— Да, и я отвечаю мыслями. Ты предполагаешь сделать нечто оскорбительное для Птолемея и ужасающее для Гор-энт-йотфа, и из-за этого жрец может убить тебя. Или, возможно, заставить женщину убить тебя. Такова ли ситуация?
— Это так.
—Я нахожу это весьма тревожным. Очевидно, я не понимаю ваших обычаев. Пожалуйста, объясни.
— Это очень сложное дело, о, гость издалека. Может, продолжим за пирожными и вином?
— Четырнадцать процентов CH3CH2OH?
— Прошу прощения, не понял?
— Просто размышляю вслух. — Очень приятно, Эратосфен. Просто дай мне закрыть корабль.
* * *
10. Ремонт
— «У каждого свой обычай», — подумал Эратосфен. — «Мы, греки, едим, откинувшись на кушетке. Египтяне сидят в креслах. Но ты стоишь».
— «Так всегда», — ответили мысли его гостя. — «Мы стоим, чтобы есть, пить, учиться, работать, даже спать. Наша скелетная структура требует этого». Его рука в перчатке сжала кубок с вином и поднесла его к губам через щель в вуали.
Грек услышал «клац», когда металлический кубок ударился обо что-то твердое. — Что ж, тогда, давай, посмотрим на твои потребности. Во-первых, полоски клейкой ткани. Ленты, как вы их называете. Этого у нас в избытке. Это обычай страны, чтобы использовать их в качестве повязки, чтобы оборачивать тела мертвых, при подготовке к погребению. Он держал кусок белой ткани. — Это довольно тонкое полотно, сотканное изо льна. Каждая египетская семья бережет лоскутки ткани для неизбежных похорон. Куски разрывают на полосы: узкие полосы для пальцев, более широкие — для конечностей и туловища. Он оторвал полоску и протянул ее Хору, который внимательно осмотрел ее.
— А почему она прилипает? — спросил его гость.
— Их макают в жидкий бальзам. Через пару часов все становится жестким.
— Это должно сработать, — сказал Хор. — Теперь о масле.
— У нас есть несколько видов: оливковое масло из плодов оливкового дерева. Оно используется в кулинарии и в наших светильниках. Касторовое масло... несколько сортов. Это из касторовых бобов. Оно имеет целебные свойства, а также является прекрасной смазкой. Армия использует его для своих колесниц. И льняное масло, которое мы кипятим, а затем используем в красках и лаках.
— Давай назад. Это касторовое масло... есть ли рафинированный сорт?
— Действительно, есть. Его оседают древесным углем и фильтруют через тонкое полотно.
— Я бы хотел попробовать. А теперь еще кое-что. Немного щелочи.
— Щелочи...? Геометр нахмурился.
— Карбонат натрия вполне подойдет. Хм. С этим немного хуже, не так ли? Как это описать... дай подумать. Эта вещь горькая по вкусу, очень растворима в воде, придает красному вину синий цвет. Шипит в уксусе. Можно варить с жирами и маслами, чтобы сделать мыло…
— О! Конечно! Натрон! Мы используем его при бальзамировании. Он помогает высушить труп. Но как бы ты использовал натрон в своем корабле?
— Просто. Во время бодрствования на моем корабле мои легкие выделяют отработанный газ, который мы называем углекислым газом. Он может стать токсичным, если позволить достичь высоких концентраций. Щелочь поглощает его.
— Ну, тогда я думаю, что следующим шагом будет собрать эти вещи и отнести их на твой корабль. Я позову слуг. Нет, я не могу, они все в городе, празднуют Новый год. Ты, я и Не-тий сделают это.
— Это даже к лучшему. Меньше риска для корабля.
В той мере, в какой апломб геометра покинул его, на данный момент почти весь он уже вернулся. — Как ты, возможно, прочитал у меня в голове, один из наших библиотечных служащих имеет обыкновение проверять каждый прибывающий корабль в поисках новых книг для копирования. Интересно…
— А, мой друг. У меня есть десятки книг, но, ни одной на земном языке. Обслуживание ионных двигателей... Сборник безвоздушных миров... Эксплуатация контейнера сна. Некоторые с голограммами, для которых тебе понадобится лазерный считыватель. Но вот что я тебе скажу. Тебе нравятся карты. Прежде чем я окончательно покину тебя, я дам тебе что-то вроде карты.
— Вполне справедливо.
Часом позже Хор, Эратосфен и Не-тий намотали последние льняные ленты на гидравлические трубки, наполнили опустошенный масляный бак и закрепили амфору с натроном в камере корабля.
— Бальзамической смоле потребуется пара часов, чтобы вулканизироваться и затвердеть, — сказал Эратосфен. — И очень скоро я должен быть во дворце Птолемея. Могу я предложить тебе присоединиться ко мне?
— Разве я не буду каким-то образом влиять на тебя?
— Хм. Ты немного выше среднего роста. Тем не менее, просто держи накидку на своем теле. Я скажу Птолемею, что ты иностранный гость и ваша религия требует прикрытия.
— Не обидно ли тебе, хозяин, что я скрываю от тебя свое тело таким образом?
улыбнулся. — Поскольку ты мой гость, мне приятно, что ты поступаешь так, как считаешь нужным. Он поклонился. — Сюда, к колеснице.
* * *
11. Птолемей на своем балконе
Эта ночь летнего солнцестояния была началом трех недель безумного празднования подъема реки. Птолемей Второй, которого звали Филадельф, стоял на балконе и смотрел на королевскую гавань. Прикрыв глаза ладонями, он едва мог различить крошечный огонек, медленно раскачивающийся в темноте. По его просьбе капитан закрепил фонарь на верхушке мачты королевского баркаса. Зачем? Без объяснения причин. Он просто сказал сделать это, и это было сделано. На самом деле это был знак обещания самому себе — завтра он будет на этом судне, направляющемся на юг по Нилу, и все государственные заботы отступят за корму.
В течение пяти тысяч лет правители Египта совершали это путешествие. Традиция гласила, что когда солнце прекратит свое путешествие на север, фараон отправится в путь, проплыв весь путь до Фив, чтобы обеспечить надлежащее наводнение. Если бы фараон не отправился, таким образом, по лону Хапи, река не поднялась бы. Если бы река не поднялась, не было бы ни посева, ни урожая. Голод охватит всю землю. Сборщики налогов собрали бы мало или вообще ничего. Армия не могла быть оплачена. Династия могла бы пасть.
Суеверный вздор?
Кто он такой, чтобы так говорить?
Лучше всего было согласиться с этим. Во всяком случае, он всегда с нетерпением ждал длительного путешествия по реке. Ему просто хотелось, чтобы Арсиноя была жива.
Шум на улицах внизу привлек его внимание к параду танцующих факелов. Ежегодная зараза распространилась даже сюда, в охраняемое спокойствие королевского квартала. В каком-то смысле это было тревожно, но в целом успокаивало, что люди были довольны тем, что остались в своей многотысячелетней колее. Ни бунтов, ни революций, ни маршей против амбаров для хранения зерна. Во всяком случае, не на этой неделе. Пусть течет пиво!
Он оглянулся, когда женщина в элегантном льняном платье и накидке раздвинула занавеси и вышла, чтобы присоединиться к нему. Густой черный парик, искусно присыпанный золотой пудрой, ниспадал на ее плечи. Она была его наложницей месяца. Ее звали Пауни, она была дочерью знатного дома. Он называл их в честь текущего египетского месяца. Только так он мог связать имена с их прекрасными лицами. Так было и после смерти Арсинои, его настоящей сестры-жены, двадцать лет назад. По греческим представлениям, этот брак был инцестом, но это было вполне в традициях фараонов. Ирония судьбы — на языке реки слово «наложница» означало «сне-т», что означало «сестра».
— «Ах, Арсиноя, Арсиноя. Я очень любил тебя. Ты не должна была умирать. Это был единственный недобрый поступок в твоей жизни.
— «Уважайте их традиции. Уважайте их религию. Поклоняйтесь их богам», — сказал ему его великий отец Птолемей, полководец Александра. — «Будьте благочестивы. Вы ничего не потеряете, и вы сохраните династию». Он взял женщину под руку, и они, молча, слушали шумное веселье. — Старик был прав, — пробормотал он.
— Кто, милорд? — вежливо спросила Пауни.
— Мой отец. Когда персы завоевали Египет, они пренебрегли местными религиями. Ох — сатрап, убил священного быка. Жрецы наложили страшное проклятие на него и на его хозяев в Персеполе. И вот пришел Александр и разрушил Персию. Он пришел в Египет и воздал все почести жрецам. Он приносил жертвы Апису и другим местным богам. Он совершил великое путешествие через пустыню, без дороги и пути, к святилищу Аммона в Сивахе. Там жрецы объявили о его божественном происхождении и о том, что он действительно сын Аммона. Он задумался. — Я когда-нибудь рассказывал тебе о путешествии Александра через пустыню в Сивах?
(Несколько раз, милорд.) — Нет, ваше величество, я не припоминаю, чтобы вы это делали.
— Ах. Ну, тогда. Бури разрушили дороги. Даже проводники были потеряны. Солнце было безжалостным, и мужчины падали от теплового удара. Но трийские боги послали огромную стаю воронов, которые кружили над головой и затеняли Александра. И если проводники делали неправильный поворот, птицы кричали, пока они снова не шли в нужном направлении.
— Удивительно, — сказала Пауни.
Царственный грек снова вздохнул. Если бы только он не был должен столько денег стольким людям. Евреи помогли ему, и его отцу финансировать строительство великого маяка на Фаросе. Он был закончен за эти девять лет, а казна все еще платила. И египетские жрецы. Государственный долг стремительно рос из-за их требований построить новые храмы. А еще была постоянная армия, сплошь наемники, и им нравилось, чтобы им платили регулярно, жестко лязгая медью. И еще флот. Тысячу лет назад Рамсеса не беспокоили корабли, плававшие по Великому Зеленому морю. А две тысячи лет назад фараоны даже не пользовались деньгами. Их просто не было. Их еще не изобрели. Идите, сказал Хуфу своим крестьянам. Постройте мне гробницу-пирамиду. Миллион человек работал двадцать лет. И они это сделали, и ни один обол никому не заплатили. Увы, как все изменилось. — «Кто правит Египтом»? — задумался он тихо. — «Неужели я? Нет. Неужели тот миллион греков, который здесь поселился? Нет. Ну, или священники и их семь миллионов феллахов? Или земля — это безнадежная анархия»?
Она уже привыкла к этому. — Кстати, о жрецах, — мягко напомнила ему Пауни, — здесь верховный жрец Гора. Также рабби Бен Шем. А потом и другие знатные особы — Эратосфен и его дама. Геометр привел очень странного гостя, который покрывает свое тело длинной черной вуалью. А еще есть консулы и послы — Клавдий Пульхер Римский, Гамилькар Барка, карфагенянин…
Птолемей подавил стон. Эратосфен. Он пытался забыть его, но, конечно, это было невозможно. Человек, одержимый измерениями, собирался сделать свой доклад сегодня вечером. И что ты скажешь, благородный философ? Насколько велик мир? Что касается этого, говори все, что хочешь. Но форма! Объяви Землю плоским квадратом, или диском, или цилиндром. Любую из них. Но ты знаешь, что не должен говорить «сфера» или «шар» или «глобус». Это ересь, математик. Не предавай меня, мой брат грек.
Существует длинная очередь, ожидающая, чтобы занять свое место в качестве куратора Великой Библиотеки. И тебе стоит беспокоиться не только обо мне. Если ты скажешь «сфера», местные святые заставят тебя плавать в канале до окончания этой ночи.
Он помолчал. Девушка посмотрела на него с серьезным беспокойством. Он подумал: — «Она знает, что мне пятьдесят девять и что я умираю. Ах, вот бы снова стать молодым. Нет, не возвращаться. Пусть все закончится. Теперь уже ничто не имеет особого значения. С этого момента давайте жить в мире». Он улыбнулся. — Возможно, нам следует присоединиться к нашим гостям.
* * *
12. Ересь
Вокруг двух послов уже образовалась небольшая группа. Карфагенянин что-то объяснял: — Одна из моих целей здесь — получить копии карты мира Эратосфена.
— И что в этом хорошего? — прорычал римлянин Клавдий Пульхер.
— Карфаген, вероятно, выиграет нашу нынешнюю войну с Римом, благородный посол. Если это так, то мы расширим свое присутствие в Испании и Галлии. Для этого нам понадобятся хорошие карты. Если мы проиграем, да спасет нас Ваал, нам, конечно, нужно будет отыграться, и для этого мы будем искать пути в Западную Европу. И снова нам понадобятся хорошие карты. В том числе... (тут он бросил на невозмутимого Пульхера лукавый взгляд), — хороший обзор перевалов через Альпы.
— Проходы...?
— Для наших боевых слонов.
Римский генерал! Он тупо уставился на него. И тут его осенило. — А, вы имеете в виду из Галлии, через горы в Италию. Он начал смеяться. Он так хохотал, что пролил вино. — Извините. Он повернулся к буфету, чтобы налить себе еще.
Птолемей некоторое время смотрел на него, потом снова повернулся к Карфагенянину. — Великий Александр всегда опасался боевых слонов. Он так и не понял, как с ними справиться. Отличная идея, Гамилькар Барка.
— Но есть еще одна проблема, — сказал Эратосфен. — У нас в библиотеке есть несколько отчетов путешественников. Все они говорят, что перевалы очень узкие, едва ли достаточно широкие для лошади. Как вы будете проводить ваших слонов через них?
— Вам следовало бы прочесть еще больше своих книг, ученый мастер свитков, — сказал Барка. — Горы состоят из извести, а уксус растворяет известь. Мы привезем сотни бочонков уксуса. Горы растают, и великие боевые звери пройдут.
— Почему Карфаген заранее раскрывает Риму свою стратегию? — спросил Птолемей.
Молодой карфагенянин ухмыльнулся. — В этом нет никакого вреда. Во-первых, они думают, что мы лжем, что мы пытаемся обмануть их. Поэтому они не будут утруждать себя защитой проходов. Во-вторых, они настолько уверены, что если и когда они укрепят перевалы, то так нам и скажут. В-третьих, они не способны мыслить в пределах империи для себя, поэтому они не могут представить себе, что их враги будут иметь такие невозможные идеи. Им не хватает воображения. Они не знают, что такое мечты.
— Они, кажется, очень хорошо справились, несмотря на эти недостатки, — возразил Эратосфен. — Триста лет назад они были просто рыбацкой деревушкой на Тибре. Теперь они правят всем итальянским полуостровом. Кому нужны мечты?
— Вы правы, картограф. Ну, тогда, посмотрим с другой стороны. Нам, финикийцам, нужны были мечты, и мы их реализовывали. Мы установили торговые аванпосты на границах известного мира. Мы проплыли через Геркулесовы Столбы к Оловянным Островам. Мы проплыли вокруг Африки. Мы торговали в Черном море. Наши корабли правят западным Средиземноморьем, а бизнес на больших водах сделал нас богатыми. И все потому, что у нас было видение. Оно все еще у нас есть, и с его помощью мы победим римлян.
— Мир, господа, — сказал Птолемей. Войны и слухи о войне тревожили его. — Давайте, поговорим о других вещах. Эратосфен, как идут дела с углами?
— Сегодня, милорд Птолемей, в день летнего солнцестояния, я измерил угол наклона солнца в полдень. Я обнаружил, что он составляет семь градусов и десять минут.
Птолемей Второй благосклонно улыбнулся, но настороженно и с предупреждением в глазах. — А скажите на милость, какое значение имеют семь градусов и... что еще?
— Десять минут, милорд. Какое значение? Геометр внимательно посмотрел на греческого фараона. — Чтобы определить значение, нам может понадобиться помощь священников,— он серьезно поклонился Гор-энт-йотфу и рабби Бен Шему, — и историков, — поклон Клеону, гомеровскому толкователю, — и, возможно, других философов, живых и мертвых.
Клавдий Пульхер тем временем вернулся от буфета с новой порцией вина. — Кроме всей этой помощи, реальной или угрожающей, — проворчал он, — может ли кто-нибудь сказать мне значение семи градусов и десяти минут?
— Само по себе, ничего, — вызвался Гамилькар Барка. — Однако, взятое вместе с некоторыми другими измерениями, оно может дать вам размер и форму Земли. — Я прав? — спросил он библиотекаря.
Эратосфен вздохнул и краем глаза взглянул на Птолемея.
— О, продолжайте, — устало сказал фараон. (И ах, как бы оказаться на этом баркасе!)