— Что ты здесь делаешь?
— Живу.
— Почему?
— Позвони, спроси у своего отца. Он все объяснит.
Тут отмирает и девушка, и спрашивает: — Это кто?
Ярослав, не отвлекаясь на ее вопрос, опять обращается ко мне: — Ты здесь одна?
— Почему одна? Количество жильцов прописано в договоре, все официально и законно оформлено.
Девица никак не уймется:
— Ярик, ты ее знаешь? Что она тут делает? А как же дом, мы же хотели дикий отдых?
Дикий отдых…? В доме с газом, электричеством, водоснабжением и канализацией, в двух шагах от кучи разных кафе и продуктового магазина? Я с удивлением смотрю на парочку. Хотя-а, если они привыкли жить в пятизвездочных отелях…
Ярослав молчит, а эта зараза опять интересуется: — А это реально — выселить их сегодня? Мы пока могли бы полежать на пляже, искупаться.
Я ответить на это не могу ничего, поскольку права голоса не имею — я здесь не хозяйка. Но вот гадость этой гадюке сделать могу легко, и я ее делаю — поднимаюсь с шезлонга. Поворачиваюсь к ним спиной и снимаю шляпу, чтобы оставить ее на лежбище, как и очки. Из-под шляпы волнистой тяжестью вырываются волосы и падают, закрывая спину до пояса. Я не спеша скручиваю их и закрепляю большой декоративной шпилькой. Купальник на мне — одно название. В нем я подхожу к дочке, поднимаю на руки и, присев, опускаю в корыто с водой — ополоснуть от песка. Поднимаю и опускаю пару раз, оставив трусики в воде. Мира радостно попискивает — она это любит. Заворачиваю ее в большое полотенце и иду в дом. До него шагов десять. За спиной тишина… Закрываю за собой дверь на замок и выдыхаю.
Твою ж налево! Откуда он тут взялся, почему Аркадий Иванович не предупредил о его приезде? Машинально отмываю дочку, вытираю и одеваю в чистую одежду. Похоже, что нервничаю я не зря. Вопрос стоит серьезно — о выселении. Если им нужно жилье, а сейчас гостиницы переполнены, то нас вполне могут и того… Я же совсем его не знаю — способен он на такое или нет? А если для любимой? Девушка была очень даже ничего себе, так что кто его знает?
— Папа, ты можешь говорить сейчас? Нет, послушай, тут такое дело — у нас во дворе Ярослав со своей девушкой. Очевидно, рассчитывали на проживание. Она настаивает на нашем выселении. Он? Я не слышала, ушла и закрылась с перепугу. И что мне делать? А? Сейчас посмотрю… а нет их уже, двор пустой. Папа, что делать будем? Я и не паникую… а как не паниковать, папа? Где жить будем? Ладно, решай. Нет, маме и не собиралась звонить. Пока.
Это называется — переложить проблему на крепкие мужские плечи. Только эти плечи жалко до слез. Он не вылезает со своей работы, постоянно берет дополнительные дежурства, чтобы прокормить нас.
Те деньги, что каждый месяц переводит на открытый для нас счет Аркадий Иванович, мы не трогаем. Это было бы уже слишком. Достаточно того, что он дал нам крышу над головой. Продавать квартиру в родном городе было некогда и страшно, папа наспех собрал одежду и все. Паника была нешуточная — в связи с теми убийствами, угрозой мне. Еще пару раз он ездил за нужными вещами, но в основном здесь уже было все необходимое — мебель, посуда, даже постельное белье и полотенца. И мы так хорошо жили, оказывается, до сих пор…
Уложив дочку спать, я прошлась по дому. Небольшой — всего три комнаты, открытая веранда и кухня с санузлом рядом с ней. Во дворе — летний душ, кабинка уличного туалета в дальнем конце сада и летняя кухня — это здесь принято. Под деревьями в саду, возле летней кухни — стол и две лавки, качели свисают со старой груши. Вот и все, что есть из построек.
Мелкая спит, а я, нарезав винограда, сижу возле открытого окна. Теперь мысли крутятся вокруг Ярослава. Он очень повзрослел, плечи раздались вширь, развернулись как-то. Или это последствия занятий на модных тренажерах? Одет в майку без рукавов и белые шорты. Его девушка — как зеркальное отражение. Блондинка с хвостом на макушке.
Я пытаюсь вспомнить что-то о наших встречах, его признаниях, но опять думаю о Веллимире. Мне и сейчас тяжело без него, а тогда было почти невыносимо. Это было страшное время — с возвращающимися раз за разом приступами жуткой тоски, почти полным упадком сил, угрозой гибели еще не родившегося ребенка… Я пропадала без него. За это время уже тысячи раз вспомнила каждое его слово, крепко заложив его в свою память. Я сто раз пожалела, что не поцеловала его еще там, в машине. Тогда у нас было бы больше времени, а может, все вообще было бы по-другому и он бы жил. Я умирала от чувства вины из-за этого, пока папа не вырвал у меня причину очередных страданий. И объяснил, что я просто не могла поцеловать совершенно незнакомого мужчину, не тот человек и именно потому, что я такая, я и подошла ему, и полюбилась.
Еще я прокручивала в памяти тысячи раз, запоминая и оплакивая, наши дни и ночи. Их было мало, так мало, что я вытаскивала из памяти все, что тогда в состоянии была запомнить. Уточняла эти воспоминания, утверждала их и тоже укладывала в закрома памяти, чтобы вынимать их оттуда иногда, и сначала плакать и страдать над ними, потом тосковать, потом печалиться, а сейчас — вспоминать с мечтательной улыбкой, завидуя сама себе, как сильно, немыслимо просто он любил меня.
Самое обидное, что у меня не было ни одной фотографии мужа, и я не представляла, что скажу когда-нибудь дочери об этом. А с другой стороны, если бы она была… ничего больнее, чем смотреть на нее, я не могла сейчас и представить.
Время лечит, это точно. Это я знала по себе. Я могла уже говорить о нем с родителями. Могла вспомнить его ласковые слова, сказанные мне, и не плакать, замирая от боли. Это был колоссальный прогресс.
И сейчас это появление Ярослава возвращало меня в то наше время — общее. Что тогда ему рассказал отец обо мне, что ему было известно? Я не знала. И надеялась, что он позвонит Аркадию Ивановичу и все прояснит для себя. И я не увижу его больше — напоминания о том времени, об университете, о Лизке, о Мире…
Папа пришел в на удивление хорошем настроении. И сказал, что не звонил Аркадию Ивановичу.
— Это ты у нас паникер, а я что скажу? Сын твой приходил, и что? Вот если будем иметь проблему, тогда и станем ее решать. Он уже позвонил отцу и все выяснил. Так что не дрейфь, дочь, все под контролем.
До вечера никто не явился нас выселять, и мы с мамой успокоились. Когда совсем уже стемнело и мелкая спала, раскинувшись крабиком, сели, как всегда летом, ужинать во дворе. И я поделилась с родителями мыслями, которые пришли на ум днем:
— Папа, мама, а, может, хватит уже прятаться? Прошло почти три года — и тишина. Нигде никого. Сколько мы будем тут сидеть — в чужом доме, вот так — опасаясь, что вышвырнут под настроение? Скорее всего, обо мне уже забыли, а может и тогда не знали. Да и кому я там нужна — порченая, по их мнению? Это наш мир, наша земля, что мы тут прячемся от чужаков?
— Ты куда хочешь вернуться, в Питер? Доучиваться?
— Боже упаси. Отбиваться опять… страшный сон. Нет, к сожалению. Домой поедем. На крайняк, сейчас можно спокойно продать нашу квартиру и купить, например, рядом с тетей Валей. У них в городе за эти деньги можно купить две. И врачи везде нужны, а мама учителем рисования пойдет, или я. А ты, мам, посидишь до школы с малой. И жизнь там дешевле, ты сама говорила. А уж эти туда точно сто лет не заглянут. Ну, как вам идея?
— Я уже думал об этом. Только не к Вале. Она родня, лучше подальше — меня еще тогда сманивали на Урал. Там открывали новую клинику для горняков — современную, с нуля. Если бы тогда согласился, то взяли бы Главным. Ну, а теперь тоже, думаю, не откажут. Может, на отделение.
— А почему тогда не согласился?
— Так Урал — северный. Там климат суровый. Но теперь, когда ситуация такова, что выбор не особо велик… давайте думать. Я сделаю запрос в кадры. Узнаю, есть ли вакансия и тогда станем решать.
И тут подала голос мама. Она всегда была немного суетлива, неуверенна. Это воспринималось, как милая женская слабость и очень шло ее нежному облику. Папино слово всегда было решающим и никогда не оспаривалось ею. А сейчас прозвучал спокойный и уверенный голос:
— Отставить. Даже не обсуждается. Малой два года. Какой, к лысому, Урал? И даже не говоря о северном климате… Вы себе представляете масштаб мероприятия? Продажа квартиры, сортировка, пересылка нужных вещей и утилизация или раздача ненужных. И это все — на два дома. Кто тебе даст там жилье с иголочки? За какие… ты наймешь людей? Ты представляешь, во сколько станет перевозка багажа и переезд? И сам, ночами и между дежурствами будешь ремонтом заниматься? А потом за нами? Ты и так не работаешь, а пашешь, отец, а на этом всем просто надорвешься. Потому что мы можем только помочь собрать здесь тряпки в узлы. Так что все об этом.
Мы с папой пришибленно молчали, потому что она была права. Она любила его и берегла, боялась за него. А он бы тянул по привычке, пока действительно не надорвался бы. А мне все это и в голову не пришло.
Как-то больше и не обсуждая ничего, доели ужин, убрали со стола. Я ушла к Мире спать, а они долго еще сидели на качели, я слышала тихие отголоски их разговора в открытое окно.
Накатила такая тоска почему-то, такая непонятная грусть… И впервые вызванная чем-то другим, а не воспоминаниями о Мире. Чего-то хотелось, тянуло куда-то… Я бы уехала и на холодный северный Урал, уехала с радостью, но мама права…
Глава 11
Ярослав пришел через три дня. На этот раз один, без девушки. Было воскресенье, все мои были дома. Мама варила в летней кухне зеленый борщ со щавлем, и, судя по запаху разваренной свинины, он скоро должен был быть готов. Мы с папой собирались после обеда ехать на дальний пляж. Затаскивали в машину коврики, полотенца, большой складной зонт для мамы и Миры. С бутылкой воды я вышла в очередной раз из дома и увидела, как папа здоровается с гостем за руку. Вот сейчас все и прояснится — что и как. Я сбежала по деревянным ступенькам веранды и подошла к ним. Поздоровалась. Папа обернулся ко мне.
— Ришка, так получилось, что Ярослав не знал, что дом занят и теперь не может найти место в гостинице. Придется потесниться, раз прибыл хозяин.
Ярослав чуть поморщился, но не сказал ничего.
— А куда? — поддержала я вежливо игру.
— Мне нужно просто место для ночлега. В летней кухне есть койка, она вполне меня устроит.
— Ярослав, там узкая коечка с продавленной металлической сеткой вместо ортопедического матраса. Вы там, как кильки в банке друг на друге будете спать. Придется потесниться нам. Папа, в гостиной, если убрать…
— Я один, меня вполне устроит и коечка, — он смотрел мне в глаза.
— О как! А как же любимая?
— Это не… Я в тот же день вернулся с ней в Питер, оставил там.
Я посмотрела на папу, он на меня. Ну, его-то я не стесняюсь. После всех тех наших разговоров… Будем говорить прямо.
— Ярослав, если ты приехал затем, чтобы опять… чтобы снова…Ты бы поискал место в гостинице, пожалуйста, я очень тебя прошу. Или папа спросит у своих сослуживцев, тебе с радостью…
Он молча развернулся и пошел к калитке. Я с облегчением выдохнула, посмотрела на папу, улыбнулась торжествующе. Он тоже улыбался, только как-то не так.
За забором что-то стукнуло, грохнуло, потом хлопнуло, пикнуло, и в калитку вошел Ярослав с большой сумкой и кейсом. Прошел по дорожке к дому, поставил вещи у моих ног и спокойно сказал:
— Это будет дорого. Я сэкономлю. В конце концов, имею право.
Я опять посмотрела на папу с укором, я же говорила — нужно мотать отсюда. Если не на Урал, то домой. Мы здесь не хозяева, даже не имеем права выставить его за порог. От летней кухни подходила мама, вытирая руки фартуком. Отмахнулась от моего движения к ней:
— Я все слышала. Здравствуйте, Ярослав. Мы все устроим. На койку положим щит из ДСП, на него пару ватных матрасов. Вот только ваши вещи… не в кухне же их держать. Пропахнет все готовкой. Я, конечно, могу готовить, как зимой, но в доме и так жарко…
— Нет-нет, Виктория Львовна. Ни в коем случае. Я оставлю вещи в гостиной. Целый день буду на пляже или в городе. Так что не беспокойтесь об этом. И я очень прошу вас обращаться ко мне на «ты». Ваш жизненный опыт дает вам такое право. Виктор Александрович?
О как! Мама расцветала улыбкой, папа протягивал руку. А я стояла, как дура. Обвела их всех взглядом и поняла, что сейчас образовалась дружная и сплоченная коалиция — против меня. Он обаял их в минуту. И еще я надоела им на их плечах. А Мира они просто забыли, он никогда не был им нужен, мама этого тогда и не скрывала. Он им всегда был по боку! А я… слезы навернулись на глаза, я крутанулась и пошла в дом. Сзади послышалось печальное папино:
— Ничего, Ярослав, это… уже нормально.
Я поднимала Миру после первого дневного сна, одевала ее и заливала слезами. Было обидно, так обидно… У меня были только они, и они сейчас собирались действовать против меня. Зачем они так со мной? Он же не изменился ни капли. Как был кобель, так и остался. Ничего, я продержусь эти дни, все равно ему ничего не светит. После того, как явился сюда с девицей, как он собирается ездить мне по ушам, интересно? Я что, похожа на полную идиотку? Ведь все так же, как и тогда. Почему они так со мной?
Когда вышла из дома с дочкой на руках, на подъездной дорожке стояли уже две машины. И наша — ближе к дому. Значит, на море не поедем. Будем ублажать и развлекать гостя. Настроение упало ниже некуда.
Мама позвала обедать, и все уселись за столом в саду. Аппетит никуда не пропал и я нормально поела. Ярослав хвалил мамин борщ, компот. Сказал, что у него всего неделя на отдых и долго он нас не стеснит. Я подняла на него глаза. Правда? Он спросил, познакомлю ли я его с дочкой.
— Мирослава, можно Мира.
— Славка. Мне так больше нравится и ей больше идет. У нее толстая попа и хитрые глаза. Немного подрастет, и будете вы все бедные.
— Мы и так не богатые, — промямлила я.
— Я не в этом смысле. Ты же поняла.
— Куда уж мне… Папа, мы поедем на пляж, или уже нет?
— Ярослав, мы собирались на пляж в дальнюю бухту. Я не сообразил сразу. Выгонишь машину?
— Я сейчас в город, хочу встретиться с давними друзьями. Раньше я все лето проводил у бабушки, еще когда учился в школе. Так что тут осталось много знакомых… А почему на дальний? У вас же под боком вполне обустроенный пляж и дно тут хорошее, пологое.
Папа замялся, посмотрел на меня, я скривилась. Объяснять еще ему… Но он и сам понял причину.
— Что, совсем не ходишь? Пошли со мной, я буду отгонять, если что.
— Замучишься, — выдохнула я. Достал…
Мама докормила Миру, подала мне. Я встала из-за стола, за мной все.
Ярослав уехал сразу, получив ключи от дома. На пляж мы все же попали. Пробыли там до вечера, накупались до одури. Вернулись поздно. Я отнесла спящую дочку в кроватку и подсела к ним за стол. На пляже как-то настроение было не то, а тут я решила объяснить им, как в моих глазах выглядят эти их действия. Но первой запустить процесс выяснения отношений не успела. Мама вынесла холодную вареную картошку, помидоры, хлеб. Поставила сковороду с яичницей на подставку посреди стола, села и, подперев рукой щеку, сказала:
— Ну… давай уже, я же вижу — тебя целый день распирает.
— А вы сами не понимаете? — завелась я с пол оборота, — я вас так сильно обременяю с Мирой, что вы готовы сбагрить меня первому попавшемуся кобелю? Чтобы я всю жизнь чужую помаду с его рубашек отстирывала? Что вообще изменилось в нем, что вы так его привечаете? Он же сюда со своей очередной девицей приходил. Чего я не понимаю по своей врожденной тупости? Это что — мой последний шанс в жизни? Или что? Я понимаю, что Мир был вам чужим, это и правда так. И кроме моей беды и приплода вам на шею, знакомство с ним вам ничего не принесло. Но это же не значит, что мне нужно так откровенно демонстрировать объединение в коалицию с этим! Ваша цель — отделаться от меня? А обо мне вы подумали — нужен мне этот вечный бабник, эта бл…