Оказалось, однако, что заявление в ЗАГС Даша с Витей подали отнюдь не фиктивное. Расстались они несколько лет назад, и за все это время ни одному из них так и не удалось повстречать более подходящего человека, и на второй встрече по случаю выпуска их роман возобновился. И на этот раз куда более основательно. Даша только что переехала и устроилась — в ожидании комнаты в семейном общежитии, которую обещали Вите — с остальными Ша, которые, чтобы и дальше не расставаться, сняли крохотную однокомнатную квартиру где-то на окраине. На радостях они позвали всех друзей и знакомых, чтобы отметить одновременно и новоселье, и воссоединение неразлучной троицы и победу над неповоротливой бюрократической системой, равнодушной к узам любви и дружбы.
Та, которую позже назвали Мариной, чуть не застонала. У ее дочери как раз в то время резался очередной зуб — с температурой и бесконечными капризами. Нечего было и думать, чтобы оставить ее — она немного успокаивалась только у нее на руках. Сбивчиво объяснив все это Кате, она клятвенно пообещала непременно быть на следующей встрече, вздохнула и вооружилась терпением в ожидании следующего звонка. Которого не последовало.
То, что ее на Дашину с Витей свадьбу не позвали, она восприняла спокойно — сама прекрасно помнила, как они с мужем не в состоянии были большую компанию собирать. А вот на встречу… Неужели забыли? Или решили, что это ей с ними больше неинтересно, раз постоянно отказывается? Всерьез обидеться ей не удалось — взял слово ее тихий внутренний голос.
Для начала он сухо поинтересовался, с какой стати она считает, что это только у нее масса новых обязанностей и неотложных дел появилась. Не получив от нее ответа, он добавил, что вместо того чтобы обижаться на невнимание, разумнее было бы предположить, что у людей различные ЧП могут в жизни случиться. Признав его правоту, она ринулась было к телефону, но тихий внутренний голос остановил ее, напомнив, как некстати в ее собственной жизни многие звонки звучали. Кроме того, заметил он, если ей больше не звонят, значит, надобность в общении с ней у них отпала, и навязываться в таком случае — просто недостойно; лучше подождать, пока к ней вновь интерес проявят, а пока заняться своей собственной жизнью. Она нехотя согласилась.
Вернувшись на работу, она еще несколько раз встречалась с Катей — когда та за результатами очередных испытаний приезжала. Проводила их не та, которую позже назвали Мариной — в ее отсутствие, похоже, у Кати с ее отделом прекрасные деловые отношения сложились. Она, впрочем, не настаивала — один больничный следовал за другим, и она не могла быть уверена, что, начав эксперимент, закончит его в оговоренные сроки.
Не заговаривала она и о встречах выпускников — неудобно было, после стольких отказов, намекать, что ее нарочито обходят вниманием. Но отдельные новости до нее все же доходили. Узнав, что сама Катя недавно вышла замуж за Леню Бернадского, она даже не удивилась — давно уже почувствовала, что не только по работе они так тесно общаются. Другие ее бывшие соученики тоже женились, заводили детей, меняли место работы и продвигались по службе… Она радовалась за них, передавала приветы и даже иногда получала ответные.
Вскоре, однако, вместо Кати за результатами начал приезжать некий молодой человек — то ли сотрудник ее, то ли подчиненный — и ее последний источник новостей иссяк. Ну что ж, подумала она, мать оказалась-таки права: у каждого — своя жизнь, с новыми интересами и горизонтами, и цепляются за прошлое только те, кому в настоящем делать нечего.
За всеми этими воспоминаниями уборка закончилась неожиданно быстро. Приняв душ, она глянула на часы. До выхода минут сорок, не больше — вряд ли голова сама высохнет, хоть и начала она недавно короткую стрижку носить. Вздохнув, она вспомнила, как отказалась от фена, который муж хотел достать ей ко дню рождения через каких-то знакомых, частенько в командировки в соцстраны выезжающих. Кто же знал, что ей вдруг понадобится срочно волосы высушить? Ладно, можно и над газом, если на полную его не открывать — мать у нее всегда так голову сушила в экстренных случаях, когда ее к больному срочно вызывали.
Но сначала она решила позвонить Лиле. Ведь глупо же будет, если она раньше приедет и будет околачиваться там, под закрытой дверью — да еще и после того, как газом надышится, чтобы не опоздать.
Лиля схватила трубку после второго гудка.
— Лиля, это я, — проговорила та, которую позже назвали Мариной, — ты когда в столовой будешь?
— Да еду я уже, еду, — раздраженно бросила Лиля. — Ты меня прямо из двери вынула. А что случилось-то? — В голосе у нее прозвучала напряженная нотка.
— Да ничего не случилось, — успокоила ее та, которую позже назвали Мариной. — Я просто тоже хотела раньше подъехать.
— Витька, что, и тебя решил выдернуть? — фыркнула Лиля.
— Куда выдернуть? — не поняла та, которую позже назвали Мариной.
— Это он тебе звонил, чтобы раньше приехала? — спросила Лиля.
— Да нет, я просто… — замялась та, которую позже назвали Мариной. — Понимаешь, у меня не получится с вами посидеть — так я хотела деньги подвезти и, может, помочь вам чем-то…
— Да мы и сами справимся — в первый раз, что ли, — сухо бросила Лиля.
— Лиля, перестань! — неловко пробормотала та, которую позже назвали Мариной. — Мне детей не на кого оставить — муж срочно в командировку уехал. Если у меня опять все как-то не по-человечески выходит, то я хоть чем-то хотела быть полезной…
— Да чего уж там! — отмахнулась от нее Лиля. — Ты и так кучу народа обзвонила, деньги собрала — и так тебе спасибо.
— Лиля, да причем здесь спасибо? — воскликнула та, которую позже назвали Мариной, окончательно расстроившись. — Мне приятно было… Мне так хотелось вас всех увидеть, но… Это — длинная история…
— Ладно, — перебила ее Лиля, — давай, приезжай — там и разберемся. Я уже и так опаздываю. У тебя хоть полчаса будет? — спросила она, словно спохватившись.
— Будет, будет, — радостно ответила ей та, которую позже назвали Мариной, и с чувством облегчения отправилась к плите.
Голова уже почти высохла.
Минут десять — и можно выходить.
Так у нее, пожалуй, даже больше часа останется.
Глава 14. Коварный штиль
Я начала замечать, что с отдельными личностями — если хочешь добиться от них положительной реакции на любую идею — нельзя спешить. Если обрушить ее на них целенаправленным, молниеносным ударом, они мгновенно мобилизуются, вырабатывая в аварийном режиме антитела контраргументов, способные в считанные минуты растерзать инородное тело в клочья.
Но если подбросить им свою мысль невзначай (предпочтительно с видом собственной неуверенности в ее обоснованности), ей, как правило, удается просочиться через барьеры их уверенности в собственном превосходстве и незаметно раствориться в их сознании. Каковое через некоторое время с удивлением обнаруживает непонятно откуда взявшиеся молекулы, с радостью принимает их за продукт собственной жизнедеятельности и с упоением принимается конструировать их них искомую идею — с полной уверенностью считая ее своей. После чего остается лишь в очередной раз вслух признать, что любые умозаключения таких людей носят несомненные признаки гениальности.
Мать не раз говорила мне, что это — абсолютно беспроигрышный способ общения с мужчинами. И, как всегда, она оказалась права не только в отношении людей.
Мой ангел тоже оказался не в состоянии сразу адекватно отреагировать на неожиданно свалившиеся на него в день крещения Даринки новости. Вместо того чтобы обрадоваться, что у девочки появился наблюдатель — а значит, у Тоши (и, в перспективе, у нас) возникла возможность проконсультироваться с ним по любым вопросам ее воспитания — он весь вечер сооружал вокруг этого известия барьеры неприятия. И уже дома, в ответ на мой прямой вопрос лишь невнятно пробормотал что-то о строго наблюдательных функциях таких ангелов. Я даже рассмеялась — это как врач будет следить за развитием ребенка, не делясь полученными выводами с родителями. Опять, видно, мне придется и с таким ангелом самой контактировать.
А вот сообщение Светки, что Марина во Францию уехала, вызвало у него куда более бурную реакцию. Подумаешь, нас в известность не поставила — так ее же в нашем присутствии пригласили и даже сроки примерные обсудили! Но сколько я ни пыталась найти элементарно простые, до предела разумные объяснения ее подозрительно таинственному, с его точки зрения, визиту, он только во все больший раж входил, предрекая самые ужасные его последствия. Для себя, разумеется.
Когда я, не выдержав, напомнила ему, что не стоит проецировать на будущее прошлые недоразумения, он окончательно взбесился, заявив, что причина любых недоразумений кроется в непомерной гордыне отдельных представителей человечества, и что, в силу этого, не стоит обольщаться надеждой на их исчезновение. Судя по всему, он и меня в запале в эти представители зачислил, поскольку каждый день потом цеплялся ко мне по поводу и без повода. Как мне удалось не выйти за рамки сдержанности и спокойствия — сама не пойму.
Он даже возможность на целый день вырваться из города, которая еще совсем недавно примиряла его с чем угодно, в штыки воспринял — исключительно из вредности. Слава Богу, хоть пререкаться со мной не стал при посторонних! Все утро в субботу я демонстрировала чудеса терпимости и расположения, пытаясь возродить в нем былой восторг при одном только упоминании о природе — он выбрал тактику гнетущего молчания. Как дома, так и по дороге к Светке. Даже Тошу им заразил — тот, по-моему, боялся даже пошевелиться, не то, что хоть единым звуком свое присутствие выдать.
Опять мне пришлось бесконечную паузу заполнять — хорошо, хоть Гале не было равных в умении напряжение в непринужденной беседе снять. Так он еще под шумок принялся гонки со всеми вокруг машинами устраивать! Как будто не понимает, что, когда в машине дети, на нее даже специальный значок вешают — чтобы и другие водители об осторожности не забывали.
Когда мы приехали, он даже к Сергею поздороваться не подошел — так, кивнул издалека. Тошу тоже словно сдуло от греха подальше — он прямо-таки вывалился из машины и тут же постарался поближе к нам с девчонками держаться. Ну, правильно — кому угодно приятнее в дружелюбной атмосфере находиться, чем в угрюмом молчании! И Олежка сразу это почувствовал — позвал Тошу с собой играть, даже не глянув на своего бывшего кумира, надувшегося, как мышь на крупу.
Я решила дать ему возможность повариться в собственном соку — сам же говорил, что на капризы нужно отвечать неожиданным поведением. Тем более что сначала нужно было детей накормить. И точно — не выдержал мой уже отвыкший от невидимости ангел полного отсутствия внимания к себе и, бочком-бочком, устроился возле Сергея, которому доверили проследить за обедом сына. И что бы вы думали — он тут же принялся отвлекать того от отцовских обязанностей всякими дурацкими разговорами о машинах!
Ребенок сознательнее его оказался — сам быстро поел, не напрашиваясь на внимание и так занятой матери!
Чувствуя, что похвалы от этих увлеченных автомобилистов Олежка не дождется, я громко заметила, какой он сегодня молодец. Тут же подхватив мою мысль, Светка разулыбалась и ответила, что он в последнее время и в садике ведет себя просто замечательно. Естественно, после этого мальчик пошел спать без единого слова протеста!
И опять тактика непрямого внушения сработала! За обедом он возле меня устроился — совесть, небось, подсказала, что в компании нужно общий разговор поддерживать, а не с кем-то одним в углу шептаться. Да и разговор, нужно сказать, очень интересный завязался — ни в одной книге не узнаешь столько полезных мелочей в отношении детей, сколько от тех, кто их растит или уже вырастил. Мой ангел даже ни разу не перебил ни Светку, ни Галю и только временами щурился, явно старательно запоминая всевозможные подробности на будущее.
Но вот кто удивил меня в тот день — так это Марина. Я как-то не ожидала, что и ей потребуется столько времени, чтобы переварить тот наш разговор, и что она примется так решительно воплощать сделанные выводы в жизнь. Хотя, если задуматься, ничего странного — она всегда вела себя скорее как мужчина, и дожидаться от нее женской гибкости и тактичности не стоило.
Когда она позвала моего ангела с Тошей пройтись по саду, меня словно током ударило. Удар показался мне особо ощутимым, поскольку перед этим она оживила в моей памяти яркие впечатления от симпатичного городка, в котором жили Франсуа и Анабель — целенаправленно усыпив мою бдительность. И его, судя по смягчившемуся выражению лица, тоже.
Да что же она делает?! Я же ее, как человека, просила прекратить ему шерсть на загривке взлохмачивать — это ведь мне потом придется ее назад укладывать, терпеливо, волосок за волоском! Я раздраженно глянула на Марину — она чуть прикрыла глаза веками, изогнув губы в типичной для нее насмешливой полуулыбке. Ну, все — будут мне сегодня вечером оды его глубинному пониманию человеческой природы и несравненной верности предсказаний.
Честно говоря, я чуть было не увязалась за ними в сад. Очень уж не хотелось дома из двух зол меньшее выбирать. Адвокатом ее выступать, когда он пыхтеть начнет, прямо язык не повернется — после того как у нее все мои просьбы сквозняком в ушах прошли. С ним соглашаться — тоже только масла в огонь подливать. Но в голове моей, уже прочно настроившейся на воспоминания, вдруг возникла ослепительной вспышкой сцена из того нашего первого приезда к Светке на дачу. Когда я точно также пошла за ними в сад (и неважно, что Светка меня почти волоком потащила!), выглядя ревнивой дурочкой, ринувшейся на защиту собственных владений.
Нет уж, пусть сами между собой разбираются! Хватит с ме6ня того, что потом придется обоих выхаживать. И потом — они уже пару раз отношения выясняли, и, вроде, обошлось без непоправимого ущерба. И в отсутствие потрясенной публики они, наверно, будут вести себя сдержаннее. И Тоша, в крайнем случае, столкновение двух космических темпераментов самортизирует…
На веранде к тому времени со мной остались только Светка и Галя — Сергей потихоньку сбежал в гараж. Втроем мы довольно быстро убрали со стола и перемыли посуду, и, чтобы не терзаться бесплодными страхами, я вновь вернулась к теме, столь прочно захватившей внимание всех присутствующих за обедом.
— Свет, а может, вам Олежку в частный садик отдать? — спросила я. — Там ведь группы совсем крохотные — всем и заботы, и внимания хватает.
— О, Татьяна, это ты загнула! — рассмеялась Светка. — Частный садик мы не потянем!
— Но осенью ведь все дети вернутся, — нерешительно заметила я. — Он опять вредничать начнет — что ты делать будешь?
— Даже думать сейчас не хочу! — решительно покачала головой Светка. — Мне через две недели в отпуск — вот до конца лета на даче побудем, а там посмотрим. Мне вообще о многом поразмыслить нужно — о той же работе хотя бы.
— А чего о ней размышлять? — удивилась я.
Теперь наступила Галина очередь внимательно прислушиваться.
— Да я уже вообще не понимаю, что у нас творится, — поморщилась Светка. — Работы по переводам почти нет, хотя они выходят — так что, похоже, от практики пробных работ начальство не отказалось. Того и гляди, ставку мою вообще сократят.
— Ничего себе! — охнула я.
— Нет, ты не думай, — тут же принялась оправдываться Светка, — я не просто так зарплату получаю. Я сейчас большей частью редактирую — и переводы, и обычные рукописи. И как-то странно получается — текстов через нас проходит уйма, а выходят считанные единицы… Я, конечно, понимаю — редакционный отбор нужен, а то иногда такая муть попадается, что читать невозможно, но почему после всей предпечатной подготовки? Ведь у нас большинство авторов сами издание своих книг оплачивают.
— Ну, знаешь! — хмыкнула я. — Ты, что, согласишься толстенную книгу вычитывать, чтобы потом выяснилось, что ее публиковать нельзя? А откуда же твоя зарплата возьмется?
— Да это-то понятно, — отмахнулась от меня Светка, — но ведь оценивается почему-то только сверстанный вариант — а это зачем? И потом — я краем уха слышала, что у нас авторам обещают распространение их тиража — а на это у нас прав нет, я это точно знаю. Что-то мне в последнее время вообще как-то тревожно — в чем я участвую?