и стал забирать его с собой на улицу — то снеговика во дворе лепить, то кормушки для птиц в саду строить, то дорожки перед домом и гаражом от снега расчищать. В дом после таких трудов они всегда возвращались довольные, голодные и с крепким румянцем во все щеки.
А там и весна пришла, и все зацвело, и птицы вернулись, и всякие жучки-паучки опять появились, и мы снова большую часть времени вне дома проводили. Игорек запоминал все больше и больше слов, и все лучше произносил их, и вскоре одних названий ему уже не хватало. Разные движения он больше звуками изображал — жужжал, если жук мимо пролетал, языком цокал и чирикал, если птица рядом на ветку садилась, а при виде машины и вовсе утробно рычать начинал. А когда по телевизору всяких животных видел, то довольно похоже их имитировал.