Как только закончились занятия, я наконец-то вздохнул с облегчением. Которое только углубилось во второй половине июня, когда Олег сдал сессию и я понял, что Игорь большую часть времени проводит с ним. Вот это было как раз то, что ему нужно — настоящая, искренняя мужская дружба! Тем более что в последнее время я заметил явную прохладцу в отношении Олега к Дарине. Вот кто откроет ему, наконец, глаза на истинный облик так называемых сильных и уверенных в себе девиц! Парень он серьезный, проверенный, и научить ничему плохому не может.
В чем мне пришлось усомниться, когда однажды Игорь явился домой бледный до синевы, с всклокоченными от холодного пота волосами, дрожащими мелкой дрожью руками и крайне неприятным запахом изо рта. В мыслях у него покачивалась картина бесконечно знакомой мне Светиной веранды — с полупустой бутылкой вина и двумя стаканами на столе. Сопровождающая мучительно-спазматическими звуками из глубины дома. Слава Богу, что ему мое неприятие спиртного передалось! Слава Богу, что Татьяна как раз в тот момент душ принимала!
Вспомнив ее реакцию на наш с Тошей единственный в жизни поход в кафе вдвоем, где мы с трудом осилили по бокалу сухого вина, я похолодел и потащил Игоря на кухню, где кое-как заставил его умыться, глотнуть чаю и немедленно отправляться спать. Татьяне я потом сказал, что у него внезапно дико разболелась голова. И мне понадобилась вся сила моего убеждения, чтобы она поверила, что таблетку я ему уже дал, что он уже уснул, и что больного вообще нельзя беспокоить. Пришлось даже прикрикнуть, напомнив ей, как она всегда злилась, когда я пытался посидеть возле нее, пока она, приняв таблетку, не заснет.
В тот раз обошлось, но Игорь — не найдя, к счастью, облегчения в вине — вскоре придумал себе новое развлечение. Испугавшее меня куда сильнее. Как-то в субботу — мы как раз собирались к реке прогуляться — я услышал из его комнаты ритмичный грохот. Я ворвался туда, в ужасе ожидая увидеть картину необъяснимого обвала всей мебели. И обнаружил, что он со всей силы бьет футбольным мячом о единственную свободную стену напротив своей кровати. Ловя его и тут же посылая обратно, но всякий раз чуть левее. Как раз на уровне человеческого пояса. А под линией огня в том же направлении на четвереньках передвигается наблюдатель. Эмитирующий волны неприяз…, нет, уже ярости с частотой мигания неоновой рекламы.
— Ты что делаешь? — растерянно спросил я, прикидывая объем ближайшего донесения наблюдателя своему начальству.
— Мяч набиваю, — ответил Игорь, как ни в чем не бывало.
— А ремонт кто делать будет? — прибегнул я к чуть ли не единственно доступному мне способу остановить покушение на нашего и так уже склонного к мизантропии соглядатая.
— А он чистый, — широко раскрыл глаза Игорь, подергивая уголком рта. — Я его сам вымыл.
— Ну ладно, стенка выдержит, а соседи? — воззвал я к его совести.
— А до одиннадцати шуметь можно, — не дрогнул он.
— Игорь, — изобразил я неодобрение его безразличием к интересам ближних, — в мяч играют на улице. Вот сейчас пойдем — там и побросаешь.
Он только плечами пожал, стрельнув хитро прищуренными глазами в угол, в который забился все еще сжавшийся в клубок наблюдатель. Выходя, я тоже бросил туда мимолетный взгляд — в надежде хотя бы на легкую рябь благодарности. Конечно! Угол прямо вибрировал от возмущенного негодования. Я пожалел, что Игорь хоть разок в него не попал. Пусть потом докажет, что не случайно!
А вот как Игорь эти мысли из головы у меня выудил, ума не приложу. Я ведь уже практически за дверью был! Дома игру в выбивного он прекратил, и я успокоился. До тех пор, пока не уловил в его мыслях, что их с Олегом внезапно одолела страсть ко всевозможным играм с мячом. Причем в руках Игоря этот мяч постоянно летел куда-то в сторону. А также камешки на пляже. Даже в нашем с Татьяной присутствии. И шишки в лесопосадке. А потом он еще и свой старый водяной пистолет где-то откопал. Сказав мне, что в такую жару очень приятно изредка водой облиться. Меня тогда долго вопрос мучил, разделяет ли наблюдатель его убеждение.
А дома он вдруг затеял перестановку у себя в комнате, заняв всю пустующую прежде стену и оставив лишь один пустой угол. Я сразу заподозрил что-то неладное и стал то и дело заходить к нему в комнату, но все было тихо и спокойно. Я даже подслушивать стал под его дверью! Потому, наверно, однажды и уловил едва различимый, но короткий и мучительный стон.
— Что случилось? — выдохнул я, быстро перешагнув порог.
Игорь оторвался от экрана и повернул ко мне нарочито удивленное лицо.
— А что случилось? — недоуменно хлопнул он глазами.
Я мысленно обшарил комнату — наблюдателя нигде не было. Пожав плечами, я повернулся к выходу. И увидел в прежде гостеприимно пустом углу табуретку. Перевернутую вверх ногами. Выйдя из комнаты, я не закрыл до конца дверь и, потопав для видимости, замер у нее. В мыслях Игоря шла напряженная дискуссия — в следующий раз насыпать в этот угол кнопок или налить клея?
Согласитесь, что я мог с этим сделать? Запрет на какие бы то ни было разговоры с ним о наблюдателе все еще оставался в силе. Но, честно признаюсь, мне и не хотелось вмешиваться. И вовсе не из злорадства, в чем многие наверняка не преминут обвинить меня. Дело в том, что все эти детские, по сути своей, шалости и отсутствие необходимости ежедневно видеть Дарину заставили-таки Игоря полностью забыть о ней. Нет, в мыслях его она, конечно, присутствовала, но уже, скорее, как мягкое и светлое воспоминание.
Как мне казалось. Или, возможно, он специально в моем присутствии именно такие образы в памяти вызывал — то ли чтобы я сам свое о ней мнение изменил, то ли чтобы меня совесть замучила. Или, что еще вероятнее, святые отцы-архангелы, неизменно предпочитающие держать меня в состоянии постоянной боевой готовности, решили напомнить мне о бдительности.
Однажды Игорь оказался дома раньше нас с Татьяной. Когда мы вернулись с работы, он уже лежал в кровати, накрывшись одеялом с головой, упрямо прикидываясь спящим и не отвечая ни на один наш вопрос. Обменявшись с Татьяной встревоженным взглядом, я молча взял ее под локоть и вывел из его комнаты.
— Иди и послушай, — тут же повернулась ко мне она.
— Когда заснет, — также тихо ответил ей я.
Подслушивать мысли бодрствующего Игоря я мог только тогда, когда он был всецело погружен в какое-то дело. А в свете того, что совсем недавно он мои через почти закрытую дверь уловил, подкрадываться к нему сейчас было крайне рискованно. Пришлось ждать, меряя шагами кухню — эта пара часов ярко напомнила мне мой первый отзыв, когда я точно также метался по своей то ли комнате, то ли камере у нас наверху, ожидая решения контрольной комиссии и не зная, увижу ли еще хоть раз Татьяну.
Засыпал Игорь долго, но наконец-то я смог беспрепятственно устроиться у приоткрытой двери в его комнату. Обычно во сне образы в мыслях Игоря становились расплывчатыми и дробящимися, как отражение на идущей рябью водной поверхности. Кроме тех случаев, когда ему снились особенно яркие сны. Я вдруг увидел совершенно ясную и отчетливую картину — Дарина сидит с Максимом на какой-то скамейке, оживленно повернувшись к нему всем телом и восторженно заглядывая ему в глаза. Он же взирает на нее сверху вниз, с довольной улыбкой и не меньшим обожанием на лице. Ну, ни дать, ни взять романтическое свидание!
Меня чуть не стошнило от этой мысли Игоря, обрамляющей эту сцену острыми, зазубренными краями, как разбитое стекло в фоторамке. Что за бред! Но Игорь — да, собственно, и Дарина тоже — понятия не имели, насколько невозможно даже мельчайшее поползновение в эту сторону. А что потом будет, когда (или если, как мне уже временами казалось) мы доживем все-таки до счастливого дня избавления от всех тайн мадридского двора? Дарина же тут же внесет это глупейшее недоразумение в список наших… или, уж по крайней мере, Тошиных грехов. На первое место. Кстати…
То, что этот балбес в который уже раз, с высунутым от усердия языком, предоставил ей исполнение очередной прихоти, даже если та ведет к сближению с его бывшим непримиримым врагом, меня не удивило. Но если он согласен подставляться под любой удар ради ее прихотей, то я стоять рядом с ним у руководства на ковре нерадивым наставником вовсе не намерен.
— Ты в курсе, что Дарина все время с Максимом проводит? — не стал я тратить время на пустые условности, как только Тоша снял трубку.
— Ну, допустим, не все, — тут же огрызнулся он.
— А с какой это стати они вдруг сделались не разлей вода? — сдержанно поинтересовался я. — И с какой стати ты это допускаешь?
— А с какой стати я ей все подряд запрещать должен? — еще агрессивнее рявкнул он. — И на каком основании, спрашивается? Общение с Максом… ей только на пользу идет, — добавил он уже более спокойно, но как-то уклончиво. — Она уже и думать забыла о тех своих поисках. Собеседник он интересный, этого у него не отнимешь…
— Ах, интересный! — медленно протянул я. — Ну что ж, это он умеет — заинтересовать, увлечь, очаровать… Как ты, возможно, помнишь. А как это со стороны выглядит, ты не подумал?
— И как же? — снова напрягся он.
— А ты Галю пятнадцатилетней давности вспомни, — напомнил я ему. — Девчонка ему в рот, как влюбленная дурочка, заглядывает, а он милостиво снисходит до знаков внимания ей.
— Да не болтай ты ерунды! — не поддался он на мою уловку. — Ты-то прекрасно знаешь, что это не… А откуда, кстати, ты об этом знаешь?
— Скажем, именно так видятся их разговоры Игорю, — обтекаемо ответил я, решив, что источник информации в данном случае намного важнее способов ее добычи.
— Он что, следит за ними? — занервничал Тоша.
— Еще чего! — фыркнул я, но потом вдруг почему-то засомневался. — Нет, не должен, — добавил я через мгновенье более уверенно, — я бы об этом знал. Но ты-то куда смотришь? Я бы на твоем месте задумался о том, что произойдет, если она, влюбившись, как это у девиц принято, во взрослого и интересного, как вам почему-то кажется, мужика, узнает потом, кем он ей приходится.
— О да, был бы ты на моем месте! — как-то загадочно хмыкнул он. — Мы бы все уже давно жили мирно и счастливо! Ладно, — вздохнул он, но не удержался, чтобы не съязвить, — принимаю замечание к сведению и приложу все возможные усилия, чтобы Игорь спал спокойно.
Я так и не понял, в чем заключался сарказм в мой адрес — я бы действительно давно уже вернул эту вертихвостку в рамки приличия — но какие-то меры он, похоже, все же принял. В чем я убедился в ближайшие же выходные, когда Татьяна, после моего рассказа о том сне Игоря, категорически настояла на нашей первой тем летом, совместной со всей старой компанией поездке на пляж. До тех пор я решительно отказывался от подобных предложений, чтобы не подвергать опасности процесс медленного выздоровления Игоря.
Но в тот раз Татьяна вернулась к своей прежней, благополучно, как я, наивный, надеялся, забытой тактике — она сама всех обзвонила и все организовала, даже ради приличия не поинтересовавшись моим мнением и, как обычно, поставив меня перед фактом. Пришлось, скрипя зубами, ехать. Правда, справедливости ради отмечу, что день прошел на удивление неплохо.
Во-первых, не было Максима. Во-вторых, Татьяна со Светой не преминули пройтись по Марине по этому поводу, заботливо поинтересовавшись, не боится ли она потерять своего бесконечно терпеливого и безмолвно преданного спутника. На что та раздраженно фыркнула, закатив глаза, а Дарина вдруг совершенно серьезно заметила, что Максиму намного приятнее наедине с Мариной встречаться. Как ей, Дарине, доподлинно известно. И, в-третьих, сама Дарина, хоть и умудрялась неизменно устроить так, чтобы между ней и Игорем кто-то оказывался, но уже не шарахалась от него, как от зачумленного, а то и дело пытливо вглядывалась ему в лицо, сосредоточенно щурясь. Пару раз даже я ее милостивого внимания удостоился.
Игорь явно успокоился. Возможно, лето подходило к концу, и у него появилась надежда, что в школе его общение с Дариной возобновится. Судя по его мыслям, он даже допускал, что это будет какой-то новый вид общения, но и эти соображения не вызывали у него никаких взрывов агрессии. Что я, разумеется, только приветствовал. Отдохнув от ежедневного лицезрения восходящей соперницы Марины и удостоверившись, что Игорь безболезненно, в целом, дистанцировался от нее, я даже пару раз поймал себя на мысли, что их отношения — стань они ровными, приятельскими и равноправными — уже не вызывают у меня прежней неприязни.
Прямо в сентябре они таковыми и стали. Первого же числа Игорь и словом не обмолвился о самостоятельном возвращении домой, с Тошей об Аленке поговорить у меня тоже за все лето руки так и не дошли, и после работы я, чертыхнувшись, поехал к центру детского развития. Где оказалось, что они ждут меня все втроем — причем в милейшей беседе.
— Можно с вами? — сверкнула Дарина ослепительной улыбкой в мою сторону, когда Игорь открыл перед ней дверь машины.
Интересно, что было бы, если бы я сказал, что нельзя? Но проверять мне почему-то не хотелось. Всю дорогу эта их троица щебетала, как стая воробьев в апреле, но я заметил, что Аленка сидит между Дариной и Игорем, а он ощупывает озадаченным взглядом ее лицо, словно ища ответ на какой-то вопрос. Но главное, что я не ощутил в нем ни прежней болезненной восторженности, ни недавнего яростного раздражения — скорее, некий острый, исследовательский какой-то интерес.
Ну, и слава Богу, подумал я, если одним только подобным интересом ограничимся. У меня, к примеру, Марина тоже любопытство вызывает — если издалека — и, наблюдая за ней, я лишь еще выше ценю таких открытых и искренних людей, как Татьяна. Я, правда, терялся в догадках, что могло вызвать у Игоря этот интерес — в его мыслях мелькали лишь обрывки воспоминаний об обычных школьных делах и рассказов Дарины о проведенном лете. Но они, похоже, постепенно становились обычными одноклассниками, и я, вздохнув с огромным облегчением, понадеялся, что наша жизнь также выходит на новый, но куда более спокойный, не наполненный взрывными страстями, уровень.
Вместе с осенью пришла обычная череда дней рождения, и мы все с удовольствием отпраздновали их. Именно все — среди нас вновь объявился Максим. Не отходя, причем, ни на шаг от Марины и никоим образом не выделяя среди остальных Дарину. Последняя наблюдала за его очередной попыткой завоевать царицу саванны с довольной улыбкой, а он время от времени с заговорщическим видом подмигивал ей. Мне показалось, что я понял, что объединило их тем летом: он нашел себе союзника в великом деле одомашнивания дикой амазонки, она — средство освободить седло главной воительницы племени. Мысленно я пожелал обоим всяческой удачи — но только подальше от нашей с Татьяной и Игорем отныне спокойной и, вне всякого сомнения, счастливой жизни.
Она рухнула в один замечательный зимний день. Мы только-только отпраздновали Новый Год — и сами, и с друзьями — и взяли выходные до рождества. Погода была, как на заказ — все покрыто снегом, легкий морозец и яркое солнце в безоблачном небе. Наконец-то отоспавшись, мы сходили размяться на свежем воздухе к замершей реке и вернулись часам к четырем — уже вот-вот начинало темнеть, да и обед откладывать больше сил не было. Быстро раздевшись, мы с Татьяной отправились на кухню готовить его. Игорь крутился возле нас, все время норовя стащить что-то съедобное у нас за спиной.
Вдруг у него зазвонил телефон. Вытащив его, он с радостным удивлением глянул на экран и тут же вышел из кухни. Мы с Татьяной переглянулись — она с насмешливой улыбкой, я нахмурившись. В прихожей послышалась какая-то возня. Я вытянул шею к проему двери, чтобы посмотреть, что там происходит. И увидел Игоря — с совершенно невменяемым лицом, уже в ботинках, в расстегнутой куртке — рывком открывающего входную дверь.
— Э-э-э, ты куда? — крикнул я, но дверь уже захлопнулась. С грохотом.
Я бросился к ней, вытирая на ходу руки. Но они все же то и дело соскальзывали и с замка, и с ручки двери, и когда я выскочил наружу, то услышал только шум лифта. Я вернулся на кухню, очень надеясь, что Татьяна уже включила на полную катушку свое воображение и сейчас скажет, что нам теперь делать.
— Я ничего не пони…, - начала она свою обычную вступительную фразу, растерянно хлопая глазами, но тут с улицы — через плотно закрытое окно на пятом этаже — послышался визг шин по плотно утрамбованному снегу.