– Тебя подождать здесь, молодой господин, или ты не откажешься прислушаться к совету недостойного водоноса, всей душой желающего тебе блага и процветания, при выборе желаемого тобою предмета? – заискивающе глянул на него Бахир. Всю дорогу он молчал, поэтому узнать причину его странного поведения, а также результаты окончания стычки с торговцем сладостями Владимиру не удалось. Впрочем, он особо и не стремился к этому, больше озираясь по сторонам и обдумывая свое поведение. В настоящий же момент его сильно удручало отсутствие денег. Даже если он обнаружит лампу с джином, – а он почему-то совершенно не сомневался, что таковая в лавке обязательно найдется, более того, он узнает ее сразу же, как только увидит, – способ ее приобретения ставил его в тупик. Может быть, торговец согласится взять что-нибудь взамен, например, халат, или же уступить ее взамен за услугу, а может быть, удастся отработать…
…Послышался шум, полуоткрытая дверь лавки резко распахнулась, так что они едва успели отскочить. Из двери кубарем вылетел какой-то человек и плюхнулся на землю, подняв такое облако пыли, что, казалось, попросту взорвался. Затем вылетела чалма, после чего показался, как было нетрудно догадаться, сам хозяин. Не вдаваясь в подробности описания его внешности, скажем лишь, что он очень здорово напоминал сеньора Помидора из известной сказки. В руках он держал блестящую лампу.
– Благодари свою счастливую судьбу и мое великодушие, о котором скоро будут слагаться повести во всех владениях нашего дорогого халифа, – завопил он во всю силу своих легких. – Ты надоел мне как назойливый кредитор нерадивому должнику. Каждый день ты приходишь ко мне в лавку, и каждый день я тщетно надеюсь увидеть на твоем лице явственную печать возвратившегося ума! Сколько можно тереть мои лампы? Разве ты не видишь, они уже и так блестят, как глаза красавицы при виде возлюбленного? Какой тебе джинн? Какой ишак продал тебе свиток со сказками? – Он потряс в воздухе лампой и изо всех сил запустил вслед удиравшему со всех ног покупателю. – Это четвертая, которую ты протер до дыр! Или ты немедленно принесешь мне пять дирхемов, или завтра же я пойду к кади!..
Владимир, в открытой теперь уже настежь двери, краем глаза заметил, как еще один покупатель быстро вернул на полку лампу, которую яростно тер полой халата, и, отскочив на несколько шагов, принял незаинтересованный вид.
Все было предельно ясно. Факт натертости до блеска ламп в лавке получил строго научное объяснение. «Так погибают замыслы с размахом, в начале обещавшие успех…»
А торговец, нацепив на лицо дежурную слащаво-приветливую улыбку, прижав одну руку к сердцу, другую гостеприимно протянул вовнутрь.
– Да осчастливит молодой господин своим вниманием мой товар, скажу без лишней скромности, равного которому ему не сыскать во всем Багдаде. Здесь собрано все самое лучшее, а некоторые экземпляры достойны того, чтобы освещать опочивальни… – Он на мгновение поднял вверх указательный палец вытянутой руки, изобразил лицом нечто многозначительное, после чего вернул все в исходное состояние. – Какую лампу желает молодой господин?
– Керосиновую, – в сердцах буркнул тот. Дело действительно приобретало отчетливый аромат керосина.
– Кара-сина… – пожевал губами торговец. – Китайский светильник из черного нефрита?.. Молодой господин очень богат. Китайский товар – большая редкость, больших денег стоит…
– Да-да, – тут же встрял Бахир, – богатому молодому господину нужно совсем не в эту лавку. Идем скорее, я покажу, где можно найти такой товар…
И тут же увлек Владимира, как оказалось, просто подальше от лавки. Убедившись, что Насир не может их видеть и слышать, он сделал знак приблизить ухо и зашептал.
– Бахир знает, где можно найти такую лампу, и только он может помочь…
– Да не нужна она мне, – Владимир решился действовать в открытую. – Мне джинн нужен. Лампа с джинном…
– Там все есть… И с джинном, и без джина, и китайские нефритовые… Слушай, что я тебе скажу. Бери деньги, много денег, и, как стемнеет, иди по той улице, где находится лавка Насира, до самого ее конца, пока не упрешься в городскую стену. Там обернись к ней спиной и жди, пока луна не взойдет над городом на локоть. Как только ее лучи… Впрочем, богатый молодой господин все увидит сам. Там я и буду ждать. Только будь осторожен и не попадись в руки стражникам…
Он отцепился от халата Владимира, юркнул в толпу и поспешил было прочь, но не успел сделать и двух десятков шагов, как история повторилась. Бахир замер как вкопанный, затем чуть присел, хлопнул себя по бедрам, а затем принялся кружиться, пританцовывать и совершать странные телодвижения. После чего, как и в прошлый раз, полез под ближайший прилавок, напугав торговца.
…В близкий к условленному времени час Владимир был на указанном ему месте. Голодный и уставший донельзя, и от ходьбы, и от навалившихся впечатлений, он старательно прятался в тени одного из домов, тревожно прислушиваясь.
Без приключений, естественно, не обошлось. Некоторое время, после того как Бахир куда-то отправился по своим делам, он в общем-то бесцельно бродил по торговой площади, осматриваясь и проникаясь духом мира, в котором ему предстояло пребывать какое-то время. Иногда заходил в улочки и переулки, но все время старался особо не отдаляться. Пока, наконец, не обнаружил за собой «хвост».
Невзрачный на вид старичок, совершенно добродушного вида, с деревянной колотушкой, не отставал от него буквально ни на шаг. Время от времени старичок сотрясал колотушку и под стук деревянного шарика по деревянной же доске довольно громко вопил: «Слушайте, жители славного города Багдада! В Багдаде все спокойно!» После чего следовал за Владимиром, как привязанный. Ни изменение темпа движения, ни попытки ускользнуть, воспользовавшись прохождением очередного каравана, – ни одна хитрость не привела к желаемому результату. Старичок попался упорный, и отставать не желал.
Наконец, Владимир сдался, резко развернулся и, в упор глядя на соглядатая грозным немигающим взглядом, направился прямо к нему.
Возникшее недоразумение разрешилось быстро. Поведение старичка не несло в себе ничего предосудительного или злонамеренного. Дело в том, что городской глашатай, – кстати сказать, такого же возраста, – немного прихворнул, и его друг согласился подменить его на один день. Сам он был нездешний, а из благородной Бухары, в Багдад прибыл впервые, города не знал и боялся потеряться. Выбрав Владимира в качестве путеводной звезды, он и следовал за ним, одновременно исполняя как дружеский, так и общественный долг. Сообщив все это, старичок попросил ходить потише, из уважения к его почтенному возрасту.
Владимир, проклиная себя в душе за нерешительность, бродил черепашьим шагом до тех пор, пока не начали сгущаться сумерки, а говорливая толпа на улицах не стала редеть. Затем, воспользовавшись случаем, когда старичок приник к кувшину у колодца, шмыгнул в ближайший переулок и был таков.
И вот сейчас находился в условленном месте, и, затаившись в тени, тревожно выглядывал в проулок, одновременно пытаясь определить положение на небосводе яркой полной луны, что, в общем-то, было одновременно и хорошо, и плохо. Хорошо потому, что он отчетливо видел улицу, плохо – потому что когда он высовывался, было хорошо видно его.
Владимир уже начал было замерзать, а луну как будто кто-то клеем намазал, она словно прилипла к одному месту на небосводе и совершенно не желала подниматься над притихшим городом. А потом, вдруг, внезапно, на совершенно пустой белой глиняной стене он увидел четкие контуры двери. Сомнений быть не могло – Бахир наверняка именно ее имел в виду, когда говорил, что он все увидит сам. Владимир бегом направился к двери, с опаской чуть тронул ее, – уж не видение ли, – и проскользнул в образовавшийся проем.
К нему сразу же подскочил и подобострастно согнулся в поклоне служитель пока еще неизвестно чего и приторно сладким голосом произнес:
– Чего молодой господин изволит?
– Мне тут встреча назначена… Товарищ должен прийти…
– Да-да, конечно, пожалуйте сюда.
Служитель, подхватив Владимира под руку, подвел его к уединенному ковру, расположившемуся в промежутке между двумя ширмами и тут же исчез. Владимир огляделся.
Он находился в обширном зале, с довольно высоким потолком; стены его были увешаны коврами и гобеленами, прекрасной работы. С потолка тут и там свисали очень красивые китайские фонарики и гирлянды, изящные светильники на высоких ножках посылали в пространство не только лучи света, но и приятные, ненавязчивые ароматы курений. Виднелось несколько отдельных «кабинетов», отгороженных ширмами, подобно тому, который занимал сейчас Владимир. Там, где не было ковров, вытянулись полуколонны из слоновой кости и ценных пород дерева. Несмотря на обилие ковров и отсутствие окон (не помещение – а мечта пожарной инспекции), в зале было довольно свежо. Посетители, – их было довольно много, человек под сорок-пятьдесят, – вели чинные беседы, восседая прямо на полу, на мягких расшитых подушках, вокруг уставленных яствами дастарханов; прямо напротив Владимира, шагах в двадцати, виднелось возвышение, на котором примостились, сидя, как и прочие посетители, по-турецки, три певца. Они выводили, под музыку расположившихся по обе стороны от них музыкантов, весьма задушевно:
Идиллия несколько нарушалась тем, что их знания песни ограничивались единственно первым куплетом, поэтому, закончив его и сделав небольшую паузу, они начинали сызнова, раскладывая на разные голоса, отчего исполнение вовсе не казалось надоедливым. После каждого третьего первого куплета они делали паузу побольше, во время которой кто-нибудь из посетителей, хлюпая и утирая мокрые от слез глаза, вставал с места и подносил им несколько мелких монет. Затем все повторялось.
Появился служитель. Ничего не говоря, он ловко поставил перед Владимиром две пиалы и расписной чайник черного фарфора с золотыми драконами.
– Лучший в Багдаде чай, молодой господин, цейлонский, три слона! – И снова исчез.
Полумрак, мягкое освещение, приятная музыка, ненавязчивый сервис – и при этом ни единой монеты в кармане плюс весьма туманные перспективы, за исключением одной – скандала на весь Восток.
В соседнем с ним «кабинете» разговаривали двое, и Владимир, отягощенный неприятными размышлениями попеременно с напряженным взглядом на дверь, в ожидании появления Бахира, поначалу не обращал на них внимания, тем более что слова трудно было разобрать. Но потом… Потом узнал голоса своих утренних знакомцев и невольно навострил уши.
– …Говорю тебе, он сахир, – довольно громким шепотом жаловался Бахир. – Два раза я вытаскивал у него из-за пояса кошелек, и оба раза кошелек не давался мне в руки. Я никак не мог его удержать; он скользил в складках моего халата, подобно змее, пока не падал на землю и не удирал под ближайший прилавок. Ты и сам это видел…
– Видел, – вздохнул Хасан. – Но поначалу подумал, что виной тому осы, постоянно вьющиеся вокруг моих сладостей… Ты сказал: два раза. А второй?
– То же самое случилось около лавки Насира. Нам нельзя его упускать. Это очень богатый молодой господин. Он ищет лампу из китайского черного нефрита. А когда понял, что нечаянно сказал лишнего, начал плести что-то о джиннах… Я назначил ему здесь встречу и сказал принести много денег… Да ты и без меня знаешь, сколько может стоить такая лампа…
Больше Владимиру ничего расслышать не удалось, впрочем, и уже услышанного было более чем достаточно. Он машинально провел рукой по поясу и ощутил что-то твердое. Пошарив, он извлек красивый кошелек белого атласа, развязал его и заглянул внутрь. Там лежала золотая монета и кусочек бересты, на котором было написано: «неразменный динар». Стало понятно, почему Бахиру не удалось его похитить. Проблема денег, таким образом, разрешилась. Как поступить в сложившейся ситуации – оставалось непонятным.
Во-первых, наверное, следовало подкрепиться. И, словно прочитав его мысли, бесшумно возник служитель с подносом. Поклонившись, он поставил поднос перед Владимиром, и снял с него крышку. Открылось блюдо с умопомрачительно ароматным бешбармаком.
– Это вам вот от того дастархана, – прошептал он и кивнул.
Владимир глянул в указанном направлении и заметил сидящую неподалеку от певцов прелюбопытную фигуру. Она была вся в темном, и почти совершенно незаметна на фоне бордового ковра. Сделав совершенно справедливый вывод о том, что она замечена, фигура поднялась, приблизилась неспешно к «кабинету» Владимира, и опустилась на подушку. Служитель опять исчез совершенно незаметно.
Еще пока странный посетитель приближался, Владимир отметил его поразительное сходство с поэтом Ивановым, когда-то ведущим программы «Вокруг смеха». Такой же высокий и тощий, с острыми чертами лица… Впрочем, кто хочет представить себе незнакомца во всех подробностях, пусть найдут выступление поэта-пародиста (заодно, надеемся, получат удовольствие от его пародий).
Незнакомец, чуть склонив голову набок, умильно смотрел на Владимира. Последний почувствовал некоторую неловкость.
– Вырос-то как, – очень добрым голосом произнес он. – Сразу ведь и не узнать. А я ведь помню тебя еще младенцем, кидавшим колючками в верблюдов, проходивших мимо калитки вашего дома. Как возмужал, о Аладдин, сын Али аль Маруфа…
– Но я вовсе не Аладдин… – начал было Владимир, но незнакомец, ничуть не смутившись, прежним голосом осведомился:
– Не Аладдин?.. Но как же звать тебя, молодой господин?
– Меня зовут Владимир…
– Ну, конечно же, Владимир, – аккуратно хлопнул себя по чалме незнакомец. – Как я мог спутать? Должно быть, жаркое солнце напекло мне голову, о Владимир, сын Али аль Маруфа…
– И отца моего зовут не Али аль Маруф… Вы чего-то путаете…
– А как зовут отца молодого господина?..
– Его зовут Алексей… А я – Владимир Алексеевич…
– Да, именно, Алексей, – как-то мечтательно протянул незнакомец. – Так вот я и говорю, о Владимир, сын Алексея аль Маруфа…
Владимир открыл было рот, чтобы возразить в очередной раз, но наткнулся на выразительный взгляд незнакомца, весьма недвусмысленно говоривший: послушай, мол, ну какая разница?.. Человек пришел по делу, а ты тут ономастикой занимаешься.
– …как будто это было вчера, – продолжал незнакомец тем временем. – Мы сидим во дворе вашего дома, ты счастливо смеешься у меня на коленях и теребишь мою бороду, в руках у тебя лепешка, ты отламываешь кусочки и бросаешь их павлинам, которые гуляют вокруг нас, и золотым рыбам, плавающим в бассейне у наших ног…
Что-либо говорить было бесполезно, и Владимир обреченно слушал.
– А потом я впал в немилость у халифа, был вынужден бежать и две тысячи лет скитаться по странам Магриба, не находя себе крова и пищи, пока, наконец, не попал в учение к великим магам. Две тысяч лет постигал я тайные науки и достиг в них совершенства, когда узнал, наконец, что халиф сменил гнев на милость, и я могу вернуться, не опасаясь быть брошенным в зиндан. Стоит ли говорить, что я, оставив все, поспешил в Багдад. Я шел, не останавливаясь, забывая об отдыхе, так стремился я поскорее увидеть родные места и прижать к груди близких мне людей. И вот, не более чем в десяти фарсангах от города, силы оставили меня. С трудом добрался я до ближайшего оазиса и сразу же уснул, едва сделав несколько глотков живительной влаги из чистейшего колодца, ибо моя тыква, в которой я нес воду, опустела несколько дней назад, как ни старался я беречь каждую каплю. Во сне же увидел я пери, спустившуюся с неба, поистине неземной красоты, которая сказала: «Взгляни на небосвод повнимательнее, о ты, которому отныне открыты все тайны и проницательный взгляд которого проникает вещи до самой их глубинной сути». Сказав так, она исчезла, а я проснулся и долго лежал, вспоминая ее легкие движения, ее гибкий стан и прекрасный лик. А потом я взглянул на небо и увидел, что звезды Минтака, Алнилам и Алнитак выстроились в прямую линию, и к ним приблизилась Саиф аль Яббар, предвещая удачу и суля погибель тем, кто вознамерится нам помешать…