========== Гарем ==========
Шум. Посторонний шум, фоном присутствующий всегда. В этом особенность гарема, здесь никогда не бывает тихо. Всегда кто-то разговаривает, кто-то смеется, кто-то ест или пьет и тогда слышен звон посуды. И полог балдахина никогда не бывает достаточно плотным, чтобы приглушить эти звуки, доносящиеся из-за стен, полностью.
Дженсен лежал на невысокой кушетке, головой - на плотном валике, в основной комнате. Наперекор своим желаниям он редко прятался в своих покоях днем, желая знать, что происходит вокруг него. Али, мальчик-служка, расчесывал его волосы. Конечно, он мог и сам расчесаться, но так полагалось. Он молча пялился в узорчатый сводчатый потолок с невозмутимым видом и слушал, чем гудел гарем. А гудел он предстоящей свадьбой младшего сына шейха. Дженсен видел будущую жену; да что там, вон она, среди подружек. Обычная девушка, коих здесь множество; светлокожая и светловолосая, даже светлее, чем он сам, что для этих мест было редкостью и сразу выдавало в ней рожденную в Северных землях.
“Радуется, дурочка”, - думал он под мерные тихие “вжик”, издаваемые гребнем из слоновой кости и дерева, когда, повинуясь движениям служки, зубья чиркали по обивке кушетки. - “Чему? Неужели она думает, что после так называемой “свадьбы” все изменится? Судя по тому, что они обсуждают, похоже на то. Наивная. Можно было бы поверить в эту сказку, не будь Назир таким кобелем. Как была рабыней, так ею и останется, только теперь среди таких же”. Дженсену, как любимцу шейха, было много известно о пристрастиях и самого шейха, и его младшего сына. Да что там ему, всему гарему это было прекрасно известно. И все равно, эта дурочка думала, что теперь-то уж все изменится.
Дженсен фыркнул своим мыслям и зло усмехнулся. Его предстоящие торжества нисколько не заботили, даже наоборот. У него прибавится работы благодаря этим пиршествам, и в гареме, и за его пределами, хотя всегда можно уговорить шейха не делиться им с гостями. У Дженсена было в запасе несколько трюков, которые действовали на правителя безотказно. В противном случае придется молча улыбаться тем, кто больше заплатит. Но попытаться стоит.
- Все готово, господин, - пролепетал Али, убирая гребень в специальную шкатулку и доставая из нее флакон из зеленого стекла с ароматной водой.
- Ты свободен, - безразлично сказал Дженсен.
- Но господин…
- Тебе что-то непонятно?
Служка поднялся с колен, обошел его и, низко поклонившись, бесшумно исчез. Дженсен научился напускному безразличию очень быстро, привязанности могли дорого стоить в таком месте, как это.
И так повторялось каждый день. Традиции утра раздражали Дженсена вот уже сколько лет, и он старался, как мог, избавляться от излишнего внимания слуг, но никогда это не удавалось полностью. Не в таком месте, как гарем с его вечными шорохами, тенями и охранниками. Но Али был ребенком и его он держал ближе, всегда отсылая других.
Сев на кушетке, он пододвинул к себе небольшое резное зеркало на подставке и шкатулку, и принялся ворошить ее содержимое.
Глаза он подвел быстро, за несколько минут, верными отточенными с годами движениями. Шейх в свое время гнал посла в другую страну ради этих карандашей, они подчеркивали его глаза, делая яркий взгляд зеленых глаз более томным в свете свечей и огня. Затем последовала золотая пудра, которой Дженсен лишь слегка присыпал обнаженную кожу. Наконец, та самая ароматная вода: лаванда, апельсин и ваниль - любимые запахи его господина, и опять же дорогой подарок… один из многих, за которые его ненавидели больше остальных. И ни один из завистников не знал, чего ему стоили эти вроде бы обычные побрякушки.
Закрыв шкатулку и поднявшись, Дженсен подошел к большому зеркалу возле окна, за которым разлилась тишина огромного сада, нарушаемая лишь криками павлинов, и взглянул на себя: изумрудные шаровары и мягкие расшитые туфли, никаких рубашек и кафтанов, только тонкая золотая цепочка на бедрах, заканчивающаяся причудливым кулоном в виде цветка лилии. Говорят, лилия дарует вечную жизнь. Только здесь, в гареме, даже несколько лет проходят, словно две, а то и три вечности, проведенные в аду.
Соблазнительно улыбнувшись отражению, Дженсен отодвинул полог, закрывавший вход в его личные покои, мельком глянул на стражу и прошел по коридору. В главном зале возле центральных дверей его уже ждал Фарух:
- Господин желает тебя видеть.
Дженсен молча чуть улыбнулся: его господин и хозяин уже давно не мог обойтись без его компании даже за завтраком.
- Рад услужить моему господину, - мягко, словно мурлыкнула сытая кошка, сказал молодой человек, следуя за распорядителем гарема.
Шейх ждал его, развалившись на подушках перед низким столиком, на котором стояли изысканные яства.
Аккуратная короткая борода, уже наполовину седая. Столько же седины было в слегка растрепанных после сна волосах. Карие глаза, которые смотрели со смесью теплоты и похоти. Удивительный взгляд для того, кто повелевает чужой жизнью. Одет шейх был лишь в пестрый шелковый халат, не запахнутый до конца. Это был даже не намек, это было прямое обещание. Дженсен лишь робко улыбнулся - так, как нравилось шейху, и опустил глаза.
- Подойди, не стой в дверях, - раздался чуть хриплый голос правителя.
Дженсен медленно, покачивая бедрами, пошел вперед и опустился на колени, сев на пятки, между шейхом и столиком. Он взял фарфоровый чайник, расписанный традиционным узором и принялся наливать в пиалу уже заваренный травяной чай.
Когда горячие пальцы взяли его за запястье, он даже не вздрогнул. Он знал, что так будет, и был готов.
- Мой господин?
- Оставь чай. И иди сюда.
Дженсен подчинился, вернул на столик пиалу с чайником и выпрямился на коленях, ожидая дальнейших указаний.
Шейх же молчал, наблюдая за своим любимым питомцем, затем раздвинул ноги и не сказал ни слова. Да это и не было нужно, Дженсен уже давно выучил привычки того, в чьих силах было отнять жизнь или миловать.
Вновь смущенно улыбнувшись, молодой человек шагнул на мягкие ковры меж раздвинутых бедер и вновь опустился на колени, чуть прикусив губу и прикрывая веки, словно бы смущаясь.
- Как прошла твоя ночь? - спросил шейх, поглаживая Дженсена по щеке.
- Печально, - тихо ответил он.
- Почему же?
- Потому что я был одинок в эту ночь.
Шейх улыбнулся:
- За эти годы ты научился льстить мне как никто другой.
И это было правдой. Дженсен хотел жить и ему пришлось научиться тому, чего он никогда не знал: ласкать словом, льстить вздохом и взглядом, услаждать слух другого ради собственной жизни. В ответ на замечание шейха Дженсен улыбнулся и облизал пухлые губы. Шейх никогда не уставал повторять…:
- Надеюсь, твои сладкие губы смогут льстить не менее виртуозно.
…что именно его нетипичные для мужчины губы стали тем, что привлекло его внимание в первую очередь тогда, когда во дворец привезли очередную партию рабов. Когда-то очень давно. Дженсену казалось, что это было в совсем иной жизни, может быть даже и не в его.
Данный ритуал был не каждодневный, но достаточно частый. Шейх любил, чтобы его орально ублажали до, во время или после завтрака. В основном, до и во время. Сегодня шейху хотелось до завтрака. Дженсен знал, что так будет, еще когда шел по просторным коридорам дворца к покоям правителя следом за Фарухом. Он знал, что придет и будет изображать из себя покорную игрушку, знал, что ему нужно начать наливать чай, знал, что, скорее всего, шейх подзовет его к себе, так или иначе обозначив свое желание - сегодня это был едва запахнутый халат на голое тело. Все именно так и произошло, как он предполагал. Жизнь во дворце не отличалась разнообразием. И пока шейх издавал едва слышные, хриплые стоны, Дженсен отстранено думал о том, как уговорить Маджана, главного библиотекаря, дать ему несколько новых книг, чтобы почитать в свободное время.
В отличие от большинства слуг, рабов и гаремных шлюх, Дженсен читать умел и любил. Его мать… еще в той, прошлой, уже почти позабытой жизни, научила его буквам и словам и Дженсен ценил это умение до сих пор. Потому что когда Маджан был в благостном настроении или когда Дженсену удавалось принести библиотекарю яства со стола шейха, которых большинство обитателей дворца и не видывало в своей жизни, библиотекарь разрешал Дженсену взять на время и спрятать среди подушек и тканей несколько небольших книг об истории государства или древние сказки, или даже одну-две истории о любви, в основном привезенные из дальних стран. Шейх, его властитель и хозяин, был богат, несметно богат, но и тратил он деньги лишь на то, что любил - на еду, особенно заморские сладости, на оружие для своей армии, на библиотеки и на своего любимца Дженсена. Но Дженсен никогда не скажет шейху о своем умении читать. Это могло навлечь беду, потому что шейх был слишком подозрительным, и даже любимую игрушку можно временно заменить другими наложниками, пока распорядитель гарема будет искать нового кандидата на эту роль…
- Мои купцы собираются в странствия, - сказал шейх спустя полчаса, сыто улыбаясь и поглаживая по бедру Дженсена, лежавшего рядом и наливавшего чай в пиалу. Чай уже остыл, но шейх его выпьет, просто потому что теперь у него пересохло в глотке.
- Новое путешествие?
- Да. Новые поиски сокровищ со всего мира. У тебя есть какие-нибудь желания?
Дженсен подал шейху пиалу и смущенно опустил глаза:
- Ты знаешь, чего я хочу, мой шейх.
- Ножи?
- Да, господин.
Этот разговор повторялся уже не в первый и даже не в десятый раз. Из своей прошлой жизни Дженсен вынес как воспоминание лишь небольшое умение в метании ножей, хотя не мог сказать, кто научил его этому. Ему нравилась сталь, ее холодный блеск и тяжесть. Но он был всего лишь рабом…
- Гарему не положено иметь при себе оружие. Ты знаешь правила, - покачал головой шейх.
- Господин, разве за эти годы я не доказал свою верность и любовь к тебе? - вскинулся Дженсен.
- Доказал. И доказываешь до сих пор, мой мальчик. Но твоя коллекция ножей может привести к разговорам или даже бунту среди других. А я не хочу, чтобы у тебя были проблемы, - шейх снова погладил Дженсена по шее и, наконец, взялся за завтрак.
Дженсен молча сидел рядом, подавая еду, бросая томные взгляды и думая о том, что в этом месте у него всегда были и будут проблемы. Потому что гарем шейха - страшное место, но если ты в нем самый сильный и жестокий, насколько это позволено наложникам, тебя будут ненавидеть. Два трупа, переломы и несчастный случай - это лишь верхушка айсберга. И шейх об этом знал. Ему нравилось держать рядом с собой мальчика, который томно стонал, раздвигая ноги, и вел свои войны на закрытой территории за это право, и за милость своего господина.
Глупец.
“И кого ты имел в виду?” - сам у себя спросил Дженсен. - “Его? А может, себя?”
Он нахмурился от собственных мыслей, но быстро взял себя в руки. Шейх отвлекся на предложенные фрукты, а потому ничего не заметил. Дженсен снова себя отругал, но на сей раз на его лице не дрогнул ни один мускул:
“Не расслабляйся. Негоже терять лицо вот так просто. Да и нельзя! Если, конечно, я хочу прожить подольше. А хочу ли?..”
Он и сам не знал ответ на этот вопрос. Нет, в сравнении с его прошлой жизнью, точнее в сравнении с тем промежутком между разорением деревни и этим гаремом, сейчас он жил как в сказке. Почти. Если, конечно, золотая клетка может быть сказкой. Но он сыто ел, сладко спал. Минимум раз в день принимал ванну. Носил дорогие шелковые одежды. И за это от него требовалась такая малость - раздвигать ноги, когда, где и с кем прикажут. Было ли ему противно? Признаться честно, далеко не всегда.
Когда пришло осознание что именно станет его работой, у него была паника. Настоящая паника, коих стены этого гарема видели много за годы правлений государей этих земель. Но он… быстро оправился, закрылся, ощетинился, и его стали ненавидеть. Потому что он хотел жить, хотел иметь хотя бы то подобие свободы, которое давали шейх и его внимание. Даже рабом он был гораздо свободнее любого другого наложника в этих стенах.
- Дженсен, ты сегодня грустен, - заметил, наконец, шейх.
Старик был проницательным и обманывать его было делом трудным всегда.
- Немного, господин.
- Почему же?
- Давно не слышал приятной музыки.
Конечно же, это было вранье, но он должен был что-то сказать.
- Музыки? В покоях гарема всегда играют лютни, - изумился его повелитель.
Дженсен скромно улыбнулся, присел на ковер возле подушек шейха и прикрыл глаза:
- Господин, ты часто бываешь на рыночных площадях? Видел ли ты уличных музыкантов? Их музыка полна радости, смеха и иногда оскорблений. Я порой скучаю по этой музыке…
И это было правдой. Оборванцем он любил сбегать из дома на маленькую рыночную площадь соседней деревни, где выступали жонглеры, бродячие музыканты и нищие актеры. Комедианты и лихие люди, музыка которых вызывала желание плясать вместе с ними. И никогда музыка гарема, томная и мягкая, не сравнится с резкостью, громкостью и яркостью музыки уличных балаганщиков.
- Ты соскучился по музыке оборванцев? - спросил шейх. - Тебе стало пресно жить в моем дворце? Слишком… скучно для тебя?
Это были коварные вопросы. Дженсен прекрасно слышал интонации в обманчиво-сладком голосе. Шейх любил устраивать такие маленькие проверки - чтобы держать любимую игрушку в тонусе и напоминать, как легко можно потерять то, что было заслужено трудом, пусть и не таким тяжелым, как работа на рудниках.
- Нет, господин. Просто… иногда хочется услышать что-то иное. Даже от лютни в умелых руках можно устать, - сказав это, Дженсен тут же мысленно обругал себя последними словами. У него не получилось ловко вывернуться из ситуации. И слова его прозвучали слишком двусмысленно.
- Значит, и я могу устать. От “лютни”, - заметил шейх. Он услышал эту двусмысленность и понял ее.
- Как пожелаешь, господин, - тихо ответил Дженсен, склонив голову. В последнее время он стал слишком много болтать. Это плохо. Ведь шейх, и правда, может захотеть его заменить. Поэтому он счел за лучшее прикусить язык и напустить еще более расстроенный вид.
Шейх пристально и молча его разглядывал, изучая. Дженсен в последнее время стал излишне болтлив, но он был прекрасен, лучший мальчик в гареме: светловолосый, гибкий, стройный, с яркими зелеными глазами и пухлыми губами, которые умели творить чудеса. Нет, он не станет пока менять его. А добавить кротости можно разными способами и не все из них оставят некрасивые следы на этом прекрасном теле.
- Если ты будешь хорошо себя вести, то может быть после того как закончатся торжества, я позволю тебе выйти в город. Не в одиночку, разумеется.
- Вы крайне добры, господин, - робко улыбнулся Дженсен; в его глазах засветилась именно та радость, которой шейх от него и ждал. - Я буду очень хорошо себя вести.
- Я нисколько не сомневаюсь, что мне понравятся твои старания, - усмехнулся шейх и провел рукой по шее и щеке Дженсена, задев губы. - Сейчас ступай. И проследи, чтобы все были готовы к торжествам. Гостей будет много. Никому не удастся увильнуть от обязанностей.
Дженсен поднялся, поклонился.
- И возьми любое блюдо с собой, - махнул рукой шейх, уже не глядя на него, обратив взор на вошедшего через другие двери визиря.
Дженсен снова поклонился и взял большое блюдо. Будет чем задабривать Маджана.
***
Гарем пополняли довольно редко, но свадьба младшего сына шейха - торжество большое, поэтому пока Дженсен присутствовал на завтраке господина, привели еще пятерых новеньких: три девочки и два мальчика. Неопытные, но смазливые, как и все здешние обитатели.
Дженсен велел прислужникам гарема собрать всех возле большого бассейна и теперь рассматривал вновь прибывших, изучая и пытаясь понять, что они принесли с собой: неприятности или ничего. Второй вариант был предпочтительным.
Один из мальчишек посмотрел на него с вызовом и презрением, ярким и каким-то злым в темных глазах. Значит, проблемы все-таки будут. Молодой, не больше шестнадцати лет, со змеиным взглядом и большой долей высокомерия. А первое, чему учит гарем - кротость. И учит быстро.
Ничего не говоря, Дженсен подошел к нему, замахнулся и отвесил оплеуху. Сделав шаг назад, он обвел взглядом наложниц и наложников и тихо заговорил:
- Если кто-то из гостей увидит такой взгляд, как у него, сегодня ночью, пострадают все. Многие из вас прекрасно знают, что если страдаю я, как человек обязанный следить за вами, то и отплачиваю я той же монетой сполна.
- Так может тут будет лучше жить, если ты пострадаешь? - зашипел тот мальчишка, кого он ударил.
Взгляд Дженсена снова обратился на мальчишку. Тот отдернулся, прижимая к щеке ладонь.
- Не будь столь наивен. Многие до тебя думали так же и я все еще здесь. В отличие от них, - в открытую он, разумеется, ничего не говорил, но те, кто жили в этом гареме не первый год, прекрасно знали, что следует за открытым неповиновением тому, кому благоволит сам шейх уже не один год.