========== Разговор (Тина, Дамблдор) ==========
— А теперь я предлагаю побеседовать и нам с вами, Тина.
Она настороженно смотрит на Дамблдора. Отказать ему, конечно, не представляется возможным. Но и говорить с ним у Тины нет ни малейшего желания. Дело не в Дамблдоре, дело в том, что говорить не хочется вообще.
Ньют, маячащий за его спиной, шлёт ей несмелую улыбку. Это чуть-чуть приободряет.
— Думаю, что мистер Скамандер пока может проводить мистера Ковальски — вы ведь остановитесь у Ньюта, мистер Ковальски? Что ж, замечательно, а Тина присоединится к вам чуть позже.
Он запросто устраивает всё так, как считает необходимым, не дожидаясь её согласия на разговор.
Не так уж много она знает о Дамблдоре, кроме общеизвестного факта — он величайший из ныне живущих волшебников. Факт, конечно, примечательный, но совершенно пустой для понимания характера Дамблдора. Сейчас он кажется ей человеком, который видит всех насквозь, но ни перед кем не раскрывается сам. А ещё он явно строит далеко идущие планы, в которые даже не собирается посвящать тех, с помощью кого намеревается воплощать эти планы в жизнь.
Шагая за ним по пустынным коридорам школы, Тина ёжится — ей не очень уютно в каменных стенах Хогвартса. Хотя, скорее всего, ей не очень уютно в целом. Мягко говоря.
— Присаживайтесь, — Дамблдор любезно распахивает перед ней дверь кабинета, без всякой магии. — Желаете горячего шоколада?
Она не желает, но соглашается. Ещё на курсах мракоборцев их учили, что некоторые средства, бесполезные на первый взгляд, могут очень пригодиться в трудную минуту — например, тот же шоколад прогоняет дурные мысли. Правда, Тина даже не представляет, сколько нужно шоколада, чтобы прогнать её дурные мысли теперь.
Дамблдор протягивает ей чашку, улыбаясь, а сам садится на подоконник. Вероятно, хочет придать беседе неформальный тон, отрешённо думает Тина. Следом почему-то мелькает мысль, что его наверняка обожают ученики. В его облике есть что-то располагающее к себе: величественное и вместе с тем непринуждённое, близкое. Он напоминает и всезнающего мудреца, и озорного мальчишку одновременно. Если бы она просто посетила школу в качестве… в качестве друга Ньюта, то попросила бы разрешения посмотреть, как Дамблдор проводит занятия. Но в нынешних обстоятельствах всё воспринимается как бессмысленная трата времени. Дамблдор так не считает — он словно и не собирается прерывать тишину, размеренно отхлёбывая из своей чашки неизвестный Тине напиток.
— Так о чём вы хотели со мной поговорить? — не выдерживает она.
— Не знаю, Тина, — отвечает он, заставляя её с недоумением поднять брови. — Я вижу, как вам тяжело, но сомневаюсь, что вы захотите выслушивать слова сочувствия от постороннего человека.
Её недоумение растёт.
— Вы пригласили меня только чтобы посочувствовать?
— Просто мне показалось, что вы слишком сильно горюете.
— Профессор Дамблдор, я… — начинает она и осекается, сообразив, что назвала его профессором, хотя он никогда не учил её. Это из-за Ньюта, это он всегда так называл Дамблдора по старой привычке. — Я, конечно, горюю, но не уверена, что горе можно измерить. И не уверена, что это стоит делать.
— Я и не пытался, простите меня за неверно подобранные слова. Я лишь имел в виду, что ваша беда поправима.
Тина поднимает на него взгляд.
— Спасибо за слова поддержки, — говорит она резко, мимолётно удивляясь, что позволяет себе такой тон в общении с Дамблдором. — Но вы вряд ли можете представить, каково мне. Я потеряла сестру, и именно я виновата в том, что это случилось.
Дамблдор ничуть не сердится, но и не смущается.
— Понимаю, что вы не можете не переживать, Тина, и не можете не испытывать вину, хотя я бы порекомендовал вам не взваливать на плечи этот груз. Однако в одном вы точно неправы — вы не потеряли сестру.
Она собирается ответить, опять резко, но что-то неуловимое в выражении его лица побуждает её промолчать.
— Вы ещё не потеряли её, — повторяет Дамблдор. — Вам известно что-нибудь об Ариане Дамблдор? О её гибели?
— Нет, — еле слышно отзывается Тина, испугавшись того, что последует за этими словами.
Однако Дамблдор ограничивается горькой улыбкой.
— И это к лучшему, — признаётся он. — Незачем ворошить прошлое, которое уже необратимо. У вас всё иначе. Вам нужно бороться, а уныние и муки совести — не лучшие спутники в борьбе, здесь требуется ясный ум.
Тина делает несколько глотков, не зная, как реагировать. Наверное, Дамблдор говорит правильные вещи. Он производит впечатление человека, который вообще всегда говорит правильные вещи. Вопрос в том, готова ли она сейчас принять эту истину.
— Полюбуйтесь, какой вид открывается отсюда, — Дамблдор манит её к окну. — Вон за тем пригорком начинается лес, в котором мистер Скамандер пропадал после уроков. Он вам не рассказывал, как один раз едва не заночевал там, и все сбились с ног, разыскивая его?
— Пока нет, — невольно улыбается Тина. — Думаю, у него ещё очень много историй, которые он не успел мне поведать.
— По-моему, это звучит очень вдохновляюще, — замечает Дамблдор легко, без малейшей попытки убедить её. — Но я и так слишком задержал вас. Уверен, что все эти истории вам будет куда интереснее узнать от мистера Скамандера лично.
Изящно спрыгнув с подоконника, он подаёт ей руку, провожая к двери. Перед самым выходом Тина оборачивается и зачем-то вдруг спрашивает:
— Вы ведь не были со мной до конца откровенны, мистер Дамблдор?
Он открыто смотрит в её лицо. У него очень яркие, пронзительные глаза.
— Я редко могу позволить себе такую роскошь, Тина.
Она скомкано прощается и выходит из кабинета. Дамблдор глядит ей вслед, усмехаясь нелепой мысли: Тина будто догадалась, что подобную беседу он уже вёл недавно с другой девушкой, так же утешая её, так же пытаясь направить её боль в правильное русло. Если бы Тина и в самом деле узнала о его разговоре с Летой — возмутилась бы она? Сочла бы, что он манипулирует людьми так же, как это делает Гриндевальд?
Дамблдор прикрывает веки, что сразу делает его облик усталым и осунувшимся.
Нет, он не похож на Гриндевальда. Он заботится о том, чтобы его поступки действительно служили благим целям. Люди для него никогда не становились пешками. В этом всё отличие.
Пусть ему нужно, чтобы Тина не падала духом, нужно, чтобы она могла поддержать Ньюта. Главное — он знает, что это нужно и ей самой.
========== Неразрывная связь (Куинни, Якоб, Гриндевальд, Нагини) ==========
Куинни набрасывает на плечи шаль, но теплее не становится. Здесь, в Нурменгарде, она почему-то постоянно зябнет. Розье часто предлагает ей чай, и теперь Куинни уже не отказывается, пытаясь согреться. У чая терпкий, не очень приятный привкус — она сама заварила бы вкуснее. А ещё испекла бы восхитительные булочки или штрудель, чтобы чаепитие уж точно удалось на славу.
Тем не менее, Куинни ничего не готовит уже, кажется, целую вечность, хотя пробыла здесь едва ли больше недели. Ей говорят, что она не обязана утруждать себя хлопотами. Куинни отвечает, что для неё это вовсе не хлопоты, а только удовольствие, но когда ей предоставляют кухню в распоряжение, вдруг понимает, что настроения совсем нет.
Она мурлычет какой-то джазовый мотив, потерянно рассматривая роскошные сервизы в стеклянном шкафу, когда за спиной раздаются мягкие шаги. Можно даже не оборачиваясь понять, кто это. Куинни и не оборачивается.
— Добрый вечер, Гриндевальд.
— Добрый вечер, Куинни. Как вы всегда узнаёте меня, не глядя? — он обходит её и встаёт совсем близко.
— Очень просто — я слышу только шаги. Никогда не могу прочесть, о чём вы думаете, — говорит она с застенчивой улыбкой и зачем-то хихикает.
— Вам это и не требуется. Я перед вами, как на ладони, — вкрадчиво произносит Гриндевальд. Его голос обладает удивительной способностью: слетая с губ, слова словно обретают новую жизнь и не рассеиваются в воздухе, а проникают внутрь головы, продолжая звучать там, тихо и настойчиво. Куинни привыкла впитывать отрывки чужих мыслей и эмоций, но с Гриндевальдом всё иначе. Он сам вкладывает в её уши, ум и сердце то, что у него на душе.
Поэтому рядом с ним Куинни спокойно. Стоит ему появиться, заговорить с ней, как она вспоминает, почему оказалась здесь, и всё её существо заполняет надежда на скорое счастье. Она знает, что Геллерта следует бояться, и не забыла, как в первую их встречу выхватила палочку, едва завидев бледное лицо и жутковатые глаза разного цвета. Но теперь всё изменилось.
Теперь сомнения терзают её не в его присутствии, а тогда, когда она остаётся одна. К несчастью, Гриндевальд нередко предоставляет ей возможность побыть наедине с самой собой. Либо не хочет давить, либо — куда вероятнее — у него есть, чем заняться, помимо душещипательных бесед.
Только вот Куинни в одиночестве становится тяжко. Она ведь не выбирает, чьи мысли слышать, и теперь, будто в наказание — за что? разве она совершила что-то плохое? — чаще всего слышит отчаяние Якоба, будто расстояние между ними совсем ничего не значит.
— Как там Криденс? — она надеется, что именно о нём нужно спросить, чтобы Гриндевальд пробыл с ней дольше. К тому же, от Криденса зависит, создадут ли они новое общество с новыми порядками, столь желанными ей. А ещё он очень трогательный. Ему Куинни с радостью испекла бы булочку, или лучше все пять.
— Он нестабилен, — коротко отзывается Гриндевальд.
— Понадобится моя помощь? — встрепенувшись говорит она. — Мы идём к нему?
— Не стоит тревожиться, я не хочу отвлекать вас. Лишь зашёл убедиться, что всё в порядке.
Он всегда так себя ведёт — тактично, внимательно, но будто не понимает, что она боится оставаться одна. Куинни опускает ресницы, не решаясь предложить ему задержаться. Она бы спросила о не-магах, о том, как именно будут бороться за их права. Может, рискнула бы даже спросить о том, нельзя ли перенести сюда Якоба. Без него у неё в области сердца болит так, словно туда всадили нож и с усилием проворачивают рукоять раз за разом.
— Всё в порядке, благодарю.
И когда за Гриндевальдом закрывается дверь, Куинни в отчаянии оседает на пол. В ушах опять звенят крики Якоба — он зовёт её по имени, молит вернуться. Почему она всякий раз слышит это, не может же быть, чтобы он думал о ней круглосуточно?
Хотя ей ведь удаётся круглосуточно думать о нём.
— Якоб, милый!..
***
— Должно быть, я схожу с ума, — говорит Якоб.
Нагини молча смотрит на него, обхватив колени руками. Иногда она в течение нескольких часов не встаёт с этого старого пыльного кресла.
— Вот что за ирония — я ведь Куинни обвинил в сумасшествии, а теперь сам…
Он пытается улыбнуться, но улыбка выходит жалкой, совсем не похожей на прежнюю — открытую и жизнерадостную.
Нагини так ничего и не говорит. Порой Якоб вовсе забывает, что она тоже здесь, в этой комнате. Однако без неё ему некому было бы выговориться. Ньют то пропадает у своих питомцев, то отсутствует дома — Якоб надеется, что частые отлучки связаны с попытками спасти Куинни, но не может предложить свою помощь. Теперь он осознаёт, что все предыдущие приключения были лишь детским лепетом по сравнению с тем, во что они ввязались сейчас. Теперь он осознаёт, как опасно было не-магу лезть в самое пекло, будучи не в состоянии защитить ни себя, ни любимых. Он только обуза, и его участь — коротать дни в этой берлоге, изредка сталкиваясь с измождённой, исхудавшей Тиной или с сочувственной Банти, помощницей Ньюта.
Якоб не хочет ни сочувствия, ни осуждения, а потому с тихой Нагини ему легче всего.
— Крыша точно не на месте, — продолжает он. — Я же не должен читать мысли, верно? Я-то ничего такого отродясь не умел. А теперь — вот, пожалуйста, чудится, будто она меня всё зовёт — Якоб, Якоб! И так жалобно, голосок дрожит…
— Вы не сумасшедший, — вдруг негромко произносит Нагини. — У вас с ней есть связь, вот и всё. Я точно так же слышу Криденса.
— Правда? — вскидывается Якоб. И тут же прикусывает язык: он не знает, как говорить с Нагини о Криденсе, смутно представляет себе их историю и только видит, что она тоже сильно тоскует.
— Правда, — грустно отвечает Нагини. — От этого только тяжелее — чувствовать не только свою боль, но и его.
— И в самом деле… — он удручённо опускает голову.
— Но если бы у меня был выбор — отказаться от этой связи или сохранить её, я бы выбрала второе.
На этот раз они оба умолкают, думая каждый о своём. В первый момент Якоб ощущает внутренний протест — ну уж нет, он бы отказался, он бы прекратил эту пытку: слышать свою любимую Куинни, но не иметь возможности очутиться рядом, спасти её, отмотать время назад, не допустить, удержать! Однако тут же понимает, что полная тишина добила бы его ещё быстрее. Он горько вздыхает и закрывает глаза.
— Якоб, милый!
Её зов раздаётся так явственно, словно она действительно вошла в комнату. Якоб остаётся с закрытыми глазами, потому что не готов столкнуться с реальностью, в которой никакой Куинни, конечно, рядом нет. Он просто тихо зовёт в ответ:
— Куинни, детка…
И по её щеке катится слеза — он почему-то знает это наверняка, пусть Куинни и находится за сотни километров отсюда.
========== Без слов (Ньют, Тина, мимоходом Ахиллес Толливер) ==========
— Что ты здесь делаешь?!
— Это я у тебя должен спросить, Тина!
Только что трансгрессировавший мужчина сверлит её гневным взглядом.
— Разве я обязана отчитываться?
Вместо ответа он обводит глазами дом, внутри которого они оба сейчас находятся. Состояние помещений оставляет желать лучшего — обои расцарапаны, полы заляпаны пятнами, а мебель такая потёртая, что её не приняли бы даже в антикварный салон.
— Быть может, ты соизволишь объяснить мне, почему без предупреждения уехала в Англию? И я должен был поднять все свои связи, чтобы выяснить, где ты скрываешься?
— Я не скрываюсь, и за мной не надо следить! Я…
Их прерывает быстрый топот шагов, и на лестнице появляется всклокоченный Ньют — с привычно закатанными рукавами рубашки, перепачканными неизвестно чем пальцами и взъерошенными волосами.
— Ньютон Скамандер, полагаю, — Ньют кивает, собираясь протянуть незнакомцу ладонь, но спохватывается, сообразив, что нужно сначала хотя бы смыть грязь. Тина слегка морщит лоб, ей странно слышать полное имя Ньюта. — Я Ахиллес Толливер.
Улыбка Ньюта мгновенно гаснет. Он растерянно всматривается в новоприбывшего: высокий, широкоплечий, с массивным подбородком и холодным неприязненным взглядом. Толливер кажется Ньюту типичным мракоборцем, одним из тех, о ком он нелестно отзывался в своей статье.
— Чем могу быть полезен?..
— Сомневаюсь, что хоть чем-то, — резко отвечает Толливер. Тина сразу же вспыхивает:
— Послушай, Ахиллес, ты не имел никакого права вот так вот врываться и…
— Что значит «не имел»? Хочешь сказать, что можешь жить в доме какого-то магозоолога, не потрудившись обсудить происходящее со мной?
— Именно так. Я тебе ничего не обещала.
Ньют готов сквозь землю провалиться, он терпеть не может подобных сцен и всегда чувствует себя совершенно беспомощно в выяснении отношений. Все эти словесные баталии, по его мнению, не имеют ни малейшего смысла, и каждая новая фраза только ещё больше всё запутывает. Но сейчас нельзя уйти, ведь речь идёт о Тине и её… Он не знает, кем считать Толливера. Зато Толливер, судя по всему, знает, кем считать Ньюта — пустым местом.
— Оставьте нас одних, мистер Скамандер!
— Нет, не оставлю, — неожиданно твёрдо произносит Ньют и легонько сжимает пальцами плечо Тины. Она отвечает ему благодарным взглядом. Этот простой жест получается таким говорящим, что Толливер кривится, вмиг поняв, что ему здесь нет места. Его запал испаряется, хотя негодование только увеличивается.
— Вот как… — выплёвывает он сквозь зубы. — Что ж, я очень сильно заблуждался в тебе, Тина.
Не потрудившись даже попрощаться, он взмахивает палочкой и исчезает, оставив обескураженных Тину и Ньюта стоять рядом. Наконец, Ньют откашливается и, смущаясь, отпускает её плечо.
— Пожалуйста, извини за это вторжение…
— Прости, если я сделал что-то не так…