— Хватит, Арина, я понял, — раздалось за спиной. Я дернулась и медленно обернулась. Он ходил совершенно бесшумно, и я даже не слышала, как машина подъехала к дому. Посмотрела на его ноги — легкие кроссовки известного бренда.
— Машину я оставил у друга в гараже, чтобы не перестраиваться без конца. Здесь все рядом, а пешком ходить полезно. Виктория Львовна, а что у нас на ужин? О, все свое? А помидоры тоже свои? И картошка? Когда же вы все успеваете? Бабушка тоже всегда сажала огород, а яйца покупала у соседей — домашние вкуснее. Тоже от них? Ухм-м. Вкуснятина.
Он сидел и спокойно жрал нашу еду. Даже буханки хлеба не принес с собой, гад. Папа тоже вышел из ступора и ел, мама ела, а я сидела и соображала, что же я нагородила в своей речи, почему так хотелось задеть их побольнее? Под каждым словом о нем я бы подписалась, но вот родители… Мирочку они обожают, со мной носятся, как с писаной торбой — те же поездки на дальний пляж, да все, что угодно. И его они, скорее всего, принимали так радушно просто из благодарности, как хозяина дома. Да они и не обиделись на меня совсем, видно же по их лицам, что они понимают обо мне больше, чем я сама.
— Папа, мама, простите меня, пожалуйста, это я что-то…наверное, слишком. Я…
— Да ладно, Ариша, ничего страшного. Ты сорвалась первый раз за три года. Может, это тебе нужно было — выговориться. Так что все в порядке. Не думай об этом, — совершенно спокойно ответила мама.
Я встала и направилась к дому. Ярослав позвал меня: — Аринка, нам нужно поговорить.
Я обернулась.
— А под каждым словом о тебе я готова подписаться, Ярослав. Так что любые разговоры лишние. Только дурак не пойм… Блин! Ты что делаешь, идиот? Отпусти меня немедленно, придурок! Я тебя ненавижу! Ты мне на фиг не нужен, что не понятно?
— Не ори, ребенка разбудишь. — Он опять нес меня на плече на выход с участка. Я лупила по спине не понарошку, а изо всех сил. Он повел широкими плечами.
— Про темперамент не обманули.
Я повисла на нем.
— Отпусти, придурок, сама пойду! Отпусти, сказала! Папа, мама, мы к морю, а то матюками разбужу всех соседей.
Мама кротко ответила: — Хорошо, дочечка.
Ярослав опустил меня на землю. От злости темнело в глазах, или это кровь прилила к голове в таком положении? Я вышагивала возле него, не глядя. Он молча шел рядом. На что он рассчитывает, вообще? Мужику двадцать шесть лет, а ведет себя, как прыщавый придурок…
Мы вышли на пляж. Странно — он был практически пустым, почти никаких отдыхающих. Метрах в ста от нас на камнях сидела компания. Вели себя тихо, не орали и не включали музыку, дальше еще два человека шли по кромке прибоя. Больше вблизи никого не было, время позднее, завтра рабочий день. Но я вела его дальше, к гряде камней, выступающих из песка у кромки воды. Там прибой шумит особенно сильно и нас точно никто не услышит. Подошла, села на камень.
— Давай. Говори.
Он прошелся передо мной, очевидно нервничая, постоял немного, отвернувшись, а потом заговорил решительным, сдавленным каким-то голосом:
— Арина, для меня ничего не изменилось — я люблю тебя, и эти слова не передают даже…
— Пожалуйста, давай по существу, что ты хотел?
— А еще я хочу тебя, хочу так, как не хотел никого в жизни. Никого и никогда.
Меня передернуло. Они все так говорят? В глухом предчувствии и опасении чаще забилось сердце.
— Ничем не могу помочь. Сейчас я знаю как это — когда любят.
— Я знал, что придется этим оперировать. И знаю суть твоих претензий ко мне.
— Чем оперировать? И никаких претензий! Мне от тебя ничего не нужно.
— Ты меня тогда послала из-за Яны, — он словно поперхнулся воздухом… замер, шумно выдохнул и продолжил, — ты думаешь что он, пока ходил за тобой, изнывая от желания, мужественно терпел? Или, как пацан, работал кулаком, представляя тебя? Отнюдь, дорогая. Вот съемка — там стоит число. Это вестибюль их туристической фирмы. Эта девочка к нему. Не веришь? Смотри дальше — они садятся в машину, обрати внимание на время — машина все еще стоит. А вот она вышла — что-то не в порядке с одеждой, да? Вот, уже все поправила. Что они там делали на задних сиденьях? Он же целовал ее, говорил что-то… Си-ди! Это же правда, ты чего? Ты же у нас за правду.
— Он тогда еще не любил меня! Любовь пришла после поцелуя! — Увидеть, просто увидеть Мира было больно. Или не только поэтому?
— Так и я же тогда еще не любил, наверное, и она тоже пришла после поцелуя. И после этого я хранил тебе верность, хотя мозги на хрен сносило. Что ты тогда сделала со мной в машине, а, инопланетянка? Что я на стенку лез? А вот ты мне верность не хранила, Арина.
— Я тебе ничего не обещала.
— Так и я тебе тогда еще ничего не обещал — ты меня и не помнила вообще (это я про Яну). И про спор я все тебе объяснил. У меня в глазах темнело от бешенства, когда я слушал из-за какой твоей дури я тебя потерял, — прошипел он.
— Что ты мог слышать? Что ты несешь вообще? Ярослав, стой, ты куда?
— Не топиться, не бойся… умоюсь. Нужно успокоиться, а то я тебя придушу сейчас… Когда твой отец пришел к моему за помощью, тот записал разговор на диктофон. Он всегда так делает, если предстоит беседа с незнакомыми людьми, всякое бывает, знаешь ли. А потом не стал уничтожать запись, потому что понимал — мне когда-нибудь нужно будет это услышать. Так что я знаю все о том, что с тобой случилось.
— И что теперь? — отвернулась я.
— И теперь я хочу спросить — а с чего ты взяла, что только ОНИ умеют любить? Что только у них сносит крышу от твоего запаха? Знаешь, как ты пахнешь? Ты пахнешь прохладой, свежестью и южными фруктами…
— Дурак! Мы у моря и я ела персики.
— Дурочка. Ты всегда так пахнешь. А целовать тебя, как будто умирать. Понимаешь, что все годы без тебя — коту под хвост, потому что тебя в них не было. Мне крышу снесло, блин. Я не соображал ничего, трясло… колотило. Испугать боялся, набросившись. Ты же тоже… я же видел, как ты смотрела…
Он мягко стряхнул капли воды с рук. Перепрыгнул с камня на камень, нет — ПЕРЕТЕК с камня на камень, повернулся ко мне, плавно и стремительно. Я оцепенела… Он двигался так же, так же… Где были мои глаза? И запах… и поцелуй…
— Ярик, сядь, пожалуйста, — мой голос дрожал.
— Сяду… Я хочу тебе сказать, что у меня теперь есть цель в жизни — вышвырнуть их на хрен из нашего мира. Следили за своей королевой? Ладно — уважительная причина. Сейчас ее уже нет, так что и им делать здесь больше нечего, — его голос подрагивал от волнения, он сжимал и разжимал кулаки.
— Иди… умойся. Не дергайся. Я настроена на серьезный разговор.
— Давай, Арина. Давай поговорим серьезно.
— Я совсем ничего не знаю о тебе, о твоей семье. Только знаю, что твоя мама умерла. А дедушки и бабушки, Ярослав? Кто они?
— Никого уже нет в живых.
— Но ты их знал? Мне нужно знать, Ярослав, что у тебя за семья.
— Лестно, хотя и странно… Нормальная семья, без вредных привычек, кроме одной старой карги — маминой матери. Она испоганила ей даже последние дни жизни. Прискакала из-за границы и выносила ей мозг. Ее уже нет. Почти три года. Мы с отцом даже не пошли на похороны. Это был единственный урод в семье.
— А…как ее звали?
— О-о, у нее знаменитое имя, как в повести Лермонтова. А почему ты спрашиваешь?
— Мэри? Бэлла?
— Бэлла. Зачем тебе это?
— Да вроде и незачем. Пошли домой, что-то прохладно стало.
— Арина, я должен знать… Мне нужно это знать — ты разрешишь мне приезжать к тебе, мы можем попробовать начать все с нуля?
— Ярик, а твоя девушка? Как же она?
Он неожиданно рассмеялся. Горько так и совсем не весело.
— Ты неподражаема. Пропала… В университете мне сообщили, что ты выскочила замуж за иностранного миллионера и уехала. Лиза подтвердила. Как ты думаешь, что я тогда чувствовал? Ты была с другим мужиком, у тебя от него ребенок и ты ставишь мне в укор эту интрижку? Это уже наглость, Арина. Пресловутые двойные стандарты, дорогая.
Но я жду ответа. Мне он необходим. Я не смогу без тебя. Я опять схожу от тебя с ума, от твоего запаха, от ненормальной твоей красоты. Неужели ты и правда думаешь, что этим можно будет насытиться когда-нибудь, променять на другую? Просто будь со мной — моей женой, моей жизнью, просто дай мне то, что навсегда сделает ненужными всех остальных женщин. Дай мне хоть поцеловать тебя сейчас, Арина! Просто поцеловать, как тогда.
У меня от ужаса шевелились волосы. Внук Бэллы… Так вот какие планы у нее были на меня. Она королева, которая умерла три года назад. За которой присматривали Мир и его друзья. Он тоже один из них. И опять поцелуй, вызывающий чувственное безумие, снова страх потери, ужас знания, что не выживу без него? А если опять все то, что я пережила? Нет, я больше не смогу, ни за что! Лучше сейчас сдохнуть! Только не один из них!
От накатившей паники онемели руки и ноги. Зачем я тут, как я могла пойти сюда с ним? Он медленно приближался ко мне, а я отходила спиной вперед на ватных ногах. Глаза у него бешеные и я знаю, чего не будет после этого поцелуя — дороги назад. Я вскрикнула и повернулась бежать. Он успел схватить за руку, дернуть на себя. Я закричала — страшно, громко, как будто меня убивали. Я и чувствовала себя так. Он пытался прижать к себе — успокоить или поцеловать?
Животный ужас убил всякий здравый смысл. Я отбивалась так, как будто от этого зависела моя жизнь. Он что-то говорил, кричал. Я тоже кричала — тонко, отчаянно. И вырывалась, отворачивала голову, чуть не ломая себе шею, рыдая. Как оказалась в воде — не помню. Она мигом отрезвила, погасила истерику. Он держал на руках в воде, успокаивал, качал. Меня трясло, я тянулась, стараясь как можно дальше убрать от него свои губы. Постепенно вернулась способность воспринимать звуки. Он тоже рыдал или просто голос дрожал от усилия:
— Я не поцелую тебя, не поцелую, успокойся. Неужели так противен, Арина? Любимая, так отвратителен? Я же не смогу опять пройти через это, я же пропаду….
А потом сознание покинуло меня.
Глава 12
Когда я пришла в себя утром, он уже уехал. Принес меня домой, сидел и молчал, пока папа возился со мной. Когда папа сказал, что обморок перешел в просто сон, встал устало. Мама тихо плакала, а он ушел прямо ночью со своей большой сумкой и кейсом, выбросив на Мирин песок пару красивых мячиков, набор пасочек. Не попрощался даже с родителями, как будто не замечал никого и ничего вокруг.
Меня никто ни о чем не спрашивал. И как у них хватало терпения? Или уже так боялись моих проблем, что предпочитали не знать о них? Это у меня проснулась, наконец, совесть. И когда поняла, что уже могу говорить, не устраивая истерик, я все рассказала. Что Бэлла, оказывается, была той самой беглой королевой — подругой моей бабушки. И не понятно было, почему такое разное мнение было у нас с Ярославом о ней. Я помнила ее совсем не такой, как рассказал он.
И что она жила все годы где-то за границей, а когда приехала сюда, то у нее случился конфликт с дочерью. И они не примирились, даже когда его мама умирала. Что там могло быть? Аркадий Иванович и Ярослав даже не пошли на похороны Бэллы. А он тоже такой, как все они, и тоже чувствует мой запах и он его привлекает. И что снова я этого просто не переживу. И даже если все будет хорошо, ожидание того ужаса убьет меня. Я боюсь и не хочу всего этого — на грани. Любви, страсти, страха. Не выживу. Слишком плохо потом было, слишком тяжело, слишком долго.
Папа выслушал и сказал так, что точнее не скажешь:
— Это все похоже на какой-то ужасный, бесконечный, извращенный конвейер. Я тоже не переживу еще раз все это. И не смогу всю жизнь ждать не просто неприятностей, а очередной катастрофы. Мама тем более. Я только не знаю — стоит ли знать Ярославу о том, что он, надо же — наследный принц государства в ином мире. Продолжатель свергнутой династии. Я тоже за то, чтобы вы окончательно расстались. Этой своей борьбой с ними он привлечет к себе внимание, а законных претендентов на трон убирают. Я, наверное, должен предупредить его об опасности. Он должен знать. Но говорить буду с отцом.
Я старалась гнать из мыслей то, что случилось. Было во всем этом, кроме страшного, и что-то немыслимо притягательное, романтичное, что очень хотелось продолжить. Все девочки мечтают о таких страстях, о таких признаниях на берегу моря. Каким восхитительным мог быть тот поцелуй, когда я была уже не наивной девочкой, а женщиной, тоскующей по ласке, теплу, мужской силе. Но то, чем все это могло закончиться, было настолько страшно, что ну его, все это. Это из той самой серии — если у вас нет собаки, то вам ее не потерять и т. д. Пусть лучше ее не будет, как ни глупо это звучит.
И я, правда, была немного странной, и это мягко сказано. Осознавала это и все же…я была такой, иначе это была бы не я. Те кадры с камер видеонаблюдения, которые показал мне Ярослав, просто должны были дать мне понять, что я создала утопическую, слишком идеальную модель поведения для своего будущего мужчины. Я условно определила для него нормы и границы, а потом отслеживала нарушения, не понимая ни тонкости отношений между полами, ни мужской природы.
Я была идеалисткой и максималисткой. И даже сейчас, понимая и осознавая это, я чувствовала, что образ моего мужа уже не воспринимался, как идеальный. Я ощущала то — в машине, как измену. Я не перестала любить его, не чувствовала обиды. Но появился отголосок непонимания и неприятия того его поступка. И из-за этого я пустила в свою душу намек на возможность новых отношений. Отношений без возможности тех страшных последствий, которые я пережила. Ярослав был бесконечно притягателен и убедителен с этими его признаниями, но не вписывался в мое будущее потому, что не отвечал моим требованиям всего по одной причине — был оттуда.
Папа договорился о встрече и ездил в Питер к отцу Ярослава. Когда вернулся, я спросила только: — Рассказал?
— Рассказал. Все, что узнал. Теперь пусть сами думают.
Некоторое время у нас было тихо и спокойно. Летняя жара сменилась сентябрьской прохладой. Потом потянул осенним сквознячком, заканчиваясь, октябрь. Это тоже был хороший месяц — урожай собран, грядки вскопаны. Листья в саду постепенно сгребали и складывали в компостную кучу, оставляя на виду все еще зеленую траву.
Времени стало больше. Готовку перенесли в дом. Когда похолодало, подсох погреб, и мы опустили туда овощи. Дела по дому, конечно, были. Они занимали какое-то время, но мне хотелось заняться чем-то более интересным и нужным. Я стала искать работу. Для начала пошла в ту строительную контору. Меня не взяли исключительно потому, что не сезон. Строительный малоэтажный бум приходится на другую половину года, а с теми заказами, что идут сейчас, они справляются и сами. В школе к началу учебного года тоже заполнили вакансии. Я приуныла. Папа пообещал узнать о должности секретаря в больнице, что-то он там слышал.
Как-то мы сидели дома с мамой и кушали виноград. Продолговатые полупрозрачные «дамские пальчики» были с маленькими косточками, и выбрав их, мы давали половинки ягод дочке. Она спокойно сидела в своем углу и муслякала ягоды, выплевывая шкурки на слюнявчик — спокойная разумная девочка, никакая не хитрая Славка. Подумала это и, очевидно по ассоциации, как-то особенно живо вспомнился Ярослав. Красивый сильный парень, умный, взрослый, влекущий… Что-то сжалось в груди, тоской зеленой расползлось по телу, делая руки слабыми и выжимая слезы. Мама сказала:
— Ты же любишь его, Ариша. Еще с тех пор он тебе не безразличен. Ты надумала себе тогда, напутала. И он тебя любит. Позови ты его.
— Не могу, боюсь, — почему-то не отрицала я наличия любви. Ни его, ни своей.
— Как же глупо у вас все получилось. Ты так и просидишь тут всю жизнь, выращивая помидоры? Девочка, которая боится выйти из дому, потому что очень красива? Нелепость какая-то.