— По судну стреляют! — воскликнул капитан Любимов. — Погасить баковые огни и огонь на фок-мачте! Сидорчук, к пушке! Господа, — обратился он к членам экспедиции, — я попрошу вас удалиться в каюты.
В приготовлениях к возможному бою никто не заметил, как шлюпка Никифора, подняв парус, отошла от «Грифа» и как ее тотчас же поглотил мрак.
Выстрелы больше не повторялись, и море кругом было совсем пустынно.
«Гриф» шел без огней. Сидорчук, опытный и меткий канонир, оставался у пушки; у штурвального колеса сменялись норвежцы, а командир не сходил с мостика.
Когда к нему поднялся Самойлов, капитан Любимов с большим неудовольствием отнял бинокль от глаз и повернулся в сторону ученого.
— Профессор, — сказал он строго, — я ведь вас просил оставаться в каютах. Здесь бой, — и здесь уж наше дело!
— На море никого нет, — возразил Самойлов. — Ваш невидимый враг ушел!
— Нет, — покачал головой Любимов. — Я — старый моряк, и у меня есть чутье. Оно мне подсказывает, что опасность очень близка от «Грифа», и я чувствую ее приближение…
— Капитан, — сказал Самойлов, — все члены нашей экспедиции поручили мне просить вас взять курс на Колгуев. Мы хотим знать, кто был свезен отпущенными нами людьми на остров. Это может многое объяснить нам.
Лицо Любимова, обычно такое веселое и добродушное, сделалось темным и злым.
— Простите! — произнес он глухим голосом. — Мое судно было обстреляно, и я должен найти и наказать виновного.
— Он, вероятно, гораздо сильнее «Грифа»… — заметил Самойлов.
— Если вам угодно, я дам вам восьмивесельный вельбот, и вы можете покинуть судно. Но я знаю, что мне делать…
— Вы погибнете… — попробовал подействовать на решение командира профессор.
— Милостивый государь! — сказал, отчеканивая каждое свое слово, Любимов. — Прошу вас не вмешиваться в распоряжения командира судна и немедленно отправляться в свое помещение!
Самойлов, видя всю бесполезность убеждений, повернулся и начал сходить с мостика. Он был уже на половине лестницы, как вдруг вверху раздались быстрые шаги Любимова и его тихий окрик:
— Готовь пушку! Курс на запад!
— Есть! Курс на запад! — так же тихо, словно эхо, повторил приказ штурвальный.
Самойлов сбежал на палубу и, прижавшись к стене кают-компании, начал наблюдать.
Над морем повис тяжелый, непроницаемый мрак. Даже седые гребни ударяющих в борта «Грифа» волн не выделялись из темноты. На небе не было ни одной звезды.
Однако сквозь плеск волн и свист ветра до слуха Самойлова доносились какой-то шум и гудение. Порой ему казалось, что в темноте что-то маячит, большое и призрачное, и мчится вперед прямо на него.
— Он опять скрылся… — послышался тихий голос Любимова, и капитан начал по-норвежски объяснять шкиперу: — Я его видел слева на меридиане Иоланги. Большой трехмачтовый парусник… Все паруса были поставлены, и шел он бешеным ходом… А теперь пропал, словно в воду канул…
— Может быть… пират? — заметил норвежец. — Хотя о таких крупных разбойниках здесь никогда не было слышно.
— Черт его знает, кто он! — выругался Любимов. — Только пусть он лучше бросится на меня, а не пропадает так… сразу.
Ветер понемногу стихал, и небо начинало светлеть. Тучи мчались еще, но там, где они прорывались, виднелся уже туманный, дрожащий свет луны.
Когда лучи ее упали на море в миле к северо-западу, Самойлов увидел на фоне светлого неба черные паруса и узкий корпус судна, накренившегося на левый борт и быстро режущего воду.
— Парусник идет на нас! — крикнул он, поднимая кверху голову.
— Есть! — ответил вахтенный матрос, и все стихло.
Черное судно быстро приближалось. Уже видна была высокая волна, вскидываемая его острым носом, и длинный кормовой флаг, полощущийся в воде. Судно шло без огней, и по ходу его нетрудно было догадаться, что оно намерено пересечь путь «Грифа».
— Полный ход! — скомандовал вдруг громким и уверенным голосом командир. — Руль прямо! Готово?
— Есть! — ответил голос Сидорчука. — Готово!
— Пли!
Один за другим три гулких выстрела грянули над палубой и озарили мгновенными вспышками борт и бьющиеся за ним волны.
Набежали тучи, и опять густой мрак окутал все. Судно исчезло, и не слышно было игры ветра в его парусах и плеска воды у носа.
— Стоп! — раздалась команда, и «Гриф», постепенно умеряя ход, начал вздрагивать под ударами волн, бьющих в корму.
После выстрелов все выбежали на палубу, но не увидели уже парусника. Начались расспросы, но их тотчас же прервал посланный капитаном вахтенный матрос, передавший приказание командира немедленно отправиться в каюты.
Приказ был исполнен, и только спрятавшийся в тени Самойлов остался на своем прежнем месте, почти у самого борта.
На капитанском мостике Любимов вполголоса совещался норвежцами.
Слова не доносились до Самойлова, и он, не видя ни зги впереди, задумался, опершись о тумбу для причалов.
Очнулся он от ветра, пахнувшего ему в лицо, и странного шума, раздавшегося рядом с бортом.
Гигантская черная тень, чернее мрака, медленно надвинулась и остановилась.
Профессор поднял голову и высоко над собой увидел паруса и верхушки трех мачт.
Несколько черных теней, казавшихся призраками в туманной ночи, забегали вдоль ставшего рядом с «Грифом» большого парусника, и железные крючья багров, как когти хищной птицы, вонзились в борт парохода.
Самойлов услышал резкий, тревожный свисток и взволнованный голос Любимова, вызывающего всю команду на палубу.
Одновременно с этим приказанием откуда-то из темноты раздался властный окрик:
— Ни с места, если не хотите пойти ко дну! По какому праву напали вы на моих людей и стреляли по мне? Я — командир брига «Ужас».
На высоком мостике, помещенном почти на самом носу брига, сразу вспыхнули факелы.
Четверо матросов в желтых непромокаемых плащах и надвинутых на глаза капюшонах освещали стоящего у самых перил человека. Он был без плаща и стоял с непокрытою головой.
Длинные с сильной проседью волосы обрамляли красивое бледное лицо. Глаза незнакомца были мрачны и неподвижно смотрели прямо перед собой. Казалось, что эти глаза были мертвы. Тонкие руки стоящего на мостике человека впились в перила с какой-то жестокостью, а может быть, отчаянием.
— Я — командир брига «Ужас», — повторил он и вдруг улыбнулся горькой, жалобной улыбкой.
— Вы — Яков Силин? — сказал, подходя вплотную к борту, Самойлов.
— Силин?.. — будто недоумевая, не глядя на профессора, спросил он. — Да, так, кажется, меня когда-то звали. Но теперь я — командир «Ужаса», и сам я — ужас… ужас земли. Я — титан, полубог!
Он поднял вверх руку и обвел ею широкий круг.
— Я кинул огонь и разрушающую силу взрыва на мертвую подругу нашей планеты — луну, — продолжал он. — Я отравил живым ядом океан и людей и сделаю все моря, все воды мертвыми, как мертва моя душа. Замерзший камень я могу превратить в цветущий сад и полную кипучей жизни пучину океана — в огромное кладбище!
— Яков Силин! — крикнул ему Самойлов. — Что сделали вы с Ниной Тумановой? Если она мертва — кара неба не минует вас!
Наступило молчание. Слышно было, как падали угольки факелов, и шелестели развеваемые ветром плащи матросов.
Силин заговорил. Голос его был нежен, как напев, и вздрагивал от волнения:
— Нина… Нина… Нет! нет!.. Она жива… Если бы она умерла, я уничтожил бы все человечество! Проклятые, мерзкие черви, трусливые и злобные! Но я все делал, что она хотела… Я был, как бог, могущественный, не знающий преграды… И она не любила меня! Ни разу не приблизила она меня к себе, ни разу не узнал я ее мыслей и надежд… Пусть же теперь она идет туда, к этим паукам, червям и змеям! Пусть! пусть! Не пожалела она меня, не пожалела человечества. Между ним и мною теперь смертельный, последний бой. Командир брига «Ужас» объявил войну!..
Он резко свистнул, и тотчас же погасли факелы, и в густом мраке лишь маячили паруса и мачты брига, похожего на гигантский, кошмарный призрак.
Неслышно сняли невидимые люди крючья с борта «Грифа», и парусник, рванувшись, быстро пошел вперед, черный, без огней, и легкий, как видение.
— Курс на Хайпудырскую губу! — скомандовал Любимов, и пароход двинулся следом за бригом, уже скрывшимся в темноте.
Ночью Силин два раза позволил «Грифу» настигнуть себя. Бриг останавливался, а потом медленно и молчаливо обходил пароход, словно дразня и вызывая его на бой, и опять уносился в даль, оставляя за собою тревогу и смутное предчувствие беды.
Вся команда с ружьями и топорами была спрятана за бортом парохода, так как командир ожидал нападения, и только тогда все успокоились, когда из-за туч блеснули первые, еще неяркие, лучи солнца. На море нельзя было разглядеть ни мачт, ни парусов брига.
— Будто привидение стояло сегодня возле нас и кружилось около «Грифа», — заметил, понуря голову, утомленный капитан. — Если еще это повторится — на корабле возникнет паника.
— Парус с правого борта! — раздался крик матроса с мачты.
Часа через два навстречу «Грифу» попался парусный китобойный баркас «Альма». Посигнализировав судну, Любимов выяснил, что «Альма», под командой шкипера-датчанина, идет в Европу и зайдет за водой и дровами в Иолангу.
— Попросите судно остановиться и принять пассажира до Колгуева! — сказал Самойлов.
— Вам угодно покинуть «Гриф»? — спросил с презрением в голосе командир.
— Да! Я отправляюсь в Иолангу, капитан! — сухо ответил профессор.
Любимов, не взглянув на Самойлова, крикнул:
— Шлюпку на воду!
С парохода видели, как «Альма» приняла на борт профессора и, когда шлюпка вернулась, «Гриф» двинулся на восток.
IV
Мрачные следы брига
Бриг Силина исчез, но за ним шел мрачный след. К вечеру «Гриф» вошел в полосу мертвой рыбы. Острый нос парохода резал тысячи уснувшей трески, а под ударами винта тела погибшей рыбы превращались в зловонное месиво. Среди погибшей трески и гниющей сельди попадались трупы нарвалов и тюленей.
— Взгляните туда! — воскликнул, указывая на запад, Туманов.
Насколько хватал взгляд, море превратилось в пловучее кладбище и казалось покрытым снегом.
— Рыба успела уже замерзнуть, — сказал командир. — Это неудивительно! Ночь была свежая.
— Это — пласмодий! — возразил академик. — Это он белой, серебристой плесенью, как пухом, покрыл погибших животных, а над ними теперь поднимается легкий пар. Пласмодий быстро и жадно пожирает свои жертвы.
— Здесь гниет груз доброй полусотни паровых барж, — заметил Любимов. — Норвегия и Швеция будут голодать!
— Хуже всего то, что вся эта рыба, — воскликнул академик, — будет разнесена волнами по океану, выкинута на берег и станет заражать все, что попадется на ее пути. Надо убить пласмодий… убить во что бы то ни стало!
— Но как это сделать? — спросил Сванборг.
— Капитан, — обратился Туманов к командиру, — на «Грифе» есть запас нефти?
— Есть, на случай недостатка угля или вообще твердого топлива, — ответил Любимов.
— Велите поднять бочки на палубу и вылить за борт, — распорядился старый ученый.
Вскоре по волнам побежали радужные пятна и расходились все дальше и дальше.
Когда мертвая рыба осталась позади и «Гриф» шел полным ходом, раздался тревожный сигнал сирены.
В кают-компании в это время обедали, а потому тревога вызвала переполох и суматоху.
Первым выбежал на палубу и вихрем взлетел на мостик сам командир.
— Что? Опять подходит? — спросил он, тревожно оглядывая безбрежный водяной простор.
— Никак нет! — ответил матрос. — Только вот там чернеются в море люди. Я спервоначала думал — нерпы плывут, а потом головы разглядел человечьи.
Любимов долго смотрел в бинокль, а потом сказал:
— Мертвые тела за бортом! Подойдем — увидим, кто такие?
Когда «Гриф» поравнялся с ними, застопорили машину, и трое матросов вошли в спущенную шлюпку. Они баграми и крючьями зацепили и подвели к борту «Грифа» три трупа.
— Зарезанные они! — пояснили матросы.
Когда трупы были подняты на палубу, все переглянулись. Они узнали Никифора и двух его немых спутников. Воротники их рубах были расстегнуты, а в нижней части шеи, там, где она переходила в грудь, виднелись треугольные отверстия. Глаза убитых были открыты, и в них застыл страх, последний в их жизни, смертельный страх. Когда откинули плотно надвинутые на головы капюшоны плащей, даже Любимов не мог сдержать крика.
Волосы несчастных были сбриты, и на темени каждого, на вздувшейся и распухшей коже виднелись зловещие черные пятна.
— Это — клейма! — крикнул, отшатнувшись от трупов, старший боцман.
Действительно, на сожженной и потрескавшейся коже виднелась кроваво-черная надпись: «Бриг „Ужас“».
Все стояли, подавленные виденным, и не произнесли ни слова, только взгляды всех невольно искали на тускнеющем уже море новых следов зловещего брига. Лица бледнели при мысли, что вдруг из сумерек вынырнут паруса и мачты судна, управляемого злобным, ненавидящим все живое, человеком. Все думали о том, что ожидает их при встрече с бригом, и с напряжением искали выхода из опасного положения.
Только командир и норвежцы казались спокойными.
Они тихо совещались о чем-то и изредка указывали на море.
— Федор Павлович! — сказал, подходя к Любимову, Туманов. — Мы не скроем от вас, что нас страшит возможная встреча с Силиным. Мы вас просим доставить нас в Колгуев, откуда мы будем в состоянии вызвать для нашей охраны более надежное судно, чем «Гриф».
— Господа! — прервал его командир. — Я вас прошу пройти в кают-компанию. Я сейчас спущусь туда и надеюсь, что вы согласитесь со мной и пойдете на мои условия.
Через несколько минут он сошел с капитанского мостика и, подойдя к трапу, ведущему в кают-компанию, подозвал матроса и приказал ему никого не выпускать из пассажирского помещения.
— Есть! — ответил матрос, глядя вслед спускающейся вниз могучей и грузной фигуре командира.
Любимов застал всех в сборе.
— Господа! — сказал он без обычной улыбки. — Не скрою, что моему судну грозит большая опасность. Скажу больше: «Гриф», вероятно, идет на верную смерть. Поэтому понятно, что я должен быть решительным. Я не буду медлить — мне некогда! Долг мой, как всякого моряка, встретившего пирата, — поймать его и выдать в руки правосудия. Так сделаю и я! «Гриф» идет в Хайпудырскую губу и дойдет туда! Если я не захвачу командира парусника — я или погибну, или же узнаю его постоянную стоянку, куда приведу потом военное судно. Таков мой курс, господа, и если вы позволите себе сопротивляться мне или при команде говорить о страхах и прочем вздоре, я выброшу вас в море. Господа, я считаю, что вы отныне получили предостережение, и буду поступать так, как мне предписывают закон и обстоятельства.
Приложив руку к козырьку фуражки, Любимов спокойно вышел.
V
В Хайпудырской губе
Командир «Грифа» проявлял необычайную энергию и неутомимость. Он почти не спал, оставаясь все время на палубе, совещаясь с норвежцами и делая какие-то приготовления.
Когда «Гриф» прошел уже мыс «Русский заворот» и был на меридиане «Гуляевских кошек», Любимов заметил на горизонте парус.
Он встревожился, вызвал на палубу норвежских боцманов и двух старых матросов. Они вынесли на палубу какие-то мешки и опустили их в воду, прикрепив на баграх к борту парохода.
Тревога, однако, была ложной. Белевшийся вдали предмет оказался не парусом, а ледяной горой. «Гриф» вошел в ту часть Ледовитого океана, где в это время года встреча с айсбергами не была редкостью.
Борясь со льдами и лавируя среди ледяных пиков и сплошных полей, «Гриф» медленно подвигался в сторону острова Долгого.
Обогнув его в 25 милях от берега, Любимов вошел в Хайпудырскую губу и застопорил машину.
— Вам, быть может, угодно сойти на берег? — спросил он у проходившего по палубе Туманова. — Я бы, возвращаясь с «Безыменного острова», зашел за вами.