С Джесс они поссорились, точнее, она сначала очень просила никому ничего не говорить, обещая сама все рассказать Жану, и ничего не делала, потом, когда он прямо предложил ей встречаться, отказалась и попросила остаться друзьями, на что уже Райнхард разозлился и хлопнул дверью, заявив, что нельзя дружить с человеком, которого хочешь видеть в своей постели.
В общем, в результате, он остался чуть ли не изгоем — многие на съёмочной площадке отпускали шутки по поводу фотки с удавом, поскольку кто-то подкинул на самое видное место журнал. Оберштайн, правда, заявил, что фото — просто шедевр, после чего шейминг сошёл на нет, но общаться с кем-то из ржавших над ним людей Райнхард принципиально не собирался.
Сложилась странная ситуация — у него никогда в жизни не было столько денег, как сейчас, но Мюзель просто не знал, на что и на кого их тратить. Не было ни времени, ни сил.
Недавно он случайно узнал от Гринхилл, что Джессика с Жаном назначили день свадьбы — и это его особенно разозлило. У Райнхарда было ощущение, что его все бросили. Он очень сильно скучал по Кирхайсу, даже пообещал себе, что будет, как нормальные люди, всегда называть его по имени.
После выхода первого сезона Мюзеля стали узнавать на улицах, у него появились фанаты и фанатки, но они все казались ему просто невероятно глупыми. Почему-то, кстати, особой популярностью он пользовался у несовершеннолетних девочек, геев и старушек, чье внимание казалось ему совершенно излишним. Вроде бы, они его любили, но это не имело никакого отношения к настоящим чувствам, к тому отношению, которое Райнхарду хотелось бы получить.
— Ты очнулся? — силуэт его чуть ли не единственного в последнее время не связанного с работой социального контакта застыл в дверном проёме.
— Да… — «за что он меня ненавидит?» — Вот нечего лицо кривить, Вэньли, я тебя не просил со мной сидеть.
— Я заварил чай, будешь? — проговорил тот с видом, будто делает величайшее одолжение.
— Очередная гадость? — Райнхард никак не мог забыть Вэньли чёрный по краям и ледяной внутри сэндвич, который тот просто пытался разогреть в микроволновке. Какой тёмной магией он добился подобного результата, оставалось загадкой. — Ладно, давай… — пригубив творение волшебника, Мюзель закашлился. — Это не чай.
— Я налил туда бренди, — пожал тот плечами. — Пей, тебе надо отогреться.
«Дрянь редкая.»
— Тебе-то что, — огрызнулся Райнхард, но «чай» все-таки выпил. — Ходишь с таким видом, будто желаешь мне сдохнуть…
— Если бы я желал тебе сдохнуть, — Вэньли бросил мечтательный взгляд куда-то мимо Мюзеля, на секунду став похожим на собственное фото в профиле, а не на зловещую тварь. Впрочем, теперь Райнхард предполагал, что за его пугающими выходками с самого начала стоял обычный «иракский синдром». — Ты бы уже. И хватит называть меня по имени, ты что, труднодоходимый?
— Не будь идиотом, это же твоё имя, что, слишком простое для тебя? — хамить ему было не лучшей идеей, но Райнхарда понесло. Возможно, количество бренди в выпитой им бурде превышало количество самого чая. — Считаешь обычных людей за грязь под ногами?
— Что? — Вэньли отрывисто рассмеялся. У него было еще другое, «темнолордское» имя, но Мюзель его не запомнил. — Посмотри на себя.
— На себя? — сути претензии Райнхард действительно не понял. — Да мне все равно, знаменитость я или нет, я вообще ничего не поменял в своей жизни после первого сезона… И я не умею делать такие вещи как ты…
— Ты настолько высокомерный, что считаешь свою работу недостаточно умной, и строишь из себя жертву, хотя куча народа мечтает оказаться на твоем месте, — Ян криво усмехнулся и сел на пол, прислонившись спиной к кровати, так что Райнхард теперь не мог видеть его лицо. «Что хорошего в том, что ко мне все относятся ни то как к кукле, ни то как к мальчику по вызову, а Оберштайн каждый съемочный день указывает на мою бездарность?!» — А еще тебе пофиг, что я просил не называть мое имя. И зачем было докапываться до моего отца?!
— Потому что я хотел узнать, кто ты! — Райнхард уселся на кровати, завернувшись в плед. — Мы видели статью про таро и имя в титрах фильма Оберштайна, подумали, что это ты. Почему ты так взбеленился?
— Слушай, на самом деле, извини, — внезапно ответил волшебник. При этом он поднял с пола ещё одну упаковку из-под чипсов и меланхолично закинул её все в тот же угол. — Не надо мне вспоминать, что я на самом деле Ян Вэньли, я начинаю срываться и причинять вред людям. Понимаешь, с отцом мы всегда плохо ладили…
— Как ни странно, понимаю, — не удержался от злой иронии Райнхард.
— Да уж точно… Короче, в детстве я ненавидел эту гребанную коллекцию антиквариата больше всего на свете, потому что она пользовалась гораздо большими любовью и вниманием, чем я. Чтобы ему стало не все равно, оказывается, нужно было всего лишь умереть… — он горько усмехнулся. — Один раз я взял там старую колоду карт таро. Я просто хотел их порезать. Эгоистично и тупо, но я ведь был ребёнком. Многое в этой коллекции, кстати, было подделками, но карты несли в себе силу, настоящую. Не надо мне было их трогать…
— Подделками?
— Да, неприятная история, — Вэньли запустил пальцы в волосы. — Поэтому ты меня так выбесил, кстати.
— Я просто хотел найти тебя, чтобы убедиться, что я не сумасшедший. Выглядело очень похоже.
— Я, пожалуй, удивлён твоими успехами.
— Без Кирхайса бы ничего не вышло, — «ничего я не считаю себя лучше других, не правда!» — Мне и в голову не пришло начинать искать с Оберштайна.
— Хорошая идея, но, по сути, вам просто повезло… — Ян замолчал. — На самом деле, — добавил он чуть погодя, — Не надо тебе было идти в этот сериал.
— Ты предупреждал? Карта Смерть… — Райнхард внезапно вспомнил, что это как раз Кирхайс ее поднял.
— Именно.
— Надо было и тогда слушать К… Зигфрида, — проговорил Райнхард с досадой. — Так что там у тебя вышло с колодой таро?
— Ну, я тогда ещё не знал, что отличаюсь от других — иногда я предчувствовал какие-то события, предметы вокруг меня падали и ломались, когда я злился или пугался, но все можно было списать на совпадения. А та колода… она что-то пробудила во мне, или я в ней, не знаю. Она была старая, начала прошлого века, вариант Райдера-Уэйта. Я дотронулся, меня словно ударило током, выпало две карты — Смерть и Башня, поражённая молнией…
— Вавилонская башня, — вспомнил Райнхард. — Вавилон в Ираке.
— Да, рядом с современным городом Аль-Хилла, там шли тяжелые бои в 2003, — Вэньли обернулся к нему. — Здорово, что ты знаешь. Никто не учит историю.
— Просто, Александр Македонский — мой любимый герой, а он там умер, в Вавилоне, — «Только что же говорил, что я считаю себя слишком умным и строю из себя жертву. А Македонский-то, похоже, прототип Лоэнграмма.» — Зачем ты вообще пошёл в этот Ирак? — в то время, когда США начали там боевые действия, Райнхард был совсем ребёнком, но обрывки репортажей по новостным каналам ему хорошо запомнились. Правительство и пресса ФРГ резко осуждали действия американцев.
— Сложный вопрос… ты знаешь, что после захвата Ирака множество бесценных исторических артефактов уничтожено или осело в частных коллекциях, потеряно для науки?
— Как Янтарный кабинет? — вроде, во время Второй Мировой такое происходило сплошь и рядом. — Можно догадаться.
— Я, кстати, не слышал об этом Янтарном кабинете, — Вэньли достал смартфон, видимо, намереваясь восполнить пробел. Мюзель никак не мог понять, почему он пользуется материальными предметами, но те остаются невидимыми для большинства так же, как и сам волшебник. Один раз он спросил об этой странности, на что получил туманно-недружелюбный ответ «интернет виртуален». — Я пытался использовать свои способности, чтобы защитить историю Месопотамии, сохранить хоть что-то для науки… Участие в войне казалось мне приемлемой платой. Я же не знал, что превращусь в Месламтаэа, когда умру. Можешь осуждать, но последний суд — всегда за историей. Погоди, тебе лучше? Может, есть хочешь?
— Только не твою гадость, её я точно не переживу, — Райнхард с содроганием вспомнил «сэндвич льда и огня». — Можно заказать что-нибудь… стоп, а ты вообще ешь?
Он несколько раз видел волшебника с алкоголем, но с едой — никогда. Отдельным вопросом было, откуда у Яна деньги, при том, что счёт у него точно имелся. Мюзель подозревал, что он хакнул какой-то банк.
— Мне не надо, но в принципе могу, — Вэньли пожал плечами. — Остались пиво, текила, вино и водка. А бренди больше нет.
— А чипсы? — Райнхард задумался, выбирая между пиццей, бургерами и китайской лапшой.
— Тоже кончились.
***
Райнхард проснулся от телефонного звонка. Голова раскалывалась — кажется, не следовало запивать водку пивом… Вэньли нигде не наблюдалось — наверное, уполз отсыпаться в какой-нибудь склеп.
— Да… — Мюзелю показалось, что сердце готово сломать ребра и выскочить из грудной клетки. — Моя сестра?! Хочет меня видеть?! — «а раньше не хотела.» — Вы уверены?
Почему-то вместо радости грудь сдавило дурное предчувствие. А может, это было просто похмелье…
========== Глава 21. Мир ==========
Eine Liebe zwei Pistolen
Eine zielt mir ins Gesicht
Er sagt ich hätte dich gestohlen
Dass du mich liebst weiss er nicht
© Rammstein — Roter Sand
— Не может быть! — воскликнула Фредерика обескураженно. — Сериал просто не может закончиться так! Пожалуйста, скажите, что сценарий фейковый!
Она думала, что ей нет никакого дела до сюжета сериала, но это оказалось не так. Финал был просто чудовищным, несправедливым и к героям, и к самой галактике. Неужели все смерти, вся война привели к такому?!
— Нас запомнят, не правда ли? — улыбнулся Оберштайн сухо, но в его ярко-голубых глазах плясали искры самого настоящего веселья.
— Может, лучше бы забыли? — скептически проговорила Хильда. — Да нам на премьеру финальной серии придётся от фанатов в бункер спрятаться. Или уже пора… от Фреди.
— Это, м, останется в истории, — заметил Оскар, бросив на Оберштайна косой взгляд из-под ресниц. — Раньше мне казалось, что герои смогут овладеть лыжнёй существования и не пасть в трансцендентную бездну, а теперь чувствую взгляд той бездны… — Гринхилл не удержалась от того, чтобы издевательски закатить глаза. — Но амбивалентность нарратива гибели моего героя от теракта культистов внушает дуалистичесные чувства… Неужели я не заслуживаю более эпичной смерти?
«Если я пристрелю тебя прямо здесь, это будет достаточно эпично, чокнутый?»
— Да пофиг на твоего персонажа, Оскар, — бросила она вслух. — Конец — вот что мерзко, вся эта война была зря? Лоэнграмм такой кровью завоевал галактику и умер молодым, чтобы после его смерти она снова развалилась, теперь не на две части, а на несколько?! И все снова вступили в бой?! И даже его маленького сына убьют, чтобы снова начать делить власть?! Чему такой финал может научить? Что лучше сразу завернуться в белую простыню и ползти на кладбище?
— Скажи мне, Фреди, — Оберштайн повернулся к ней. — Вот, очень понятный для тебя пример — война в Ираке. Зачем было завоевывать Ирак и свергать существующий там несправедливый, но стабильный режим, если страна надолго погрузилась в гражданскую войну и фактически утратила целостность? Знаешь, что такое Курдистан? Подумай об этом.
— Это не аргумент, в Ираке мы сражались за демократические ценности, — огрызнулась Гринхилл. Её разозлило упоминание реальной войны.
— Уж не хочешь ли ты сказать, что династия Лоэнграммов имеет какую-то демократическую ценность? — Оберштайн усмехнулся. — С этой точки зрения её гибель должна казаться тебе благом.
— Мне не кажется благом возобновление войны, это отвратительно! — снова огрызнулась Фредерика. — И убийство маленького ребёнка?! Зачем? Просто, зачем?
— Разве? — Оберштайн усмехнулся. — Вообще-то такие вещи должны обсуждать фанаты на форумах, наше дело — подкинуть им повод для этого, но давай попробуем. Видимо, сегодня ты за Мюзеля… Кстати, где златовласка?
— Он писал, что подойдёт позже, — отозвалась Хильда. — У него же кто-то в больнице.
— Да, значит ты за него, — режиссёр снова усмехнулся. — Дыры в сценарии, неправильная репрезентация войны… Так вот. Ты говоришь мне, что убийство малолетнего императора в финале отвратительно. Но подумай вот о чем, Фреди. Раздробленность — это конкуренция. Развитие торговли, технологий, договорных отношений. То, что никакой вариант Империи не мог дать галактики, понимаешь? И периодические мелкие войны намного полезнее для прогресса, чем мир и застой во всей галактике под военным контролем центра. Гибель малолетнего императора я фактически срисовал с гибели сына Александра Македонского, его, кстати, тоже звали Александром. Только он был все-таки постарше — его устранили в четырнадцать лет, но убиение младенца больше ужаснет публику и не ест хронометраж. После развала империи Александра, кстати, эллинистический мир начал активно развиваться и богатеть, погугли. Были отстроены великолепные города, например, эта… которую ИГИЛ взорвали…
— Пальмира, — подсказал Оскар.
— Именно. Династии падают, правители умирают — а мир, мир живёт, даже процветает иногда. Так что не стоит ползти на кладбище, Фреди. И все-таки, где Мюзель? Мне как-то не хватает его вечных рационализаторских предложений…
— Он не придёт, — раздался негромкий голос со стороны дверного проема. Фредерика вскочила. Стоящий там мальчик в белых джинсах печально улыбнулся. Гринхилл не сразу заметила, что теперь в его руке зажата белая роза. Он обвёл их взглядом, в котором читалось что-то похожее на сожаление, задержав на ней. — Не придёт больше. Правьте сценарий.
Ангел смерти медленно развернулся и вышел вон, а там, где он только что стоял, осталась лежать карта. Фредерика подбежала и подняла её.
— Двадцать первый великий аркан таро, Мир, — зачем-то сказала она вслух.
— Рано ползти на кладбище, — тихо проговорил Оберштайн. — Правители умирают, а мир живёт… значит, выводим на передний план персонаж Фредерики, только и всего. Тебе придётся завоевать галактику и умереть… Можно будет убить тебя родами, чтобы не менять сценарий сильно, например…
— Вы что, издеваетесь?! — воскликнул Оскар. Его разноцветные глаза сверкнули настоящей ненавистью. — Я терпел вашу златовласку, но если кого-то и развивать вместо него, то только моего персонажа! Персонаж Гринхилл с самого начала не представлял ничего большего, чем пейринг для него, ничего большего! Каким образом она может стать завоевателем галактики?!
— Но она стала неожиданной любимицей публики, — Оберштайн снова сухо улыбнулся. Это было преувеличением — в основном Гринхилл любили несовершеннолетние мальчики и лесбиянки. Все они казались ей просто невероятно глупыми. — Неожиданной, но не для меня, разумеется. У нее высокие рейтинги…
— Как вы можете думать о рейтингах?! — огрызнулась Гринхилл. Не выдержав, она выбежала из конференц-зала и набрала номер Мюзеля, но никто не взял трубку. Она почувствовала, как слезы подступают к глазам. — Эй, как тебя, Месламтаэа? Ты еще здесь?!
Никто не ответил ей.
***
Фредерика не поняла, как он ее выследил. Она же просто бродила по улицам, желая побыть в одиночестве…
— Гринхилл? — Оскар подошел откуда-то со стороны ее левого плеча. — Слушай, на самом деле я хотел извиниться. Я повел себя совершенно непозволительно…
— Мне наплевать на сценарий и персонажей, — помотала головой Фредерика. — И на рейтинги. Я не понимаю, почему для всех вас они важнее человеческой жизни…
— Потому что мир никогда не замечает отдельных людей, — проговорил тот печально. — Но на экране мы останемся… Это шанс стать чем-то кроме очередной букашки на теле матери-Земли.
Оскар протянул руку и коснулся ее щеки. Гринхилл хотела оттолкнуть его, но почему-то могла только смотреть ему в глаза. Они были не просто разного цвета — зрачки оказались вертикальными. Раньше она этого не замечала, хотя по сценарию у нее была с ним любовная сцена.
— Пожалуй, я бы мог сказать, что мне жаль твоего отца, — сказал он тихо. — Ужасная трагедия для таких вы с ним — столкнуться с тем, что не вписывается в ваши обывательские рамки… Поэтому он подписал тот приказ, отправил мальчишку на смерть, верно? — о чем он? «Что-то такое я уже слышала.» — Я своего отца никогда не знал, да он и не один из вас…