— На тебя, — вызывающе прищурился он.
— Тебя зачем сюда направили? — пропустил я мимо ушей типичную для него в последнее время провокацию. — У тебя прямо под носом подопечной жизнь отравляют, а ты что? Смотришь? Вместо того чтобы действовать? Исполнять свои первостепенные обязанности? Ты вообще еще не забыл, кто ты?
— А ты не бойся, — огрызнулся он, — ответственность за меня нести больше не нужно.
— Хотелось бы надеяться, — от всей души согласился с ним я. — Но если тебя отзовут — за преступное пренебрежение к своему долгу — кому придется гирлянду всех этих фокусов распутывать? Которую именно ты, своим попустительством, дал девчонке сплести — вместо того чтобы вовремя поставить ее на место. Снова мне за тебя работать? Так я ее вмиг приструню…
— Ну-ну, — неприятно усмехнулся он, — по-моему, это не я забыл, кто мы и зачем сюда направлены.
— Опять с больной головы на здоровую перекладывать? — разозлился все-таки я. — Тебе одну цель поставили. Главную. А все остальное — это так, прилагается.
— А у тебя-то самого, — медленно произнес он, — все также одна цель? Единственная? А Игорь к ней… как там было, прилагается?
— Вот только не надо сравнивать! — процедил сквозь зубы я. Он дернулся, как от удара, но я упрямо продолжал — не нужно было злить меня: — И, тем не менее, в ответ на твой вопрос — да, Татьяна была, есть и всегда будет для меня самым главным.
— Похоже, он в это действительно верит, — пробормотал он куда-то в сторону.
— Никакого другого развития событий я просто не допущу, — едко заметил ему я.
— Ты знаешь, — задумчиво обратился он снова ко мне, — ты молись, чтобы не пришлось однажды самому себе этот же вопрос задать.
— Да сколько угодно, — пожал я плечами. — Ответ я знаю и в серьезных делах точку зрения свою, как перчатки, не меняю.
— Вот и держи их при себе, — хмыкнул он. — Я, в отличие от тебя, не только цель вижу, но и все, что вокруг нее находится. Оттолкнуть сейчас Дару — Гале лучше не станет. И мне, и Аленке тоже. И потом — куда ее отталкивать? В радостно распростертые объятия Макса? Будем тремя домами дружить? Ты тогда тоже от него никуда не денешься — Игорь не даст.
— Это мы еще посмотрим, — буркнул я.
Он остро глянул на меня.
— Такой подход меня устраивает, — продолжил он через мгновенье. — Смотри себе на здоровье, но не вздумай вмешиваться. Если у меня терпения хватает ждать, пока Дара после такого сотрясения мозга в себя придет, то тебя эти… второстепенные обстоятельства вообще не касаются.
Круто развернувшись, он вышел из кухни. Похоже, этот паршивец окончательно уверовал в то, что последнее слово всегда за ним оставаться будет! Я решительно вознамерился в первый же после зимних каникул день начать прощупывать Дарину, но Татьяна, когда поздно вечером я рассказал ей… в общих чертах об этом разговоре, с сомнением покачала головой.
— Не знаю, — со вздохом произнесла она. — Про сотрясение это Тоша хорошо сказал. Мне кажется, что у нее сейчас вся картина мира рассыпалась, как карточный домик, и она ее по частям заново собирает. Вопрос только, как? Стоит ли тебе, не зная хода ее рассуждений, за нее браться? Может, лучше с Максимом сначала поговорить?
Меня передернуло.
— Можно подумать, — буркнул я, — что я мысли всех своих клиентов в детдоме знаю.
— Но они же — обычные дети, — возразила мне Татьяна. — И никак не связаны с Игорем. Если ты — случайно — не с той стороны зайдешь и еще больше ожесточишь ее, это ведь ему сразу же передастся.
— Вот я давно говорил, — напомнил ей я, — что пора с этой их нездоровой дружбой покончить.
— И я была с тобой полностью согласна, — ответила мне тем же она. — И, как мы оба с тобой видим, ничего из этого не вышло. Мне вообще в последнее время кажется, что изменить что-то в их жизни просто не в нашей власти — все будет, как будет.
— Еще чего! — возмутился я.
— Я не хочу сказать, что мы никакого влияния на них не имеем, — успокаивающе похлопала она меня по руке, — но друг с другом они связаны намного сильнее. Я имею в виду — все они, включая Аленку. Наверно, это еще одно проявление естественного баланса сил — чем больше их эти… ваши в штыки воспринимают…. да и мы тоже… тем прочнее они объединяются. И тем сложнее становится им на одном языке с нами разговаривать, — подумав, добавила она.
Я в очередной раз поздравил себя с тем, что не рассказал ей о последних попытках Игоря установить контакт с наблюдателем.
— Так что давай подождем, — продолжила она. — Ты ведь сам столько раз говорил, что нельзя даже человека лишать права самостоятельно решать свои проблемы — иначе откуда же в нем самоуважению взяться? Дарина — девочка хорошая, — усмехнулась она, когда я чуть не подпрыгнул, — и я уверена, что она и сама не сможет навсегда в этой неблагодарности увязнуть, и Игорь ей этого не позволит.
Но в чем бы она ни была уверена, не раз после этого разговора она садилась в машину у офиса в конце рабочего дня с крепко сжатыми губами. Не произнося при этом ни слова — на заднем сидении был Игорь — но то и дело косясь в сторону Тошиной машины, в которую юркала, как мышка, с каждым днем все более осунувшаяся Галя, и неодобрительно покачивая головой. Ей повезло больше, чем мне — в присутствии Игоря я был вынужден держать в узде не только свое лицо, но и мысли. Опасливо косясь на него, я пару раз заметил, как он, пристально прищурившись, разглядывает Татьяну в зеркало заднего обзора.
Что в конечном итоге разрубило этот гордиев узел, я так до сих пор и не знаю. Хотелось бы мне думать, что Тоша внял-таки моим увещеваниям, вспомнил о своем высоком предназначении, но, скорее всего, это Игорь сумел все же пробудить в Дарине совесть. Или ей самой надоело оставаться на отшибе пусть даже небольшого общества — вместо того чтобы притягивать к себе, как она привыкла, все восхищенные взгляды. Ради этого стоило даже снизойти до милостивого прощения ни в чем не повинной матери.
Уже весной я заметил, что Галя снова как будто ожила, Тоша сияет, как выставленный на всеобщее рассмотрение сувенирный самовар, а Аленка вторит каждому Дарининому слову, как эхо в ущелье — в которое превратился салон моей машины. А на дне рождения Светы Дарина уже вновь царила в центре своего малолетнего двора, уверенно копируя надменно величественные манеры Марины, которая всегда, с достойным куда лучшего применения упорством, претендовала на роль примадонны в нашем взрослом обществе. Честное слово, мне даже жаль, что я, скорее всего, не увижу, как младшая однажды подвинет старшую с занимаемого, как та думала, места.
Истосковавшись по всеобщему обожанию, Дарина не пожелала лишиться его и летом. И Игорь, вслед за ней, категорически отказался в лагерь ехать. В результате все летние каникулы они, вместо того чтобы набираться сил на свежем воздухе, прошатались по городу — слава Богу, хоть Олег за ними приглядывал, хоть изредка вывозя их всех к себе на дачу. Игорь даже домой стал все позже возвращаться, и мы его почти не видели — утром, когда мы уходили на работу, он еще спал, вечером же наскоро ужинал, часто после нас, и тут же утыкался в компьютер. Единственное, что меня успокаивало — это то, что он не в Скайпе время убивал, а вновь вернулся к изучению психологии.
Причину чего мы с Татьяной обнаружили только осенью. Наряду с другими неожиданностями. Возобновление занятий заставило Игоря вернуться к обычному нормальному режиму, и во время поездок в школу и из нее я вновь получил доступ к его мыслям — особенно результативный по утрам, когда он спросонья еще плохо контролировал сознание. Первое, на что я там наткнулся, насторожило меня, второе — обнадежило.
Оказалось, что наш несравненный кумир так и не смог смириться с мыслью, что кто-то посмел ее оставить. То, что такое происходит на земле повсеместно и ежедневно, ее не интересовало — в отношении ее такой проступок не мог быть ничем иным, кроме коварного и преднамеренного предательства, требующего раскрытия, обнародования и примерного наказания. И единогласное решение жюри присяжных в нашем лице о полном и безоговорочном оправдании Гали лишь направило ее мысли в сторону другого, уже единственно возможного кандидата в виновные.
Мне очень не понравился такой поворот событий. У Тоши должно было хватить ума пустить Дарину по ложному следу, со стороны Максима желания облегчить душу и покаяться тоже можно было не опасаться — в свете как особой закаленности темных к угрызениям совести, так и абсолютной невозможности разумно объяснить несоответствие его нынешнего облика тому волшебному образу, который запечатлелся в памяти у Гали. Но Марина! Где гарантия, что она не воспользуется прямо в руки ей плывущим шансом поспособствовать торжеству земного жителя над небесным? Все равно, каким. И чем больше небесных под ударом окажется, тем лучше.
Обрадовало же меня то, что Игорь явно прикладывал все усилия, чтобы отговорить ее от этой безумной во всех отношениях затеи. Он уже к тому времени понял основной закон психологии — нельзя идти по жизни с головой, повернутой в прошлое. Его нужно проанализировать, осмыслить, принять к сведению, но смотреть нужно всегда вперед. В чем он и пытался убедить Дарину. У которой, естественно, малейшее критическое замечание вызывало одно раздражение.
Я решил не вмешиваться в это первое серьезное разногласие между ними. По многим причинам. Говорить с Тошей или Мариной — в силу их нетерпимости к чьему бы то ни было мнению, отличному от их собственного — не представлялось возможным. Расспрашивая Максима о подробностях намерений Дарины, я мог не удержаться и напомнить ему его же старую идею о чрезвычайной полезности жестких испытаний для укрепления характера. Вызывать на откровенность Игоря мне тоже не хотелось — ему было весьма полезно лишний раз удостовериться в своих психологических способностях на случае особо неподдающегося клиента. Или окончательно убедиться в том, что он недостоин чрезмерных усилий.
Единственное, что я себе позволил — это мягко и ненавязчиво поддержать Игоря в правильности его действий. В конце концов, он — мужчина, которому не пристало постоянно истекать восторженно хвалебным славословием в адрес какой бы то ни было женщины. Как показывает многовековая практика, это не идет на пользу ни одному из них. Рано или поздно ему придется продемонстрировать твердость характера и весомость своего слова, и если Дарина не сочтет необходимым с ними смириться, тем лучше.
И меня лично совершенно не удивило, что в ней строптивость и заносчивость общепризнанной красотки перевесила значимость дружбы с Игорем. Что уж вспоминать о такой безделице, как благодарность за постоянную и неизменную моральную поддержку во время ее недавней мрачной депрессии! Она резко оборвала все внешкольные контакты с Игорем. По дороге домой она сидела, отвернувшись лицом к окну и отгородившись от всех стеной молчания. А после осенних каникул даже перестала ездить с нами.
Впервые увидев рядом с Игорем одну Аленку у входа в школу, я просто оторопел.
— А Дарина где? — спросил я, оглядываясь.
— Она не ходила сегодня на французский, — ответил Игорь, глядя куда-то в сторону.
— Она что, заболела? — заволновался я.
— Не знаю, — отрезал он.
Но она каким-то образом оказалась у офиса. Раньше нас. И возле машины, которую обычно подгонял туда к этому времени Максим. У меня зашевелились нехорошие подозрения. Поделиться которыми с Тошей я просто не успел — как только он вышел из офиса, к нему бросилась Аленка. Он улыбнулся ей, глянул на стоящую у машины Дарину, прищурился и перевел на меня внезапно отяжелевший взгляд. Под которым у меня все слова предупреждения в горле застряли.
С тех пор Дарина регулярно, хотя бы пару раз в неделю опережала нас у офиса. После встречи с Максимом и Мариной, что я кое-как выудил из вновь замороженных мыслей Игоря. Я порывался было поговорить с Тошей, выяснить, что происходит, но он проходил мимо моей машины с яростно выдвинутой вперед челюстью и едва удостаивая нас с Игорем кивком — у меня рука сама отдергивалась от ручки двери. У меня не было и тени сомнения, что он в курсе происходящего — Максим вряд ли бы осмелился раскатываться с Дариной без его согласия. Из чего вытекал единственно возможный вывод — он решительно демонстрировал мне, что не допустит вмешательства Игоря в дела Дарины, так же как моего в его.
Я искренне пожелал ему всевозможных успехов. На пути к окончательной мании величия. Если он предпочитает воздействие на девчонку Марины и Максима, если он не в состоянии увидеть его очевидно разрушительные последствия, если он считает себя в силах держать их под контролем — флаг ему в руки. В конечном итоге, они обрушатся как на голову его идола, так и на его собственную. Моя же задача — вывести Игоря из зоны неминуемой катастрофы — выполнена.
Основания надеяться на это мне давали и наблюдения за ним. Впервые он реагировал на очередной Даринин каприз как-то иначе. Сказались все же мои напоминания ему о твердости и стойкости! В мыслях его и намека не было на попытки позвонить ей, вызвать ее в Скайпе, поговорить между уроками… Не стану скрывать, я тогда испытывал гордость за него — словно заядлый курильщик или пьяница, твердо решившись покончить с пагубной привычкой, он молча, сцепив зубы и собрав в кулак всю свою волю, ждал, пока оставит его проклятая зависимость.
Татьяна, к сожалению, этого не понимала. Она вдруг взяла за привычку пристально и обеспокоенно вглядываться в его лицо, то и дело бросая на меня вопрошающие взгляды.
— Вы что, поссорились с Дариной? — однажды прямо спросила она его, когда мы, высадив Аленку, отправились домой.
— Нет, — коротко ответил Игорь, глядя в окно.
— А что случилось? — никак не отставала от него Татьяна.
— Ничего, — отрезал он.
Она снова открыла рот, но я остановил ее взглядом.
— Не приставай к нему, — сказал я ей вечером, когда Игорь пошел спать.
— Что они опять не поделили? — тут же вцепилась она в меня.
— Ничего, — сказал я ей чистую правду.
— Ты мне еще ничегокать будешь? — мгновенно взвилась она. — Ты что, не видишь…?
— Я лично вижу, — оборвал ее я, — что этой вертихвостке очередная вожжа под мантию попала, а он не намерен больше с этим мириться. И я с ним полностью согласен.
— Какая вожжа? — зашипела она. — Я точно знаю, что у нее что-то случилось! От Тоши иголки на метр торчат, и Галя говорит, что она по вечерам сама не своя — мечется, как зверь по клетке.
— Вот пусть там и мечется, — удовлетворенно кивнул я. — Никто ее туда не загонял.
— Я опять чего-то не знаю? — прищурилась Татьяна.
— Ничего такого, что касалось бы нас, — отрезал я.
Татьяна уставилась на меня исподлобья — тем самым взглядом, которые редко предвещал мне что-то хорошее.
— Она пытается найти своего отца, — неохотно признался я, и быстро добавил: — Что, как ты отлично знаешь, совершенно невозможно и не имеет к нам никакого отношения.
— Как не имеет? — Глаза у Татьяны сделались, как блюдца. — А если она докопается? До всего? И Игорь узнает?
— Не узнает! — хлопнул я ладонью по столу. — Он пытался ее образумить — она его демонстративно из друзей вычеркнула. Так что, пусть делает, что хочет — за ней есть, кому присматривать. Сама говоришь, что у Тоши от усердия шерсть торчком стоит, он у нас очень самостоятельный. Главное — что бы ни случилось, она Игоря за собой на дно не утащит.
— Ты действительно думаешь, — медленно произнесла Татьяна, — что, если с ней что-то случится, Игорю будет все равно?
— Не знаю! — отрезал я. — Переживет. Уже начал. И я за него рад. Ты хочешь, чтобы она им всю жизнь вертела, как Марина всеми?
— Я так и знала, что сейчас Марина где-то вылезет! — Татьяна прямо подпрыгнула на стуле.
— Именно, — подтвердил я. — Вылезет. Везде и постоянно. И всегда на нашу голову. Ты Игорю такого же желаешь?
— Ну, неужели ты не видишь, — замахала руками Татьяна, и я привычно отшатнулся, — что Игорь — не ты, а Дарина — не Марина? Зачем ваши отношения на них проецировать?
— Я не понимаю, — не удержался я, — каким образом этой лицемерке удалось тебя выдрессировать? Ты же раньше ее насквозь видела! Ты же сама была против того, что она Игорю весь свет собой затмила!