— Пойдем.
Он проскакивают через дорогу, машины отвратительно гудят им в спину. Одну заносит, и та врезает в столб. Но Дэрил не останавливается, чтобы посмотреть, что же происходит.
В еще совсем недавно пустых лавках бушует жизнь. Кто-то примеряет свадебное платье, крутясь у зеркала. Привязанная к столбу собака заливается на них лаем, пытаясь сорваться с поводка.
Этого так много.
Кто-то кричит им вслед. Но они вновь все игнорируют. Позади по-новому гудит машина, слышится визг тормозов, рядом пролетает двухколесный монстр, на минуту оглушая.
Они обегают группу хихикающих девушек, которые тут же шарахаются в сторону, показывают на арбалет, обсуждая его. Мимо проскакивает парень на велосипеде, за ним двое на странных досках.
У Дэрила создается ощущение, что его голова сейчас просто лопнет. Неужели жизнь здесь была именно такой? Это же просто ужас.
В спину что-то бьет, за шиворот выливается тепловатая липкая жидкость. И Дэрил бы дал в рожу уроду, который сделал это. Но желание убраться отсюда все же превышает.
Человек, стоящий и разговаривающий с кем-то прямо посреди дороги, неожиданно шарахается в сторону, вертит пальцем у виска и снова что-то кричит, потрясая кулаком. Наконец-то они выходят на улицу, на которой людей поменьше. Мелкая уродливая собака бросается под ноги, пытаясь вгрызться в штанины. Диксон стряхивает ее с ноги, давая неслабый поджопник. Та визжит, снова заливаясь отвратительным, режущим уши лаем. Крыса какая-то.
Наконец-то. Очередную машину дергает, когда она останавливается в одном шаге от Дэрила. Водитель выскакивает из нее, собираясь что-то высказать. Но Диксон ведь и так ничего не понимает. И наконец-то лес смыкается за их спинами, удивительным образом отрезая от шума неожиданно ожившего города.
Дэрил тяжело дышит, пытаясь побороть дрожь, охватившую его тело. После невероятного холода города здесь приятно тепло. Но это не спасает. Диксон зябко кутается в собственный плащ.
— Переночуем здесь, — бросает он.
— Дэрил…
Диксон раздраженно морщится. Ему совершенно не хочется сейчас говорить или что-то делать. Ему просто нужно немного времени, чтобы отойти от этого дерьма.
Дэрил упирается ладонью в толстый ствол дерево, медленно выдыхая. Нужно собраться. Он не какая-то чувствительная дамочка. Но просто сказать, а сделать это…
Что за дерьмо только что было? Пол ни разу не говорил ему об этом, да и другие… Сколько раз нечто подобное происходило? К счастью, плотные стволы деревьев полностью отделяют их от города, не давая возможности взглянуть, что же там происходит. Дэрилу не верилось, что он сможет нормально отреагировать на это. Сердце до сих пор билось где-то в горле.
Оставалось надеяться, что пока он здесь, Граймс с Уолшем не натворят какого-нибудь дерьма. А ведь будет забавно, если они сдохнут сейчас, когда Дэрил отошел от них шагов на пятьдесят, не больше.
Тихий, слегка истеричный смешок срывается с губ, застывая в густом воздухе.
Нужно взять себя в руки. Это просто небезопасно — терять концентрацию именно сейчас. Но тело решает совсем иначе.
Сознание почему-то решает поиграть с ним, подкидывая крайне неприятные картинки из прошлого. Все это влияние города, Дэрил отлично это знает. Но от этого легче не становится. На языке пряный привкус крови, на коже липкая пленка пота, а пальцы до сих пор подрагивают.
— Дэрил.
Диксон оборачивается, отталкивая от себя мужчину, который очень неприятно ворвался в его личное пространство, нарушая поток воспоминаний. Страх, отвращение, гнев из-за невозможности контролировать собственные эмоции.
— Блядь, съебись отсюда, — низко рычит он, предупреждая.
Он, черт возьми, ушел только для того, чтобы побыть в одиночестве. Обязательно нужно было сейчас лезть под руку?
Граймс заглядывает в лицо, такой же бледный, напряженный. Его рука сжимается на плече Дэрила. И Дэрил бьет в солнечное сплетение, не особо сильно, но все же чувствительно, заставляя мужчину согнуться, сумасшедше пытаясь втянуть воздух.
— Я, блядь, сказал, чтобы ты съебался.
Необъяснимая злость захватывает сознание. Мужчина сжимает кулаки, до боли закусывает губу.
— Я хочу тебе помочь.
А вот это он зря. Очень зря. Дэрил отлично знал их помощь, этих уродов, считающих себя лучше, чем такие, как он. Всю жизнь он испытывал от этих ублюдков только унижение.
— Хочешь мне помочь, — угрожающе протягивает Диксон. — Уверен?
— Да, — вытирая слезящиеся глаза, бормочет Рик, все еще пытаясь вернуть нормальное дыхание. — Я хочу тебе помочь.
Дэрил зло ухмыляется. В голове бьется одна единственная, не совсем адекватная мысль о том, что он наконец-то может отомстить.
— Снимай штаны, — сухо говорит он.
— Что?
— Ты же сам говорил, что хочешь мне помочь. И, может, если я выебу тебя здесь, мне будет проще.
Пока Граймс соображает, Дэрил берется за его ремень.
— Ты не сделаешь этого, — упрямо говорит Граймс, но в голосе его проскальзывает нотка неуверенности.
— Заткнись. Ты же хочешь мне помочь, вот и помогай молча. Можешь сам стянуть штаны. У меня рука сломана, — язвительно отвечает Дэрил, стараясь не думать о том, почему все еще треплет языком, а не делает что-то конкретное. Впрочем, и одной рукой он уже расстегнул ремень этого добренького Чистюли.
— Тебе это не нужно, — с осуждением говорит ему Граймс, но пока еще не сопротивляется.
Лучше бы сопротивлялся. Лучше бы бесил Дэрила, злил, и тогда было бы намного легче — вот просто взять и еще раз въебать, а потом загнуть и…
— Откуда тебе знать, — шипит он раздраженно. Чувствуя, что еще немного, и идея разонравится ему самому, он решает предпринять что-нибудь, чтобы не видеть этих пронзительных синих глаз напротив. Чтобы не отказаться от своей идеи. — Разворачивайся.
— Нет, — совершенно спокойно говорит Граймс.
— Блядь, я сказал, развернись! — рявкает Диксон уже со злостью.
Вот, злость — то, что нужно. Она не даст думать о том, что он творит конкретное дерьмо.
Пока Граймс раздумывает, что же сказать, Дэрил не ждет. Он толкает мужчину и одновременно подсекает. С тихим выдохом Рик плюхается на задницу. А в голове вертится глупая мысль о том, что этот идиот скорее всего прикусил себе язык. Нельзя думать. Дэрил опускается сверху, прижимает своим телом к поверхности, вынуждая растянуться на холодной земле. Между пальцами торчит узкое острое лезвие, направленное в невыносимо голубые глаза.
— У тебя их два. Можешь одним пожертвовать, вообще-то, — сдавленно выговаривает он. — А можешь проявить благоразумие и сделать что говорят.
То ли до Граймса не доходит то, что сейчас происходит, то ли… ну, просто Дэрил не знает, что творится в его мозгах. Но Рик выглядит скорее расстроенным и разочарованным, чем испуганным.
— Что ты хочешь, — в конце концов говорит он, даже не спрашивая.
— Чтобы ты, блядь, сделал то, что я говорю. Снимай штаны, — тихо, но четко говорит ему Диксон.
Непривычное ощущение власти над другим человеком кружит голову, и от этого и приятно, и тошнит. Рик, позволив себе легкую гримасу, с видимым трудом изворачивается, так, чтобы стянуть с себя штаны и не слишком дергать головой — нож был в опасной близости от глаза.
— А теперь я. Что, нечасто приходилось так делать? — издевательски хмыкает он, когда руки Граймса дергаются, стоит прикоснуться к ширинке. — Ты быстро всему научишься. Как и все.
— Ты же все равно не хочешь этого, — быстро шепчет Рик.
— А ты так трудился для того, чтобы своим языком все похерить? Заткнись, — шикнул на него Дэрил, а затем, чуть приподнявшись, скомандовал: — Перевернись лицом вниз. Осторожно, не дергайся, — уточняет он.
Рик фыркает, медлит, а потом говорит:
— Если ты думаешь, что это тебе действительно так необходимо… что ж. Надеюсь, тебе станет легче, — с горечью добавляет он.
— Двигайся, — делает на него глаза Дэрил, и Рик медленно переворачивается под приподнявшимся для такого маневра сталкером. Кончик ножа в это время едва ощутимо держался возле головы пониже уха. Отличная причина не делать лишних движений.
Дэрил с коротким вздохом ложится на спину Граймса. Стоять на локте, удерживая к тому же нож у шеи другого человека, было весьма неудобно. И это мягко сказано. Кстати о мягком… обнаженная задница, к которой Диксон прижался, оказалась мягкой, теплой, какой-то… беззащитной.
Блядь.
Дэрил делает несколько движений бедрами, притираясь к этой заднице… не чувствуя не единой искорки удовольствия. В голове громко стучит сердце, горло пережимает.
— Отдрочи мне!
Рику больно, скорее всего. Дэрил может только гадать. Слегка мозолистая, крепкая ладонь выворачивается, ложась на его вялый член. Сжимает, проводит вдоль ствола.
Снова нихера. Кроме ощущения собственного бессилия, да еще тошноты. И гребанная мать Тереза ничуть не помогает. Граймс громко пыхтит в траву, пальцы подрагивают, иногда сжимая слишком сильно, на шее опасно вздулась толстая вена.
Уже не так нравится? Думал, что Дэрил ничего не сделает? А он, блядь, не ссыкун. Он трахнет, как только член встанет. Просто нужно время.
— Поторопись, — раздраженно бурчит он.
Главное не думать о том, как поблескивают глаза Граймса, как тот прикусывает губу, стараясь делать то, что ему приказали. Потому что теперь Дэрил главный. Он сможет доказать этим гребанным Чистюлям, что не просто раб. Он покажет, что значит быть на его месте.
— И чем ты отличаешься от тех людей?
Дэрил не уверен, говорит ли это Граймс или он сам. Но слова отзываются болью в голове. Разве он должен отличаться? Разве то, что с ним годами делали, можно простить? Разве можно вообще поступить по-другому? У него есть шанс отомстить, прямо сейчас, всем разом.
Он отталкивает руку мужчины, понимая, что от нее совершенно никакого толку. Сломанная рука ноет, не хочет двигаться, но Диксон заставляет себя. По виску скатываются уже целые градины пота. Но это не то, что может остановить. Он меняет руки, прижимая нож уже с другой стороны от лица мужчины, а здоровой сам обхватывает мягкий член. Бесполезный, такой отвратительный. Мужчина морщится, проводя ладонью вдоль. Нихера, вообще.
Отчаяние бьет в мозгу, пульсирует, словно опухоль, разрастается. И Дэрил вновь протискивается к заднице Граймса, коленом заставляя раздвинуть ноги сильнее. Конец тыкается в сморщенное отверстие, соскальзывая, ни на миллиметр не проникая.
— Давай, сука, — рычит он себе, вновь проводя по члену.
Почему не получается? Почему? Глаза печет от непонимания, от собственного бессилия. Руки трясутся. А он все пытается тыкаться внутрь, соскальзывая пальцами, дергая, делая себе же больно.
Единственная вещь, которая делала из него мужика. Единственное, что отличало его от рабов-подстилок, теперь не более чем простая висюлька, через которую можно только ссать. Они забрали у него даже это, уничтожили, растоптали в грязь. И для чего? Чтобы просто развлечься, наблюдая, как он мечется по узкой камере с невыносимым стояком? Чтобы заставлять его выть от невозможности кончить на протяжении часов? Вводили в него лошадиные дозы наркотиков, чтобы он на всю жизнь остался их гребанной игрушкой. И кто он, блядь, теперь? Недомужик, гребанный евнух, баба?
Он переводит взгляд на Граймса, на его кучерявую макушку, на открытую беззащитную шею. А ведь Дэрил заслужил это дерьмо. Он урод, который просто не достоин того, чтобы размножаться, нормально трахаться, быть кем-то. Он сам уничтожил себя, унизил, скатившись до того…
Мужчина недоуменно смотрит на собственный хер, прижатый к белой заднице. Он как тот чертов дряхлый пес, у которого не стояло, но он все равно бросался на рабов, пытаясь просунуть им в дырки свой вялый хер. Острые когти разрывали кожу, зубы впивались в загривок, а между ягодиц скакала эта отвратительная, пахнущая мочой хрень. И не сбежать, не уйти, потому что тогда тебя просто убьют. Бессилие. И сейчас Дэрил делал то же самое…
Дрожь рождается где-то внутри, может быть в самом сердце, распространяясь по всему телу. Дэрил невидяще смотрит на свои руки, на повисший бесполезный член, на Граймса. Когда он стал таким? Когда стал одним из тех уродов?
Как во сне, он опускает нож, оставляя его валяться на траве рядом с лицом Граймса, застегивает штаны, заправляя член на место, практически не чувствуя боли. В голове глухо шумит, словно чертов шторм разыгрался в самих мозгах, горло сжимают сильные спазмы.
Он стал таким же как они. Дэрил кладет руку на шершавую кору, придерживая свое трясущееся тело на слабых ногах. Сердце, кажется, собирается выпрыгнуть через желудок. И он все-таки сгибается, выплевывая на траву буроватую жидкость. Горло горит, желудок поднимается вверх, пробирается через узкую трахею, выворачивая из себя все, что было.
— Убирайся! — едва слышно хрипит он, сдерживая слезы злости. И когда не слышит ничего, срывается на крик. — Убирайся, я сказал, блядь! Съебись отсюда подальше, чтобы я тебя не прикончил. Оставьте, блядь, меня наконец-то в покое.
Он не видит, как Граймс поднимается и застегивает штаны. Это его шанс. Диксон отлично знает, что у мужчины остался нож, черт, даже пистолет. Он может убить его, пристрелить прямо здесь, и потом никто не найдет его труп. Хотя кто будет искать? Логичное завершение всей этой хери. Хотя нет, логично было завершить все там, под грудой костей, в пасти Призрака.
— Повернись!
Дэрил дергается, как от пощечины, чувствуя физическую боль. Хочет смотреть в глаза? Вот только Дэрил не хочет. В глазах невыносимо печет, и он не знает, как выглядит сейчас. Чужая рука стискивает плечо, заставляя развернуться. А затем в солнечное сплетение бьет увесистый кулак. Именно так, это лучше.
Дэрил сплевывает горькую слюну. По щекам пробегают, словно маленькие жучки, горячие капли.
— Да что, блядь, с тобой не так? — практически кричит Граймс, взмахивая рукой.
Что с ним не так? Дэрил сам бы хотел знать. Может, он просто родился уродом?
Он тяжело выдыхает, падая на землю, когда Граймс вновь бьет. Твердый край сапога тыкается в уже сломанные ребра. И Дэрил практически отключается. Было бы хорошо. Он бы смог уснуть… а потом просто не проснуться.
— Почему ты меня вынуждаешь так поступать? Почему ты ни черта не понимаешь?
Дэрил поднимает слезящиеся глаза, на губах растягивается болезненная ухмылка. Смех выходит каркающий, разрывающий легкие, на губах пузырится кровь.
— Так хотелось, чтобы я тебя трахнул? — сплевывает он.
Граймс закусывает губу, стараясь взять себя в руки, наверное.
— Ты чертов гребанный мудак. Я пытался тебя понять, пожалеть. Но, видимо, делаю это зря. Ты просто урод!
— Так убей меня. Или кишка тонка? Или боишься, что тебя здесь съест Серый Волк без меня?
Наконец-то. Дэрил от удовольствия прикрывает глаза, когда в лицо ему тычется дуло пистолета. Давай же, Граймс, у тебя-то точно кишка не тонка. Ты можешь это сделать. Палец на курке дергается, практически нажимая. Нужна всего секунда. Это будет даже не больно. Но он трусит. Рука тяжело опускается, в глазах появляется… жалость. Вот только Дэрилу она не нужна.
— Почему тебе настолько плевать? Зачем вынуждаешь?
Оружие вновь дергается в руке, когда Дэрил вновь встает. Мужчина тяжело сглатывает слюну, делает шаг назад. Неужели у него настолько сумасшедший взгляд? Хотя какая разница.
Он дергает плащ, и тот красивой птицей падает на землю. Дэрил, возможно, в другой раз сам бы посмеялся над собой. Но не сейчас, когда внутри пульсирует комок злости и ярости. Не сейчас. Диксон хватается за ворот рубашки и резко дергает его. Пара пуговок отлетает в сторону, но это такие мелочи. Он откидывает и эту ткань.
— Знаешь, что это? — с отвращением говорит он, проводя по животу, прослеживая кончиками пальцев уродливый шрам, тянущийся от бока, к самому паху. — Конечно же знаешь. Ты же не идиот. Десять лет. Целых десять блядских лет я провел в Аду. Из меня выжимали все гребанные соки, меня заставляли делать такие вещи, о которых даже подумать мерзко. Но теперь я свободен. И тут заявляетесь вы со своими правами. И ты спрашиваешь, что ты мне сделал?