Мы с Франсуа начали готовиться к их прибытию. Чуть позже Танья сообщила нам, что они приедут летом, чтобы не возникало ненужных вопросов по поводу их отсутствия в школе. Что дало нам возможность продумать, как следует, программу их пребывания у нас.
Главным в ней было, конечно, ознакомление их с менее явной стороной нашей жизни. Мы рассказали подробную их историю как Венсану с Софи, так и Мари-Энн с Сарой — мне очень хотелось, чтобы они собственными глазами убедились, что люди могут прекрасно, без излишнего драматизма, сосуществовать и сотрудничать с ангелами. Но, с другой стороны, они собирались оставаться у нас почти три месяца, и грех было бы не показать им нашу обычную, открытую всем взорам жизнь — особенно Даре, которой, как мне казалось, она должна была прийтись по душе.
Лишь только увидев их в аэропорту, я сразу поняла, что то зимнее происшествие стало для них переломным и оставило глубокий след в их душах. В них появилась…, в случае Игора, скорее, усилилась сдержанность, настороженность и подчеркнутая отстраненность от всего и всех. Но и какая-то глубинная, на уровне подсознания связь — говоря, слушая, рассматривая что бы то ни было, они постоянно обменивались взглядами, словно синхронизируя свои впечатления. По правде говоря, меня это даже обрадовало — их отцы, как бы забавно это ни звучало, определенно провели с ними подготовительную работу, избавив меня от необходимости осторожных вступительных бесед и дав мне возможность использовать предоставленное мне время как можно более продуктивно.
Разумеется, мы дали им несколько дней, чтобы освоиться. Вспомнив свадебное путешествие Таньи и Анатолия, мы повозили их и по примечательным местам в наших окрестностях, и позволили им просто окунуться в ежедневную жизнь нашего городка. Венсан пообещал им поездку на север, к Софи, но чуть попозже — как бы там ни было, мы все работали, и радикально менять свою жизнь в угоду гостям просто не имели возможности.
По-французски они оба говорили очень неплохо, разве что чересчур правильно, и по нашим меркам в свои примерно шестнадцать лет были уже практически взрослыми — поэтому в те дни, когда никто из нас не мог ими заниматься, мы с Франсуа, подробно объяснив им наш распорядок дня, спокойно отправлялись на работу и оставляли их одних. Забегая вперед, скажу, что они, как все молодые, очень быстро нашли себе знакомых-однолеток, которые, по-моему, намного лучше нас справились с глубоким ознакомлением их с культурой (по крайней мере, молодежной, в их рассказах о которой и для меня масса незнакомого обнаружилась) и бытом нашей страны.
Но поначалу мы, конечно, ежедневно передавали их из рук в руки — я даже своих непосвященных последователей идеи помощи ближнему привлекла. Те, кстати, пришли в полный восторг от возможности пропагандировать их не просто перед свежими слушателями, но еще и перед такими, загадочность менталитета которых уже вошла не в одну поговорку. И Игор с Дарой как будто задались целью подтвердить каждую из них.
Они слушали моих верных учеников, переглядывались, как обычно — и молчали. Вначале мне казалось, что само наше понимание помощи и поддержки — в коем мы расходились даже с Анатолием — представлялось им новым и неожиданным, слишком отличным от того духа отсутствия каких бы то ни было барьеров между людьми, в котором они выросли. Анатолий тоже называл нас Скорой помощью, призванной облегчить лишь сиюминутные страдания больного. Мне же всегда хотелось в ответ назвать его сиделкой, которая постоянно подносит чашку с водой прямо ко рту того самого больного — вместо того чтобы поставить ее на тумбочку, поощряя его тем самым хоть руку за ней протянуть.
Но Анатолий хотя бы спорил с нами. Танья тоже задавала вопросы, недоумевая, но пытаясь понять нашу точку зрения. Дара с Игорем просто принимали услышанное к сведению — накапливая впечатления, осмысливая их, как я надеялась, но ни с кем ими пока не делясь. Я решила запастись терпением и предложила им поработать неделю-другую волонтерами у меня в социальной службе, чтобы они смогли воочию увидеть практическое воплощение наших идей в жизнь. Они вежливо согласились, исправно исполняли все, что им поручали, но по истечении двух недель о продолжении работы заговаривать не стали.
Поездка на север, обещанная им Венсаном, пришлась очень кстати. Постоянно наталкиваясь на прозрачную, прохладную, эластичную стену отстраненности, которой они себя окружили и которая послушно прогибалась при каждой моей попытке подступиться к ним и тут же возвращалась в исходное положение, я никак не могла придумать, как начать разговор об их собственном месте в жизни. Через неделю они вернулись — полные впечатлений, поскольку Венсан с Софи по дороге устроили им двухдневную экскурсию по столице, но, судя по их рассказам, впечатления эти носили исключительно культурный характер.
Я отправила их помогать Мари-Энн и Софи — чтобы они познакомились с нашей ангельской сетью и из первых, так сказать, уст узнали обо всей многогранной сложности нашей, в том числе и их собственных родителей, работы на земле. И вот тогда они впервые загорелись. Их интересовало буквально все: как организовалось наше электронное сообщество, какие требования для участников мы выработали, как мы устанавливаем, при необходимости, личные контакты. Но только лишь в организационных рамках. Через несколько дней, когда я спросила Мари-Энн, как осваиваются наши новообращенные, она растерянно сообщила мне, что их с Сарой восторженные замечания по поводу великой миссии и тяжелых условий труда ангелов на земле Игор с Дарой выслушивают все также вежливо, после чего тут же возвращаются к чисто техническим вопросам.
К началу августа я поняла, что разговор об ограничениях, которым неминуемо должна отныне подчиняться их жизнь — для чего, собственно, их сюда и прислали — больше откладывать нельзя. Мне нужно было заставить их разговориться — с тем, чтобы у меня оставалось время развеять их сомнения и неправильные выводы. Если таковые найдутся. В чем я почему-то почти не сомневалась.
Вначале, правда, мне показалось, что разговора и на этот раз у нас не получится.
— Ну что ж, — начала я как-то вечером, отправив Франсуа поливать клумбы на переднем дворе, — теперь вы видите, сколько нюансов в нашей работе?
— Да, конечно, — с готовностью улыбнулась мне Дара.
— Чрезвычайная осторожность требуется в ней отнюдь не случайно, — продолжила я, — и вы должны понимать, что именно ею руководствовались ваши родители, когда старались как можно дальше оттянуть момент введения вас в курс дела.
— Разумеется, — спокойно кивнул Игор.
— Вы были еще слишком малы, — заговорила я настойчивее, чтобы пробить эту их защитную броню любезного согласия со всем, — чтобы в полной мере осознать… и принять все налагаемые на нас на земле обязательства.
— Вы совершенно правы, — тут же приняла серьезный вид Дара, коротко глянув на Игора с каким-то непонятным выражением.
Кстати, я до сих пор не знаю, было ли их обращение на Вы ко всем нам частью их защитного барьера или выражением чисто славянского отношения к чужакам — но перебороть его никому из нас так и не удалось.
— Не стоит, правда, забывать, — заговорил вдруг вне своей очереди Игор, впервые не ответив на взгляд Дары, — что, будь ваша воля, таковыми мы бы для вас оставались и до сих пор.
— Вот об этом я и говорю, — ухватилась я за этот, пусть небольшой прорыв в их непроницаемости. — Вся наша жизнь на земле подчинена строжайшей дисциплине. Находясь на месте, мы, конечно, лучше знаем конкретную ситуацию, но видеть ее всесторонне, в объеме, со всеми сопутствующими обстоятельствами нам мешает само пребывание в ней. Поэтому для принятия стратегических решений и существует наше руководство, владеющее куда большим объемом и спектром информации.
Они переглянулись и на этот раз вообще ничего не ответили.
— Ваши родители, — против воли разгорячилась я, — уже много лет, всеми способами добивались права посвятить вас во все аспекты своей и вашей жизни. И, не получая его, они не возмущались… — Я замялась. — А если даже и возмущались, то все же следовали указаниям свыше. Понимая, что для них есть определенные основания. Сколь бы неприемлемыми они им не казались. И, в конце концов, — добавила в сердцах я, — когда случилось то чрезвычайное происшествие, они сумели все же донести до руководства свою точку зрения, заставить его принять ее и решить конфликт мирным путем.
— Значит, и у вас все же встречаются прорывы в законопослушании? — прищурился Игор.
— В вашей ситуации изначально были осложняющие факторы, — решилась я на полную откровенность. — Присутствие в ней темного просто не могло не создать дополнительных источников напряжения…
Дара вдруг резко выпрямилась.
— Извините, — проговорила она без своей привычной обворожительной улыбки, — но именно благодаря моему отцу мы вообще что-то узнали. Именно он нашел способ — пусть не прямо — говорить со мной о действительно важных вещах, показать мне мои возможности, научить ими пользоваться…
— О да! — саркастически усмехнулась я. — Я вижу, он действительно о многом с тобой уже поговорил. В скромности самооценки их никогда нельзя было обвинить. Так же, как и в нежелании нарушать любые законы. Но я бы на твоем месте задумалась о том, чем закончилось его непрошеное обучение. И чем оно могло закончиться — вплоть до отзыва ваших отцов-хранителей, лишения ваших матерей того будущего, на которое те положили столько сил, разрушения ваших семей и, не исключено, вашей собственной жизни. Уж не в этом ли состояла его цель?
— А почему тогда такие, как он, существуют? — бросила мне прямо в лицо Дара и, лишь только я открыла рот, добавила: — И это не он мне внушил — я сама у него давно уже спрашивать начала, откуда взялись плохие люди. Откуда взялся первый злобный человек? Откуда взялся первый из ваших небесных противников? Если все ваши усилия направлены на благо человечества, почему вы, видящие сверху всю цельную, в объеме и перспективе, картину, не просветили первого и не убедили в своей правоте второго? Почему вашим темным позволено толкать людей на все самое низкое? Почему вы их терпите — презираете, ругаете, обзываете, но все же терпите?
— Это — не главное, — вдруг негромко вставил Игор.
Растерявшись под потоком вопросов Дары, ответить на которые я оказалась совершенно не готова, я с живостью повернулась к нему. Дара тоже тут же замолчала, с неожиданной для меня готовностью уступив ему право голоса.
— В мире все находится в равновесии, — все также негромко заговорил он, глядя поверх моего плеча куда-то вдаль. — Поэтому и у вас светлые уравновешивают темных и существовать друг без друга не могут. И если бы вы только бодались между собой, доказывая, кто из вас лучше, умнее и дальновиднее — на здоровье! Даже на земле — открыто и честно агитируя людей в свои сторонники. Но вы на них охотитесь и хвастаетесь потом ими друг перед другом, как трофеями добытыми. Обманом, — закончил он, словно судейским молотком в конце заседания ударил.
— И в чем же заключается наш обман? — сдержав негодование, поинтересовалась я.
— Во всем, — спокойно глянул он мне в глаза. — Вы бродите среди них, втайне высматривая наиболее подходящие вам экземпляры. Вы берете их под контроль, не объяснив им, зачем, не спросив их согласия, даже не сказав им, кто вы…
— А твой отец? — не стерпела я. — А Тоша? А я?
— И сколько вас таких? — прищурился он.
— И почему Франсуа сейчас не здесь? — добавила Дара, невинно склонив голову к плечу. — Ему нечего сказать о Вашей роли в его жизни? Или не положено?
— Даже выйдя из невидимости, вы своим людям не доверяете, — продолжил Игор. — Даже открывшись им. Их дело — радоваться своей избранности и терпеливо дожидаться того часа, когда вы причислите их к лику равных себе.
— Вот об этом, — закатила я к небу глаза, — спросишь Танью, когда вернешься домой. А беседу с Франсуа, — обратилась я к Даре, — можно устроить хоть прямо сейчас. Наедине.
Они снова переглянулись.
— Ну да, — сказала Дара, сверкнув глазами, — некоторые люди вам все же сопротивляются. И даже ангелы. И тогда их у вас, как Марину с моим отцом, на дух не переносят.
— Но у вас и между собой никакого доверия нет, — упрямо гнул свою линию Игор. — И не только между темными и светлыми. Мой отец с Тошей постоянно друг друга в чем-то подозревают. Мой наблюдатель не только меня, но и их ненавидит. Их собственное начальство своего главного, как выяснилось, полицейского надзирателем к ним приставило — на всякий случай. Что уж нам удивляться, что слежку за нами поручили постороннему, раз уж проверенные и доказавшие, казалось бы, не справ…
— Наконец-то! — с силой хлопнула я ладонью по подлокотнику кресла. — Вот теперь мы, пожалуй, поговорим о том, о чем стоит поговорить.
— Это о чем же? — растянул губы в неприятной улыбке Игор. — О том, зачем нас сюда сослали?
— Именно! — подтвердила я. — И в частности, о доверии. Ваших родителей ко мне. Потому что мне есть, что сказать по этому поводу. И начать с очень давних времен. Ты, по-моему, умеешь неправду чувствовать? — глянула я на него в упор и терпеливо дождалась неохотного кивка. — Так вот, как только тебе покажется, что я обманываю — не стесняйся, останавливай меня.
Игор открыл было рот, но Дара положила руку на его сжатый кулак, и он тут же остановился.
— С чего же начать? — деланно задумалась я. — Нужно бы с начала, но, пожалуй, по степени важности — в вашем изложении. Я не знаю, где на дух не переносят Марину, но Стас на земле находится ради нее, и она с ним сотрудничает — уже много лет, зная, кто он, и по своей инициативе. Несмотря на свою предыдущую жизнь и неудачу ее хранителя в ней. И имеет во всех их операциях абсолютно равное право голоса, что Стас подтвердил однажды в моем присутствии. А твой недоверчивый отец, — глянула я на Игора, — узнав об этом, разыскал, бросив все, этого ее хранителя, чтобы быть спокойным за нее, не имеющую к нему никакого отношения, хоть в этой жизни.
Они снова переглянулись — озадаченно: Дара вопросительно дернула бровями, Игор медленно покачал головой, хмурясь.
— А вот к твоему отцу, — повернулась я к Даре, — доверию взяться действительно неоткуда. В первый раз я увидела его, когда он весьма успешно подводил Тошу под потерю вверенного человека в лице твоей матери и последующую дисквалификацию. Тогда его ничего больше не интересовало. — Дара вдруг резко отвернула голову и прикусила нижнюю губу. — Я уже с таким сталкивалась, и ваши подозрительные… в ту пору еще не отцы почему-то доверились мне. Правда, — справедливости ради признала я, — окончательно избавились они от него тогда именно благодаря Марине.
Дара вновь резко дернула головой и уставилась на меня совершенно круглыми глазами.
— Что, трудно поверить? — усмехнулась я. — Вот мы и подходим к самому главному. Чему я тоже была свидетелем. Когда вы только родились. И тоже глазам своим поверить не могла, увидев их всех вместе. И людей, и ангелов, и светлых, и темных, и приятелей, и бывших явных врагов. Они все вдруг стали одного цвета — с одними и теми же взглядами, убеждениями, стороной баррикады и уверенностью в том, что могут положиться друг на друга. Ради вас.
Дара снова опустила глаза, напряженно подергивая бровями, словно припоминая что-то. Игор глянул на нее вопросительно, скептически опустив уголок рта, и чуть пожал плечами.
— И они молчали все это время… — обратилась я к нему. — Наверняка выкручивались, уходили от ответов, выдумывали Бог знает что — не потому, что не доверяли вам. Они просто боялись…, боятся за вас. Из вас получилось… Не только из вас лично, — уточнила я. — Так вот, вы все выросли в нечто такое, что никто не знает, как воспринимать. Не исключая ваших родителей. Но они, по крайней мере, знают, что будут защищать вас от всего и всех до своего последнего вздоха. Который в ангельском случае скрыт в очень далеком будущем. Может, не стоит усложнять им эту задачу?
Они ничего мне не ответили, и я не стала настаивать, решив дать им время на раздумья. Которые через несколько дней начали приносить первые, обнадеживающие, как мне показалось, плоды. Дара с Игорем снова с головой ушли в помощь Мари-Энн и Саре, проводя дни напролет в нашей ангельской сети — и уже намного более активно. Раньше они, в основном, следили за общением наших участников, сейчас стали принимать в нем участие. Они даже завуалированно представились там, воспользовавшись нашим кодом безопасности и вызвав к себе массу вопросов. У меня возникла надежда, что в самом скором будущем я смогу опровергнуть слова Стаса о том, что мои коллеги, ставшие на земле и моими соотечественниками, общительны только по пустякам, а погибать предпочитают в одиночку.