Еще одно свидетельство: опытный любитель астрономии из города Спрингфилд (штат Массачусетс, США) Ричард Сандерсон так описывает свои наблюдения в журнале «Skeptical Inquirer» (1992 г.):
«Как-то лет 20 назад, когда я работал практикантом в планетарии спрингфилдского Музея науки, мы с коллегами стали спорить об этом древнем поверий. Наш спор услышал директор музея Франк Коркош и предложил разрешить его экспериментально: он отвел нас в подвал музея, где начиналась высокая и узкая печная труба. В нее вела маленькая дверца, в которую мы смогли просунуть свои головы. Я помню чувство возбуждения от перспективы среди бела дня увидеть ночные светила.
Посмотрев вдоль дымохода наверх, я увидел сияющий кружок на фоне непроницаемой черноты печного нутра. От окружающей темноты зрачки моих глаз расширились, и клочок неба заблестел еще ярче. Я сразу понял, что с помощью этого «прибора» мне не удастся увидеть днем звезды. Когда мы выбрались из музейного подвала, директор Коркош заметил, что только одну звезду удается наблюдать днем в хорошую погоду: это – Солнце».
Итак, ночные звезды не видны днем из глубокого колодца, равно как и из высокой трубы…»
Любознательным читателям, которым хотелось бы узнать, почему так происходит, и насколько окончателен вынесенный выше вердикт, очень рекомендуем найти и прочитать указанную статью, из которой привели только малую часть. А еще лучше – журнал целиком, особенно тем школьникам, которые планируют связать свою взрослую жизнь с физикой и математикой.
– …Я вижу, ты интересуешься часами, – продолжал между тем звездочет. – И правильно делаешь, ибо в них сокрыта великая задача, требующая разрешения, без решения которой астрология так и останется астрономией. Днем, когда и так светло, солнце мешает видеть звезды, а ночью, когда солнца нет, как определишь ты нужное время? Для этого я заказал часы лучшему часовых дел мастеру Багдада, чтобы они могли отмерять ход времени всю ночь, от захода солнца и до его восхода. Но мастер, чтоб его лягнули разом сорок восемь мулов, оказался не таким хорошим, как отзывы о нем, и часы спешили. Я отнес их в починку другому мастеру, тот нагрел их и слегка подправил положение колб, так что часы стали отставать. Я обошел всех часовых мастеров Багдада, но так и не получил желаемого результата. Я махнул на них рукой и поставил здесь, в напоминание о том, что часы хороши до тех пор, пока не побывали в починке.
– А гномон? – полюбопытствовал Владимир. – Тоже дело рук часовщиков?
– Что?.. Нет, его погнули, когда тащили трубу…
Спускаясь по лестнице, Владимир запнулся на последних ступеньках и влетел в комнату, вытянув руки вперед, едва не потревожив чучело крокодила.
– Этого дракона мне привезли из болот Мавераннахра, – услышал он позади себя голос ученого. – Его подстрелили, когда он собирался улетать на север. Но вернемся к началу нашей встречи. Как опытному френологу, мне не составило ни малейшего труда распознать, что ты ищешь знания, и, следовательно, хотел бы стать моим учеником, но стесняешься об этом сказать. Не бойся! Алим аль-Уехиш видит насквозь суть вещей и умеет читать людские мысли. Итак, чем бы ты хотел заняться? Какой род науки для тебя предпочтительнее? Но учти, нумерологии я не обучаю. Это лженаука. Три раза предсказывал я конец света… Восемь раз от потопа и четыре раза от засухи, – восемь плюс четыре равно двенадцать, один плюс два равно три, – все правильно… Но ничего не сбылось, следовательно, изучение ее – пустая трата времени. Хорошо еще, я ни с кем не делился этими своими предсказаниями.
Владимир не знал, как ему отделаться от ученого и с честью выйти из создавшегося положения.
– Видите ли, – осторожно начал он, – я не то чтобы в ученики… Я отправляюсь в путешествие, и мне хотелось бы знать…
– Ни слова больше, о юноша! – воздел руки к потолку Алим. – Ты хочешь в совершенстве овладеть благородной наукой предсказаний. Тебе несказанно повезло, ибо лучшего учителя тебе не сыскать во всем Багдаде! Начнем прямо сейчас, с алеф… – Эти слова никак не вязались со сказанным им несколько мгновений назад, но эта мелочь его вовсе не обескуражила. Он достал с полки свиток, мешочек и положил на стол. – Смотри, сейчас я обучу тебя самому простому научному предсказанию всего лишь за пару золотых. Инвентарь потом купишь сам.
Он расстелил свиток на столе и прижал его какими-то минералами – это оказалось некое подобие (а может быть и сама) И Цзин.
– Видишь вот эти черты? – начал тем временем свои объяснения Алим. – Сейчас я подброшу монету, и в зависимости от того, какой стороной кверху она упадет, это будет означать…
Он достал монету, подбросил ее, и она укатилась за дверь. Было слышно, как она прозвенела по ступенькам на улицу. Он достал еще одну.
– Это будет означать… – Следующая монета застряла в трещине потолка – он слишком сильно ее подбросил.
– Будет означать… – достал он третью монету, выронил и потерял.
– Означать…
Сегодня был явно не его день. Подброшенная по всем правилам монета на этот раз угодила в трещину пола и встала на ребро. Со злости, он пнул ее ногой.
После этого, достав колоду карт, он вознамерился обучить Владимира азам (или алефам) научного предсказания по ним, но колода оказалась сильно поврежденной мышами и полетела в угол, сопровождаемая эмоциональным: «А, шайтан!»
Другой на его месте оставил бы бесплодные попытки, видя очевидное нерасположение звезд и насмешки судьбы, но не таков был истинный ученый Алим, чтобы признать свое поражение.
Основы научных предсказаний по кофейной гуще – вот что теперь ожидало Владимира. Достав очень красивый сервиз из алого фарфора, Алим собственноручно вскипятил лучшее арабское кофе в небольшом кофейнике, налил будущему ученику в миниатюрную чашечку, дождался, пока тот выпьет, – кофе и в самом деле оказался выше всех похвал, – а затем дал указание небрежным жестом выплеснуть остатки на стоявшее перед тем блюдо.
Первый блин оказался не то чтобы комом… Перед Владимиром оказалась совершенная копия известной картины Казимира Малевича, причем настолько совершенной, что лучшей трудно было себе даже вообразить. Вторая попытка закончилась построением совершенного равностороннего треугольника, третья – круга. После четвертой, – с образованием теперь уже объемного совершенного конуса, – Владимир от кофе отказался (он был хоть и очень вкусный, но одновременно очень крепкий), а ученый впал в ступор.
Воспользовавшись этим его состоянием, Владимир поспешил удрать, во избежание дальнейших попыток обучения научным предсказаниям. Но едва он успел быстрым шагом скрыться за ближайшим поворотом, как «плоп», – и торжествующий голос джинна:
– Теперь мы в расчете. Даже нет, ты мне остался должен кучу денег. Если бы не я, то такое учение разорило бы тебя вконец, не принеся никакой пользы. Понадоблюсь, ты знаешь, где меня искать.
Стало совершенно очевидно, кто самым коварным образом нарушил законы вероятности; впрочем, на этот раз Владимир не рассердился, а улыбнулся и покачал головой. И почти сразу же услышал гул недалекой толпы. Толпу он не любил и старался держаться от нее подальше, но в данном случае не то, чтобы обрадовался… Поспешив на звук, он в конце концов, – совершив массу поворотов, хотя, казалось, вот-вот, и он увидит двигающуюся массу, – оказался в хвосте двигавшейся куда-то колонны. Ее участники гомонили все разом и бурно жестикулировали, так что совершенно невозможно было понять, чем вызвано и куда направляется столь представительное шествие. Решив на всякий случай держаться на расстоянии, Владимир чуть замедлил шаг, взяв за ориентир отдельного невысокого человечка, который метался позади всех, подпрыгивал и время от времени петушиным сорванным голосом восклицал: «Уважаемый!..», пытаясь, по всей видимости, до кого-то докричаться или же обрести себе партнера по обсуждению.
Людская река текла до тех пор, пока не встретила свободный объем в виде площади, который тут же и заполнила. Эта площадь, в отличие от уже виденных Владимиром, по всему периметру была обсажена пальмами, и на нее выходили ворота большого дома. Несмотря на то, что они были открыты, толпа вела себя почтительно и в открытые ворота не ломилась. Из окон домов, также выходивших на площадь, высовывались люди, и тут же принимались кричать и жестикулировать подобно стоящим внизу. Гвалт стоял невыносимый.
Не желая быть помятым, а также для того, чтобы лучше слышать и видеть происходящее, Владимир потихоньку забрался на пальму. Прямо напротив открытых ворот он увидел трех человек. Один стоял, согнувшись в три погибели, и держал на своих плечах, по всей видимости, жернов; двое других стояли по бокам и, как кажется, охраняли его, чтобы он не убежал. Выходило так, что человек с жерновом в чем-то провинился, его поймали и привели на суд. Быть свидетелем этого действа не хотелось, но и слезть Владимир уже не мог – площади забилась до отказа.
Внезапно все смолкло как по мановению волшебной палочки. Появились слуги кади, вынесшие помост. Затем вынесли по очереди стол, кресло, чернильницу, связку перьев, какие-то свитки. После чего появился сам кади – дородный и солидный, в богатых одеждах и с ослепительно сверкающим камнем на тюрбане. Заняв свое место в кресле, он проницательным взглядом окинул толпу, потом стоявшую перед ним троицу, потом веско произнес:
– Ну?
Стояла мертвая тишина. Никто не решался открыть рот. Затем в толпе обозначилось какое-то движение и из нее вылетел какой-то тощий участник. Громко восклицая: «Ты чего пихаешься? И вообще, ты кто такой?» – он попытался вернуться на прежнее безопасное место и скрыться тем самым от проницательного взгляда, но это ему не удалось. Не зная, что ему делать, он обернулся и был вынужден несмело приблизиться к кади, который поманил его пальцем. Оказавшись между ним и тремя замершими как памятники самим себе тяжущимися, он услышал повторное грозное:
– Ну?
– О справедливый кади, – заискивающим тоном начал тот. – Вот эти самые три брата: Али старший, Али средний и Али младший, живут на Гончарной улице, одним концом упирающуюся в городскую стену, а другим концом выходящую к дому кривого башмачника Вахида, дерущего втридорога за незначительную починку, которую, клянусь самой большой рыбой, выловленной в Тигре жестянщиком Иясом, хотя он только говорит, что поймал, в то время как сам купил ее на базаре у торговца Джандаля, и свидетелем тому был случайно проходивший мимо Муртада, приходящийся родственником тому самому погонщику верблюдов Насифу, который в прошлом году упал в колодец и обещал сто дирхемов тому, кто его вытащит, но когда одноглазый Равхан, – а надо тебе сказать, о справедливый кади, что у Равхана есть оба глаза, а прозвище свое он заслужил, когда взялся помогать кузнецу Тарику подковывать мула, и тот лягнул его так, что глаз заплыл и ничего не видел, пока луна вновь не стала молодой, а случилось это как раз при полной луне…
– Клянусь всеми пальмами великой пустыни, этот человек лжет! – вдруг вылетел из толпы какой-то правдолюбец. – Одноглазому Равхану подбил глаз не мул, а жена горшечника Бади, когда Равхан, желая насолить последнему, напугал верблюда и тот побил ему на базаре все горшки, выставленные на продажу…
– Как можно слушать человека, при звуке голоса которого у ишака уши вянут! – не стерпел третий ревнитель истины. – Верблюд не побил горшки, а сжевал кашемир ткача Дагмана, после чего его жена засунула тухлую рыбу в снадобья лекаря Зияда, которому принадлежал этот верблюд…
Выступление последнего оратора прорвало плотину. Теперь каждый желал высказаться и поправить предыдущего, попутно обвинив его во лжи и невежестве. Пришлось вмешаться справедливому кади.
– Тихо!.. – рявкнул он, и площадь мгновенно затихла. – Кто желает высказаться по существу рассматриваемого дела? Поднять правую руку!..
Поднялся лес рук: правых, левых и обеих сразу.
– Каждый будет выслушан, ибо так велит нам закон и справедливость. Но нужно соблюдать порядок… – Он дал знак одному из своих слуг, тот вынес и поставил перед столом кади пустой кувшин емкостью ведер этак в десять. – Чтобы не затягивать судебный процесс, пошлину в виде одного дирхема свидетель опускает вот сюда, – он кивнул на кувшин, – после чего приступает к даче показаний. Если даются ложные показания, свидетель должен опустить десять дирхемов. Все ясно? Приступаем.
В кувшин рекой полились деньги.
– Погодите! – спустя время вдруг спохватился справедливый кади. – А эти трое что здесь делают?.. – Он кивнул на все еще памятниками стоявшую перед ним троицу.
– Уважаемый!.. Уважаемый!.. – Владимир увидел наконец-то пробившегося к кади, чуть не плачущего маленького человечка. – Я капитан корабля, которому утром не хватило места у причала, и я был вынужден пристать по соседству, в ожидании, пока кто-нибудь не отплывет. Мои матросы завезли один из якорей на берег и ушли в город, присмотреть себе на базаре заморские диковины. Прошло немного времени, и вот появились эти трое. Двое из них, – те, что стоят по бокам, – все время бились об заклад и передавали один другому проигранные деньги. На мою беду один из них споткнулся об якорь.
– Этот жернов весит пять мин, – сказал он.
– Нет, семь, – сказал другой.
Они сцепились, перешли на личности и уже было схватили друг друга за бороды, когда первый из них сказал:
– Клянусь всеми жерновами Багдада, ты его не поднимешь!..
– Это я-то его не подниму? – возопил другой.
– Да, ты.
– Нет, это ты его не поднимешь. А вот он – поднимет. – С этими словами спорщик указал на третьего, не принимавшего в споре никакого участия.
– Кто – он? Он не может принести двух кувшинов воды из колодца не расплескав по дороге, и он – поднимет?
– Он не только поднимет, но и донесет его до дома справедливого кади!..
Слово за слово, этот третий поднял мой якорь, взвалил его себе на спину и понес. Поскольку якорь был привязан канатом, он потащил за собою корабль и выволок его на берег до половины, после чего канат оборвался. Но эти ишаки ни на что не обращали внимания!.. Я погнался было за ними, но тут набежали люди, которые также принялись заключать пари, и я никак не мог вернуть себе свою собственность, сколько ни пытался…
– Ничего не понимаю, – помотал головой справедливый кади. – Здесь слушается дело о верблюде и побитых горшках… Какое отношение к нему имеет твой якорь? Забирай его и проваливай, а не то я велю дать тебе палок!.. У вас есть что сказать по существу дела?.. – обратился он к трем братьям Али.
– А как же, господин кади! Конечно, есть… Тот верблюд как раз…
– Спокойно! – осадил их кади. – По очереди и за небесплатно…
В кувшин опять рекой полились деньги, а Владимир, тем временем, беспрепятственно слез с пальмы и отправился куда подальше от этого гвалта.
Ночевал он все в той же знакомой «гостинице».
Путешествие не задалось с самого начала.
Началось с того, что Владимир опоздал, и корабль отплыл бы без него, если бы рулевой и лоцман не разошлись в принципиальнейшем вопросе. Рулевой считал, что его место принадлежит ему по праву профессии, а место лоцмана в вороньем гнезде, откуда он должен своевременно сообщать изменения курса. Лоцман же полагал, что его место у руля не подлежит никакому сомнению и даровано ему едва ли не судьбой, и любой другой здесь является лишним, впрочем, как и большинство на корабле. Пока они орали друг на друга, Владимир бочком-бочком прошелестел на палубу и спрятался за мачтой.
В конце концов Синдбаду надоели пререкания, и он что-то вполголоса сказал рулевому, после чего тот демонстративно уселся у мачты, за которой прятался Владимир, и заявил, что не притронется к рулю до тех пор, пока этот ишак находится на палубе, а то и до самой Басры.
Одержав таким образом победу, лоцман лихо, как-то даже залихватски, проскочив две мели, намертво посадил «Золотого ишака» на третью. При этом первым за борт как из катапульты вылетел Джасим, за ним – сам незадачливый лоцман. В воде оказалась также добрая половина команды. Вынырнув, лоцман поднялся на ноги – глубина была приблизительно по пояс. Постояв немного и поглазев на дело своих рук, он махнул рукой, заявил: «А, делайте что хотите!» – и уплыл.
Дело принимало серьезный оборот и неизвестно чем кончилось бы, если бы на берегу случайно не оказался какой-то махараджа, путешествовавший в свое удовольствие с большей частью двора. Войдя в положение, он предоставил в распоряжение Синдбада своих слонов за небольшое вознаграждение, которое согласился получить товарами. Значительно облегченное судно было выведено на глубокую воду и вернулось затем к причалу, дабы восполнить понесенный урон.