Изменениям в Тоше удивляться не стоило. У него, оказывается, появилась уже и своя собственная дочь, и растить двух ангельских детей, в присутствии двух наблюдателей, с женой, которая понятия не имела ни о тех, ни о других… Естественно, в углах губ его появились глубокие складки, в манерах — резкость, в глазах — прищур готовности к любым поворотам судьбы.
Но вот кто поразил меня — так это тот темный… Макс, как напомнил мне Франсуа. Он все также находился среди всех них, причем с видом полного права на это, но абсолютно никого вокруг себя не замечал. Его глаза были ежеминутно прикованы к Даре — с таким напряжением, как будто в ней заключался источник его жизни, и, оторвись он от него хоть на мгновенье, тут же рухнет замертво. Я нахмурилась — ни разу, за все свои предыдущие жизни на земле, не сталкивалась я с такой одержимостью у темных чем бы то ни было, даже их извечным стремлением перейти нам дорогу. И опять у меня мурашки по телу пошли — как они все здесь уживаются? И что случится, если однажды в центре их вселенной, каковым, вне всякого сомнения, являлись эти дети, произойдет тот самый взрыв? Что удержит их на этих пока не пересекающихся орбитах?
Вот разве что — Анатолий с Мариной как будто совсем не изменились. Они все также располагались в пространстве как можно дальше друг от друга, поглядывая вокруг с уверенностью хозяина территории, всевозможными способами подманивая к себе остальных гостей и обмениваясь при удаче насмешливыми взглядами. Я, правда, заметила, что Анатолий и на Дару косится недобрым глазом — когда, стоит ей оказаться рядом с ним, все внимание окружающей его кучки людей мгновенно устремляется к ней. С другой стороны, это тоже можно было расценить признаком его постоянства — похоже, покушения на свою главенствующую роль он не мог стерпеть ни от кого, даже от ребенка.
Присматриваясь большей частью к ангелам, я мгновенно уловила и момент появления наблюдателей — Анатолия, Тошу и Макса на какой-то миг словно парализовало, после чего они обменялись молниеносными взглядами. Проследив, куда затем направились их взгляды, я взяла Франсуа под руку и не спеша направилась с ним в ту сторону. Никаких особых воспоминаний об ощущениях, вызванных присутствием наблюдателя Игора в мой прошлый, столь уже давний визит, у меня не осталось, но в тот момент, приближаясь к месту их предполагаемого появления, я явно почувствовала два комка эмоций. Ярких, острых, натужно пульсирующих — и совершенно разных, как и все возникающие в этом разносящем любую психику в пух и прах месте.
Сначала до меня докатилось резкое, раздраженное неприятие. Затем более сложный коктейль ощущений — интерес, досада, легкое смущение, одобрение… Похоже, изменения затронули и более глубокие уровни жизни наших приятелей. Продолжая наше неспешное движение, я незаметно огляделась по сторонам и тут же увидела стоящего в глубине широкого двора — и, главное, в одиночестве — Стаса. Попросив Франсуа занять на несколько минут Марину, я направилась к нему.
— У вас что-то случилось с наблюдателями? — негромко спросила я, подходя к нему вплотную.
— Что? — Глаза у него метнулись в ту сторону, откуда я только что пришла.
— Не знаю, что, — неуверенно пожала я плечами. — Просто от них что-то такое исходит… Непонятное…
— А-а, — понимающе протянул он. — Я так понимаю, тебя уже оба окатили… отношением.
— А почему оно такое разное? — прищурилась я.
— А один из них… — дернул верхней губой Стас, — … нет, двое, те, что у девчонок, младший тоже — к делу своему относятся, как положено. Серьезно, вдумчиво, в самые основы вникают. А вот третий, тот, что у Игоря… Этот, как в первый же день мнение свое составил, так с тех пор только зубы и скалит. Даже мне, — добавил он с нескрываемой яростью.
— А Анатолий его никак… — Я замялась.
— Поверь мне, — покачал головой Стас, — они здесь все ведут себя так, что я только диву даюсь. Дело не в них. У этих, — он дернул подбородком мне за спину, — такой разброд повсеместно творится.
— Что-то у нас я ничего такого не замечала, — недоверчиво нахмурилась я.
— Так вы же законопослушные, — хмыкнул Стас. Я выпрямилась, и он тут же вскинул обе руки, ладонями вперед. — За что я перед вами шляпу снимаю — хоть с вами работы немного.
— А ты здесь причем? — все еще неприязненно поинтересовалась я.
— Как причем? — удивился он. — Кто мне еще в прошлый раз, вот здесь, напророчил? Что с мелкими делать, никто не знает, но вот кто будет этим заниматься, уже решено. Нужно мне отслеживать, где жареным скоро запахнет, или как?
— Жареным? — не поняла я.
— Я тебе точно говорю, — хмуро глянул он на меня, — грядет что-то большое. И, боюсь, неприятное. В воздухе носится — кожей чую. У вас молчат, но запасные аэродромы — каждый в одиночку — тоже готовят. Наши здесь народное ополчение создали — по первому свистку поднимутся. На юге, где кланами живут, старших кузенов в телохранители натаскивают. А там, где общества защиты детей любому родителю в затылок дышат, еще проще — исчезновение одного ребенка всем отделом целителей не прикроешь.
— Так нужно это как-то предотвратить! — испугалась я масштаба нарисованной им картины. — Надеюсь, ты докладываешь обо всем этом?
— Наверно, — процедил он сквозь зубы. — Сколько раз говорил — мозоль уже на языке! — что я лично никакой угрозы в мелких не чувствую. Я, которому такую угрозу и по штату, и по опыту пропустить не положено! Кто-то слушает? Не в моей компетенции, и точка! Специалисты имеются. Ничего, — поиграл он скулами, — когда гром грянет, посмотрим, что за специалисты его вызвали.
Мне вдруг очень захотелось домой. К счастью, нам с Франсуа уже нужно было собираться на самолет. Когда мы прощались с Игорем и Дарой, она так искренне расстроилась, что нам уже пора покидать их, так просила нас приезжать почаще, что мне вдруг очень захотелось — особенно после тревожного разговора со Стасом — обнять эту замечательную, светлую, словно солнечный луч, девочку и крепко прижать ее к себе. Игор вдруг тоже приоткрыл забрало своей невозмутимости и одарил нас с Франсуа такой теплой, чуть застенчивой улыбкой, что я почувствовала, что меня снова затягивает в бешеный водоворот отнюдь не трезвых ощущений.
Даже дома эти их ясные, полные расположения ко всему миру и ничего не боящиеся глаза никак не давали мне покоя. Тем более что я, безусловно веря осведомленности Стаса, начала задавать осторожные вопросы участникам нашей сети и в некоторых случаях наткнулась на резкую, почти ожесточенную настороженность. Чуть ли не впервые в жизни я пожалела о скрывающейся за внешней открытостью глубинной сдержанности своих земных соотечественников.
Не встретив у них никакого стремления к сплоченным действиям, я стала намного пристальнее следить за новостями из жизни Дары и Игора. Которые спустя некоторое время, словно в ответ на мое внимание, вдруг посыпались, как из рога изобилия.
Сначала из туманных Таньиных ответов я поняла, что Дара начала отходить от своей семьи. По правде говоря, мне это не показалось совершенно неожиданным. В этой девочке с первого взгляда чувствовалась отнюдь не славянская самодостаточность, и — скорее рано, чем поздно — она должна была оторваться от своего семейного древа и выйти на свой собственный жизненный путь. Но, вспомнив отношение ее окружения к родственным связям, я догадалась, что для них ее стремление к независимости явилось крайне неприятным сюрпризом.
Затем совсем уже упавшим голосом Танья рассказала мне, что Дара узнала, что Тоша — не родной ей отец. Тут уж я просто плечами пожала. В чем трагедия? У нас существует масса семей, в которых дети жены и дети мужа прекрасно ладят друг с другом, а зачастую и с их общими детьми. Причем на протяжении всей жизни. А Тоша воспитывал Дару с самого рождения, и если это не сделало его отцом ей, то что тогда понимать под отцовством? У нас, правда, никому не пришло бы в голову скрывать такой факт, но Дара оставила у меня впечатление девочки здравомыслящей, способной судить других, в первую очередь, по их делам.
Но вскоре выяснилось, что и она не избежала влияния среды, в которой выросла. Вместо того чтобы признать прошлое уже свершившейся и не подвластной нашей воле частью своей жизни, она вдруг заметалась с одного эмоционального гребня на другой в поисках виноватого. У меня возникли очень нехорошие предчувствия. В ее случае личность виновного не вызывала ни малейших сомнений. Но только ее темный родитель не канул в лету, что было бы куда более счастливым событием в жизни Дары, чем она думала. Напротив, он словно приклеился к ней, следуя за ней повсюду и следя за каждым ее жестом. Уж не этого ли момента дожидался он все это время — чтобы поквитаться с моими, однажды переигравшими его, коллегами?
Где-то год я встречала каждый телефонный звонок с замиранием сердца. Но Танья словно и забыла о Даре — ее собственный сын вошел уже в возраст превращения мальчика в мужчину, и у него, естественно, тут же начались бои с Анатолием за место вожака стаи. Помня непримиримо ревнивое отношение того к своему господству на всей прилежащей к нему территории, я только головой качала, испытывая к Танье глубокое сочувствие. И истово надеясь, что их дети просто отвоевывают свое место под солнцем — причем, именно на земле и не заглядывая за ее пределы.
И все же — не обманули меня предчувствия. Однажды зимой Танья позвонила мне совсем поздно вечером. Мы с Франсуа встревоженно переглянулись, и я осторожно сняла трубку.
— Анабель, извини, что так поздно, — быстро, но очень четко заговорила Танья, — но нам очень нужна твоя помощь. У нас большие неприятности.
— Что случилось? — вздохнула я, практически не сомневаясь, что услышу сейчас рассказ о долгожданной мести.
— Игорь с Дариной знают, кто они, — коротко ответила Танья. — Поэтому…
— Что? — выдохнула я, отказываясь верить услышанному. — Это… темный?
— Да нет, — досадливо цокнула языком Танья, — это Даринин наблюдатель проговорился.
— Как… проговорился? — С каждым ее словом во мне крепло ощущение ночного кошмара — настолько невозможными все они были.
— Не знаю, — отмахнулась от меня она. — Он на Максима орать начал, а Дарина случайно услышала. Она, кстати, знает, что Максим — ее отец…
Сейчас это ожидаемое чуть раньше известие почему-то не показалось мне столь устрашающим — воистину, все в мире познается в сравнении.
— Так вот, — продолжала тем временем Танья, — Дарина сразу же Игорю рассказала, они к нам, а тут его наблюдатель… Одним словом, с ним… несчастный случай вышел.
— С кем? — вмиг очнулась я от философского смирения.
— С наблюдателем, — успокоила меня, как ей, наверно, казалось, Танья. — Они сейчас все у вас наверху…
— Кто? — перебила ее я.
— Анатолий, Тоша и Максим, — нетерпеливо ответила мне она. — Их же сразу разбираться вызвали. Так вот — чего я, собственно, звоню…
— Нужен Стас, — снова не дослушала ее я. — Он как-то говорил мне, что ваше напряжение с наблюдателем — далеко не единичный случай. Главное сейчас — доказать это. Сейчас я его разыщу — у меня с ним прямая связь…
— Да он у нас уже был, — почти раздраженно оборвала она меня. — Взял показания у Дарининого наблюдателя — этот тоже у нас, мы детей спать отправили, он их караулит… Да послушай ты, зачем я звоню! — закончила она повелительно.
— Хорошо, — согласилась я, готовясь вводить в разумные рамки все, что уже явно пришло ей в голову.
— Их должны до утра вернуть, — глубоко вдохнув, заговорила она уже спокойнее. — Дольше их отсутствие мы с Мариной никак объяснять не сможем. Если же нет — я отправляюсь к вам.
— Ты… что делаешь? — Мне опять показалось, что я ослышалась.
— Если они без меня не справятся, — как ни в чем ни бывало, объяснила Танья, — я отправляюсь к вам. Наши дети — только наполовину ангельские, и вашим придется мое, от человечества, мнение выслушать. На этот раз мне рот никто не закроет. Детей я на Марину оставлю — если что, она их куда-нибудь переправит. Так вот, я и подумала — может, к тебе? Из ваших толком никого рядом не осталось — таких, чтобы надежные были — а им теперь все равно нужно с другой стороной своей жизни знакомиться…
Я вдруг представила себя в самом центре выяснения обстоятельств преступного укрытия разыскиваемых нашим руководством беглецов. Никаких ощущений у меня не возникло, поскольку на смену этой воображаемой картине мгновенно пришла другая — Танью задерживают у нас, а мне не удается спрятать, как следует, Игора и Дару. И вот тут-то у меня возникло совершенно однозначное и более чем отчетливое чувство — в таком случае путь к нам, наверх, будет для меня закрыт навсегда. Поскольку никогда — сколько бы ни прошло времени — я не смогу посмотреть ей в глаза.
— Подожди, — медленно произнесла я, отчаянно соображая. — Сначала нужно сделать все, чтобы избежать фатальных мер. Ко мне, конечно, можно… Но лучше в открытую! — воскликнула я, вдруг увидев решение. — И именно с целью обучения, раз они уже все знают!
— Э… — замялась Танья. — Я не уверена, что… В смысле, официально… Стас велел молчать…
— Неважно, — уверенно взмахнула я рукой. — Главное — передать предложение, подходящую формулировку на месте найдут. Сейчас свяжусь со своим руководителем. И сразу же наберу тебя, — добавила я в ответ на уже начатый ею вопрос.
Моего руководителя на месте не оказалось. «Она на срочном совещании и ответит Вам, как только освободится», — исполнительно проинформировала меня диспетчер. Но меня уже с головой накрыло вечно бушующим у наших освежающе нерациональных приятелей ураганом страстей. Прекрасно представляя себе тему срочного совещания, я вдруг почувствовала в себе неведомые прежде запасы упрямства.
— Не могли бы Вы в таком случае оказать мне любезность и передать ей сообщение? — сгладила я свою нетипичную настойчивость подчеркнутой вежливостью. — Прямо сейчас. Это действительно срочно.
— Я могу попробовать, — сдержанно ответила диспетчер.
— Большего и не потребуется, — заверила я ее. — Передайте, пожалуйста, что у меня есть предложение по обсуждаемому вопросу — причем, с места событий.
Моя руководитель всегда вызывала у меня глубокое уважение — тем, что умела мгновенно распознать важную информацию, уловить ее суть и просчитать все варианты ее использования. Так случилось и на этот раз — не прошло и пяти минут, как я уже рассказала ей свое видение ситуации и способов выхода из нее.
— Ага, — заинтересованно протянула она. — Об источнике утечки информации мы уже знаем. И никаких фальшивых обвинений в свой адрес наш отдел не допустит. Внешняя защита обещала нас поддержать. Но так, пожалуй, еще лучше — мы покажем, что, хотя и никоим образом не причастны к возникновению такого скандала, всегда готовы…. в отличие от его создателей, — ядовито уточнила она, — оказать посильную помощь в его разрешении.
— Конечно, готовы! — подхватила я ее мысль. — Мы же не сидим здесь, как некоторые, сложа руки, а работаем. Вы же помните, что я уже много лет открыто сотрудничаю с целой группой людей, которые…
— Я помню, — решительно оборвала она меня, проницательно усмотрев в моих словах уже настырность. — Аргументацию своего предложения Вы вполне можете оставить мне. — Помолчав из дисциплинарных соображений некоторое время, она вдруг добавила совсем иным тоном: — Впрочем, я считаю своим долгом поблагодарить Вас. Своих сотрудников… даже чрезмерно инициативных мы бы в любом случае отстояли, но с Вашей помощью нам, похоже, удастся поставить на место тех, кто давно уже зарывается, мешая нам работать.
Чтобы исправить впечатление от своей необычной несдержанности, я коротко поблагодарила ее и сказала, что буду ждать известий. Которые пришли только под утро — весь остаток ночи мы с Франсуа (он категорически отказался ложиться спать, оставив меня наедине с неизвестностью) просидели, гипнотизируя телефон. Но как раз к тому моменту, когда мы обычно просыпались, меня вызвала моя руководитель. Сумасшедшую светло-темную троицу оправдали, вернули на землю и обязали передать Дару с Игорем в более умелые и опытные руки. А затем и Танья позвонила, разбавив сухие слова моего руководителя подробностями о том фуроре, который произвело оглашенное ею предложение. Анатолий с остальными ангелами, насколько я поняла, заперлись в комнате с Игорем и Дарой.