И так и вышло! Я знал, что Игорь не стал бы ни с того ни с сего проверять правдивость моих слов! Естественно, это Дарина — набравшаяся от Марины замашек бульдога, который ни за что не выпустит все, что ему в зубы попалось — подтолкнула его к дальнейшему копанию в нашей истории. И в ее случае, конечно, нечего было и рассчитывать на веру на слово — Тоша сам, без тени сомнения в голосе, мрачно подтвердил мне, что ему придется где-то искать материальные подтверждения своему рассказу. В виде фотографий. И если таковые появятся у Дарины, у Игоря немедленно возникнет вопрос…
Наш с Татьяной следующий семейный совет оказался куда более долгим и жарким. Где взять эти чертовы фотографии? Можно было бы, конечно, найти изображения каких-то отдаленно напоминающих меня мужчины и женщины благородной дипломатической внешности, но как их вместе склеить? Татьяна уверенно сказала мне, что для этого есть Фотошоп. Я глянул на нее с надеждой — и она тут же с не меньшей уверенностью заявила, что практически не владеет им. Кроме того, добавила она, поскольку они отбыли в мир иной (ее стараниями, между прочим!) в мою бытность студентом, то хоть на некоторых снимках рядом с ними должен быть запечатлен я.
Вот не могла она заранее об этом подумать, когда придумывала им аварию? После нашей свадьбы было время, когда мы друг друга постоянно исподтишка фотографировали, и эти кадры у нее где-то хранились. Но, во-первых, мне совершенно не улыбалось демонстрировать себя Игорю в тех нелепых позах, в которых она меня специально подкарауливала, а во-вторых, как меня на них омолодить? Морщины и мешки под глазами — главные медали земной жизни — убрать?
Мысль обратиться к профессиональному фотографу я отмел сразу — сначала ему какую-то чушь несусветную врать, а там еще Игорь ее учует, а там наблюдателю его сомнения как-то передадутся… Этот гад бдительный ведь спит и видит, как бы лишний донос на нас настрочить. С загоревшимися глазами Татьяна сказала, что с удовольствием придумает правдоподобную историю для фотографа — вспомнив разгул ее фантазии во время построения моей биографии, я содрогнулся и отчаянно замотал головой. Поджав губы, она пожала плечами и заметила, что в таком случае у нас остается один единственный выход — обратиться к Тоше.
Не пришлось. Через несколько дней, в течение которых я старательно сгибал свое самолюбие, которое не менее упрямо пружинило, он сам подошел ко мне, когда я после работы подвез детей к офису, и протянул довольно толстый конверт со словами: «Держи. Еле нашел — знал бы, сколько всего перелопатить придется, не брался бы».
Меня затопила волна облегчения и благодарности — надо же, обо мне вспомнил, даже свои тылы прикрывая. Как-то это было очень по-нашему — как с коллегиальной точки зрения, так и с по-земному дружеской. На радостном подъеме я поведал Игорю, что его вопросы навеяли на меня ностальгию, и я вспомнил, что мои старые фотографии на старой Татьяниной квартире остались, и попросил Тошу, уже второй десяток лет там квартирующего, разыскать их. При этом мне удалось ни единым глазом не моргнуть и ни единой мыслью не дрогнуть — Игорь оживился и всю дорогу с нетерпением поглядывал на карман моей куртки, куда я сунул конверт.
Волна восторженного воодушевления схлынула, как только дома мы все вместе раскрыли его. Только тогда я и понял, почему этому компьютерному гению понадобилась чуть ли не неделя, чтобы смастерить несчастных пару десятков фотографий. Честное слово, лучше бы мы с Татьяной сами из ее снимков что-нибудь соорудили — на них хотя бы настроение, характер, твердость воли просматривались. А здесь с каждого отпечатка на меня взирало нечто то угловато нескладное, то угрюмо замкнутое, то напыщенно надутое.
Я ни секунды не сомневался, что себе он пририсовал несколько иную внешность — того самого неотразимо обаятельного бездельника из мультфильма, в честь которого Татьяна и назвала его в свое время. Тем более что скоро выяснилось, что этот паразит без малейшего зазрения совести и мою трагедию себе присвоил — внеся в нее, правда, насущные на настоящий момент коррективы. Что дало ему возможность на образе очаровательного младенца и остановиться. И так и запечатлиться в памяти Дарины.
Вот только забыл он, что выкопанная другому яма требует от своего творца немедленного полевого испытания. Во-первых, фотографии Игорю, к моему неимоверному удивлению, понравились. Он попросил у меня разрешения забрать их себе, и с тех пор я частенько подмечал в его мыслях стоящие рядом мои изображения — одно из «детства», другое из настоящего. Постепенно я понял, что он сделал из этого сравнения совершенно правильный вывод — какие бы испытания ни выпали на долю человека в детстве и юности, при наличии цельности натуры из него вполне может вырасти волевая, целеустремленная и преуспевающая личность, примером которой всегда был для него, без ложной скромности замечу, его отец.
Но самое главное — само Тошино подражание детально проработанной и тщательно выверенной истории моей жизни, пусть даже снабженное радующими глаз иллюстрациями, продержалось на вершине славы недолго. Возможно, Дарине, которая всегда тяготела ко всяким завитушкам и финтифлюшкам, захотелось лицезреть еще больше картинок с симпатичными мордашками, а спрашивать разрешения на удовлетворение своих капризов она не была приучена. А может, некоторым не нужно было зазнаваться и почивать на лаврах, напрашиваясь на неприятный, но неизбежный урок.
Одним словом, Дарина узнала, что Тоша не является ее отцом. Как, я так тогда и не понял, но какая разница? Шила-то в мешке все равно не утаишь, особенно если не прикладывать к этому никаких усилий — о чем мы с Татьяной неоднократно, но безуспешно предупреждали его. По крайней мере, для нас с ней это произошло совершенно неожиданно. Весь тот год прошел довольно спокойно. Если не считать практически откровенного бойкота, объявленного Игорем наблюдателю, при каждом появлении которого он демонстративно поворачивался к нему спиной и тут же утыкался, как правило, в экран компьютера. А также очередную Тошину черную неблагодарность в ответ на все те знания, советы, наставления и опыт, которыми я всегда и охотно — без каких-либо просьб и напоминаний — делился с ним, когда он не мог обойтись без моей помощи. А также моего смутного беспокойства, когда я случайно уловил в мыслях Игоря, что Марина с Максимом снова беззастенчиво навязались к нему с Дариной в сопровождающие. Татьяне я не стал об этом рассказывать. Чтобы лишний раз ее не расстраивать.
Но в целом это был довольно мирный год. Даже слишком. Работы было, как всегда, много, всякие мелкие неприятности нет-нет да выскакивали. Татьяниным родителям помогать нужно было — они уже не со всем сами справлялись, в ответ Сергей Иванович настоял на ремонте у нас — еле-еле от капитального отбились. При каждой встрече со Светой речь только и шла, что о студенческой жизни Олега, и я начал всерьез задумываться об обеспечении финансовой стороны таковой для Игоря. Лето, слава Богу, оказалось не таким знойным, как предыдущее, и на пляж мы намного чаще не со всей компанией выбирались, а только с Татьяной и Игорем — благо, река у нас под боком была.
А вот осенью, где-то ближе к каникулам, я вдруг почувствовал в Игоре какое-то тщательно скрываемое возбуждение. Причем, не радостное, а острое, яростное, как будто в кулак собранное. Я даже подумал, что наблюдатель в отсутствие оснований для очередной кляузы провоцировать его начал, но взъерошенным и ощетинившимся он оказывался после школы, а дома как будто немного успокаивался. Вспыхнувшая у меня было надежда, что Дарина от него, наконец, отвязалась, также мгновенно угасла — все вечера он просиживал на связи с ней. Почему-то по телефону — я только и успевал счет ему пополнять.
Татьяна снова места себе не могла найти, но на разговор Игорь не шел. Даже мне ничего не удалось от него добиться. Стоило мне зайти к нему в комнату и спросить о чем-то — о чем угодно, лишь бы шанс появился в мысли ему заглянуть — как он весь подбирался, отвечал коротко и односложно, а в сознании его словно в бурный океан с десяток бочек растительного масла плеснули. Тишь да гладь, а что под ней творится, можно только догадываться. Он даже физически как-то замирал, пристально глядя на меня чуть прищуренными глазами — в явном ожидании, когда я от него отстану.
Слава Богу, хоть недолго это давление в подводных глубинах копилось. Поскольку выплеснулось оно таким гейзером, который даже меня с ног сбил. Когда однажды вечером, без всякого предисловия, Игорь спросил нас с Татьяной, отец ли Тоша Дарине, мы с ней — мгновенно и не сговариваясь — с одинаковой надеждой воззрились друг на друга. Прочитав по ее лицу, что это как раз один из тех редких случаев, когда она всецело и безоговорочно признает мою ведущую роль, я открыл рот…
… и понял, что просто не могу произнести ни слова. «Нет» наружу из сознания не выталкивалось по дурацкой привычке всегда и во всем прикрывать этого мстительного недоучку, «Да» вообще в горле застряло, в ужасе лепеча под пристальным взглядом Игоря, что до мозга никак не успеет докарабкаться. Прокашлявшись, я снова глянул на Татьяну. С отчаянием.
— Игорь, — медленно произнесла она, взглядом пообещав мне еще один жаркий семейный совет, — ты задал нам вопрос, который касается очень личной стороны жизни наших друзей. Говорить о ней… у них за спиной… мы просто не в праве. Я думаю, что Дарине лучше спросить об этом самого Тошу.
— Я понял, — помолчав мгновенье, кивнул Игорь, и вышел из гостиной.
Я еле дожил до того момента, когда он спать уляжется. И не успел я толком рассказать Тоше, что случилось, как выяснилось, что Дарина уже спрашивала о том же Марину. Той, разумеется и в голову не пришло подождать, пока дети заснут, чтобы не осложнять и так уже неловкую ситуацию, но вот с какой стати Дарина подобные разговоры с практически посторонними людьми завела, хотел бы я знать! Мне очень хотелось обратить Тошино внимание на то, до какой степени он разбаловал девчонку — но у него был такой голос, что у меня как-то язык не повернулся.
Не оставалось у него больше никакого выхода, кроме как рассказать Дарине правду. Я ждал, что он позвонит, поинтересуется, совета спросит у специалиста, как подступиться к больной теме, как построить разговор, чтобы как можно меньший психологический ущерб ребенку нанести. Напрасно надеялся — даже в таком жизненно важном вопросе не смог он пересилить свое дурацкое упрямство и пошел, судя по всему, напролом там, где требовалось каждый шаг выверять и просчитывать. Ну, и насобирал, естественно, по пути все возможные шишки и ссадины — несколько дней на него просто страшно смотреть было.
На Дарину, признаюсь, тоже. В первый же день, когда я забрал их с Игорем и Аленку из школы, в голове у меня неожиданно возникла довольно неприятная ассоциация — также выглядела Марина в больнице, сразу после своей аварии. Как будто у пантеры зубы и когти вырвали — с виду все та же, а сама знает, что никакой опасливой осторожности больше не вызывает, и другие на нее с покровительственной жалостью смотрят. Так и Дарина словно свернула с тугой клубочек всю свою обычно бьющую мне по нервам энергичность и превратилась в красивую механическую куклу, которая руками-ногами шевелит и глазами хлопает, пока завод не кончится.
Совсем некстати пришло мне в голову сравнение с Мариной. Так же, как и тогда, не смог я устоять в стороне — как-то неправильно, чтобы человек своей сущности лишился, даже если эта сущность мне костью поперек горла стоит — так и в этот раз я понял, что нужно срочно исправлять явно разрушительные последствия Тошиного дилетантства. Нетрудно догадаться, кому.
Но вскоре я заметил, что эту задачу взял на себя Игорь и, более того, прекрасно с ней справляется. И во взгляде его, и в мыслях вдруг пропала уже ставшая привычной в последнее время отстраненность, сменившаяся уверенной целеустремленностью, даже напористостью хорошего доктора, который каждую болезнь воспринимает личным вызовом и одного разговора с которым пациенту достаточно, чтобы уверовать в действенность предложенного метода лечения.
Меня затопила волна гордости — вот он, единомышленник и последователь, подрастает! Недаром я давно уже в нем жилку истинного хранителя заприметил. Недаром он столько литературы и с таким вниманием прочитал. Да и неудача с нашим тупоголовым наблюдателем, похоже, научила его распознавать безнадежные случаи и добавила ему азарта в доказательстве самому себе, что таковых меньшинство.
Не скажу, что меня особо радовало, что он свои способности на Дарину направил, но, в конце концов, практиковаться-то на ком-то нужно. Кроме того, по моему строго профессиональному и абсолютно беспристрастному мнению, успех в этом предприятии был ему обеспечен, что не могло не поднять уровень и его самооценки. Не говоря уже о том, что давно пора ему было взять с ней куда более решительный тон. Который она, хотелось бы надеяться, не потерпит.
В конечном итоге я оказался, как обычно, прав — в отношении как восстановления ее психического здоровья, так и ее черной неблагодарности, воспитанной истинным мастером в ее проявлении. Не мог наш объект всеобщего слепого поклонения долго мириться с мыслью о том, что оказался не нужен кому бы то ни было. Намного проще оказалось найти виновных в преступном пренебрежении. И зачем далеко искать, если самый подходящий прямо под рукой находится?
Наткнувшись в мыслях Игоря на то, что Дарина видит в Гале причину отсутствия у нее отца, более того, считает, что та просто недостойна внимания действительно интересного человека, и боится, как бы эта презренная невостребованность к ней самой, как грязь, не пристала, я глазам своим не поверил. Или ушам — Игорь пользовался любым моментом, чтобы уверить ее в ее несравненности и незаменимости, и, забыв обо всем, пользовался при этом такими громогласными и цветистыми оборотами, что по дороге из школы мне не составляло никакого труда уловить направление их мысленных бесед.
А вскоре я имел удовольствие убедиться, что одним безмолвным презрением к матери эта малолетняя, но уже насквозь испорченная эгоистка больше не довольствуется. Сначала Татьяна рассказала мне, что дома она Галю в упор не видит — Галя, конечно, не жаловалась, но даже я в те несколько минут, когда мы после работы возле их офиса по машинам рассаживались, не мог не заметить, что она уже на грани срыва находится.
А на Новый Год, когда мы, как обычно, у нас собрались, я и сам увидел, насколько демонстративно она отсела от всех в сторону (не забыв перед этим покушать, впрочем), явно тяготясь чьим бы то ни было обществом. Кроме общества Игоря, конечно, который тут же метнулся к ней и принялся опять, судя по ее чуть смягчившемуся лицу, дифирамбы ей петь. Что ее, похоже, вполне устраивало — опустив глаза в притворном смущении, она старательно выдерживала обиженную мину, чтобы поток комплиментов не иссякал, и даже подсевший к ним вскоре Олег только головой качал.
Всем остальным это тоже не могло, разумеется, в глаза не броситься. Так же, как и Галины покрасневшие глаза, Тошино хмурое молчание и то, что даже Аленка явно испытывала неловкость за сестру. Но мы все старались вести себя, как обычно, чтобы хоть немного отвлечь Галю и не дать Дарине удовлетворения признанием ее бойкота.
Говоря о нашей цели, я не имею, разумеется, в виду Марину и Максима. Те просто, как всегда, когда общий разговор начинал на отдельные составляющие распадаться, переместились на край стола. Где Марина, судя по ее решительным жестам, принялась подбивать его на очередную авантюру, а он только хмурился и изредка неохотно кивал. Я сразу понял, что она специально взялась за него в отсутствие Стаса, чтобы потом и тому руки выкрутить мнением большинства.
Кису она, похоже, вовсе в расчет не брала, или он уже подвергся требуемой обработке. По крайней мере, он остался сидеть с нами и начал вдруг довольно неумело шутить. Света с Сергеем тоже оказались на высоте — они втянули в разговор Аленку, расспрашивая ее о школьной жизни и ненавязчиво напоминая Гале, что у нее есть и другая, куда более достойная дочь.
Увидев, что все успешно заняли друг друга, я незаметно кивнул Тоше в сторону кухни. Войдя за мной туда, он уставился на меня исподлобья, глубоко засунув руки в карманы джинсов и раскачиваясь с пятки на носок.
— Ты куда смотришь? — прямо спросил я, не зная, сколько у нас с ним есть времени.