Дождь лил как из ведра. Банри подняла фонарь повыше в надежде разглядеть местность, но все было без толку. Она могла видеть предметы внутри светового круга, но за его границей царила тьма. Девушка выругалась сквозь зубы, открыла крышку фонаря и затушила огонь. Стало немного лучше. По крайней мере, теперь она различала деревья и другие объекты в темноте, но никаких признаков айлейдских руин не наблюдалось. Банри скрипнула зубами и вернулась на Золотую дорогу. Проклятый мальчишка! Неужели так трудно было дождаться ее в городе или хотя бы путь указать поточнее?! Да и вообще, не надо было соглашаться на его уговоры. Хотя довольно трудно отказать ребенку, который просит помочь его матери.
***
Не далее как сегодня утром, не успела она повесить на окно табличку «Открыто», как в дверь поскребся парнишка лет двенадцати, судя по одежде – из крестьянского сословия.
– Ты знахарка? – выпалил мальчик, когда Банри впустила его.
– Я предпочитаю слово «целительница», – отозвалась девушка. – Или «лекарка» на худой конец.
Парень молчал, разглядывая ее с ног до головы.
– Ты правда умеешь?.. – с сомнением протянул он. – Я имею в виду – людей лечить.
Банри хмыкнула.
– Не волнуйся, умею. Что у тебя болит?
– Не у меня, – покачал головой мальчик и добавил, поколебавшись: – Ты слишком молодая…
Подобное Банри приходилось выслушивать практически каждый день, и она почти привыкла. Но, как оказалось, это замечание в исполнении сопляка, который младше ее лет на шесть, не больше, звучало обиднее, чем обычно.
– Ты пришел сюда за помощью, или решил тратить мое время зря? – резко спросила Банри. – Уж извини, но у меня найдется дюжина дел поважнее, чем стоять тут и слушать твои рассуждения о моем возрасте.
Мальчик покраснел и потупился, но потом поднял голову и посмотрел ей в лицо.
– Моя матушка очень больна, – тихо сказал он. – Отец послал меня за помощью в город…
Банри перевела дух. Итак, у нее намечался клиент. Скорее всего малоимущий, раз мальчик обратился в ее лавчонку, но все-таки. Не в ее положении было пренебрегать пациентами. Да и клятва, в свое время данная Маре, этого не позволяла.
– Что стряслось с твоей мамой?
Подросток так долго молчал, глазея на свои потрепанные сандалии, что у Банри лопнуло терпение:
– Ну же. В чем дело? У нее жар, лихорадка? Может, кровотечение?
– Она… Она говорит плохие вещи, – выдавил, наконец, пацан.
Девушка слегка растерялась.
– Заговаривается? – уточнила она и, когда мальчишка неопределенно пожал плечами, пояснила: – Ну, то есть говорит бессвязно, непонятно, отвечает невпопад, так?
Мальчик отрицательно покачал головой.
– Нет, она понятно говорит, только… плохие слова.
– Плохие? В смысле ругательства?
– Нет… Не ругательства. Не всегда. Она говорит плохие вещи… Страшные.
Банри потерла лоб, признавшись самой себе, что ничего не поняла, и деловито спросила:
– Когда это началось?
– В конце прошлого года. Перед самым Фестивалем.
– Когда?! Но сейчас уже месяц Середины года! Почему твой отец только сейчас решил за помощью обратиться?
Ребенок глянул измученными глазами и еле слышно сказал:
– Она раньше… только говорила… плохое. Иногда. А теперь еще и делать стала.
Совершенно уверенная, что не хочет знать подробности, девушка, тем не менее, усадила мальчика на табурет, присела перед ним на корточки и заглянула в лицо.
– Что именно она сделала?
Подросток обеспокоенно оглянулся на входную дверь.
– Ты никому не скажешь?
Банри покачала головой.
– Нет. Не имею права рассказывать, раз собираюсь лечить твою маму.
– Ладно… – прошептал парнишка, и принялся рассказывать: – Ранней весной у нас пропала овца. Сначала мы подумали, что кто-то пробрался в хлев ночью и выкрал ее, но в округе нет хищных зверей, и чужаки в нашей глуши редко появляются, да и Валун, наш пес, не лаял. Так что отец решил, что, может быть, вечером ее не загнали вместе с остальными, и на рассвете мы пошли ее искать. Мы… все утро проблуждали, дошли даже до эльфийских руин на юге, правда внутрь не пошли, там все ходы были завалены, отец сказал, что овца вряд ли туда пролезет. Отец злился, солнце было уже почти в зените, а работать мы и не начинали. Я… я так устал, весна-то выдалась теплой, и было жарко, хотелось пить, и мама… в общем, мне не хотелось ее оставлять одну с Ливи – это моя младшая сестра. Короче, мне уже было все равно, что там с этой глупой овцой. Но отец сказал, что нужно напоследок пройтись на север и еще там посмотреть, может, она в долину сбежала.
Мальчик сделал паузу, сжав ладони в кулаки. Было очень тихо. Банри слышала, как в подполе среди бела дня скребутся обнаглевшие мыши.
– Мы ее нашли. Овцу, я хочу сказать. У того стоячего камня. Он прямо к северу от нашей фермы, ты, может, знаешь… Она… – Подросток осекся и облизал пересохшие губы языком. – Она была как будто наизнанку вывернута. А ее потроха разложены на всех этих камнях вокруг.
Девушка молча внимала его рассказу, не обращая внимания на затекшие от неудобной позы ноги.
– Я… как будто ослеп и оглох. Я раньше видел, как овец резали и свиней кололи, но там, у этого камня, все было так… так мерзко! Потом я услышал, как отец ругается. Он велел мне бежать домой, взять маму и Ливи и запереться в доме до его прихода. Я так и сделал. Я побежал. Я не хотел больше этого видеть. – Он судорожно вздохнул. – Отец вернулся на ферму вечером, сказал, что все убрал, а останки закопал. Велел мне помалкивать о том, что мы видели… Не говорить никому, особенно маме и Ливи… Потом, в следующем месяце мы недосчитались еще одной овцы. На сей раз отец пошел искать один. Он вернулся ближе к полудню и ничего не сказал, но на его рубахе была кровь… Когда неделю назад исчезла третья, я уже знал… знал, что это мама… И я видел, что отец тоже знает, просто не хочет верить. А позапрошлой ночью…
Парнишка всхлипнул, и по его грязным щекам потекли слезы.
– Я спал. И ничего не слышал до тех пор, пока Ливи не закричала, что ей больно. Тогда я проснулся и увидел, что в ее кровати никого нет. И мамы нет тоже. Я побежал к двери и увидел их. Мама тащила Ливи за руку, прочь со двора. Я разбудил отца, и мы побежали следом. Ливи и мамы уже не было видно, но мы с папой знали, куда идти… К тому каменному кругу. – Мальчик замолчал и вытер лицо рукавом. – Когда мы туда добрались, то увидели, что Ливи привязана к среднему камню, и она была совсем голая… И мама подошла к ней и… и… и подожгла ей волосы факелом!
Подросток расплакался. Он всхлипывал и пытался успокоиться, но тщетно. Банри смотрела на мальчишку, не в силах произнести ни звука.
– Что с твоей сестрой? – наконец выдавила она. – Если у нее волосы загорелись, это верная смерть…
Мальчишка судорожно вздохнул.
– Она живая, если ты об этом. Отец, как только увидел, к чему дело идет, сразу бросился ей на помощь. Свалил маму на землю, когда она попыталась ему помешать. Только Ливи с тех пор молчит, не говорит ничего. Она так кричала…
Банри выпрямилась в полный рост и поморщилась – боль в затекших ногах была почти нестерпимой.
– Девочка сильно пострадала? – деловито спросила она. – Телесно, я имею в виду.
Понятное дело, что о душевном состоянии и говорить не стоит. Оставалось только гадать, какой ужас испытал несчастный ребенок, когда родная мать попыталась сжечь ее живьем.
– Отец затушил огонь почти сразу, – отозвался парень, – но ожоги остались. Мы их охладили водой из ручья.
Банри кивнула и внимательно посмотрела на посетителя. Парнишка почти совсем успокоился, и только покрасневшие глаза свидетельствовали о недавней истерике. Он быстро отвел глаза в сторону, наверное, стыдился того, что разрыдался перед девчонкой.
– Мне нужно уладить кое-какие дела, перед тем как я смогу выбраться на вашу ферму, – проговорила лекарка. – Ты можешь меня здесь подождать, в лавке.
Подросток мотнул головой.
– Я не могу ждать. Мне надо вернуться домой как можно быстрее.
– Хорошо, – вздохнула девушка, – но тогда опиши, как дойти до вашей фермы.
Пока мальчик сбивчиво объяснял дорогу, на пороге аптеки обозначились новые клиенты. Банри слегка отвлеклась на них и упустила тот момент, когда малец сбежал. Продав пару микстур – от кашля и расстройства желудка, она спохватилась, но парня уже и след простыл. Только тогда девушка вспомнила, что ни разу за все время беседы не спросила его имени.
***
Теперь Банри почти в полной темноте стояла посреди глуши в Западном Вельде, поливаемая разразившимся ливнем. Когда мальчишка упомянул, что живет в нескольких часах ходьбы на запад от Скинграда, Девушка догадалась, что «эльфийские руины» – это Мискарканд, огромный айлейдский город, а каменный круг на севере – рунный Камень Атронаха со спутниками. Лекарка покрутила головой и пожалела, что нет грозы – молнии хоть на мгновение, но осветили бы местность. В очередной раз подумав, что это путешествие одна большая ошибка, она вернулась на тракт и вновь принялась вглядываться во мрак к северу от дороги. Все айлейдские постройки сложены из белого камня, значит должны быть приметны даже при самом скудном освещении. Банри медленно побрела по дороге на запад в надежде увидеть знакомые по описанию очертания.
Видимо, боги решили над ней сжалиться. Через несколько минут ходьбы Банри показалось, что за пеленой дождя что-то белеет. Воспрянув духом, она ринулась напролом сквозь заросли ежевики, отделавшись продранным плащом и десятком царапин, и едва не ударилась лбом об обломок плиты, бывшей когда-то частью айлейдской арки. Мискарканд. Девушка двинулась на север, стараясь держаться так, чтобы развалины древнего города находились по левую руку от нее, и, когда впереди замаячили приземистые постройки с видневшимися тут и там огоньками, и послышалось приглушенное расстоянием и стенами хлева блеяние овец, вознесла хвалу Восьмерым.
Решив сэкономить время, Банри не стала блуждать впотьмах в поисках ворот или калитки, а попросту перелезла через плетень, огораживающий всю территорию фермы, и огляделась. Построек было всего четыре: жилой дом, одно окно которого светилось тусклым светом, хлев с загоном, амбар и еще какой-то сарай, возможно сеновал. У его дверей возилась какая-то фигура в плаще с капюшоном. На земле рядом виднелся стеклянный фонарь, почти такой же, что висел сейчас на поясе Банри, только, в отличие от ее светильника, он был зажжен.
– Эй! – позвала девушка, обращаясь к еле различимому силуэту. – Прошу прощения, это ферма «Скальные осколки»?
Человек в капюшоне подхватил фонарь и резко повернулся, поднимая светильник на уровень головы. В слабом свете что-то тускло блеснуло, и Банри со страхом поняла, что в правой руке незнакомец сжимает топор. Девушка испуганно попятилась, поднимая ладони в успокоительном жесте.
– Я… Я безоружна. Я целительница из Скинграда…
Человек опустил топор и, приблизившись к Банри, осветил ее лицо фонарем. Девушка зажмурилась и прикрыла глаза рукой, но в следующий момент ослепляющий свет исчез, и незнакомец спросил:
– Ты та лекарка, к которой Сул ходил?
Сул.
Догадавшись, что это имя мальчишки, появившегося на пороге ее лавки этим утром, Банри сказала:
– Да. А ты его отец? Если так, то я хотела бы осмотреть твоих жену и дочь, если не возражаешь.
Фермер молча повернулся к сараю, знаком пригласив ее следовать за собой, и, приблизившись к двери, дважды стукнул по створке кулаком.
– Открывай! – позвал он.
Пока кто-то внутри возился, по всей видимости, с засовом, целительница не удержалась и недовольно осведомилась:
– Ты держишь больную жену в этой сараюшке?
– Нет, – буркнул мужик. – Она в доме. А тут, – он кивнул на строение, – дети.
Банри хотела поинтересоваться, почему так, но вспомнила рассказ Сула и промолчала. Дверь наконец открылась, и на пороге появился давешний мальчишка. При виде нее он разинул рот и изумленно выпалил:
– Ты пришла?!
Девушка улыбнулась:
– Ну да, я ведь обещала.
Отец Сула бросил на нее взгляд из-под капюшона и прошел внутрь. Банри последовала за ним, миновав стоящего в дверях мальчика. Он все еще глазел на юную целительницу.
– Тебя так удивляет, что я решила помочь твоим близким? – с легким раздражением спросила она.
– Просто… Просто другие, к которым я обращался, отказались.
Эта информация неприятно удивила Банри. Выходит, мальчишка заходил еще и к конкурентам. Хотя чему тут, собственно, удивляться? В конце концов, она была самой молодой из скинградских целителей и аптекарей, а людям свойственно судить о человеке по возрасту и внешности. Но больше всего девушку обеспокоил тот факт, что другие ее коллеги не захотели связываться с семейством из «Скальных осколков». Допустим, они не решились пользовать безумную женщину, но ребенку-то с ожогами могли помочь. Отрешившись на время от мрачных мыслей, Банри посмотрела на Сула и веско произнесла:
– Я – не они. Итак, где твоя сестренка?
Девушка решительно двинулась вглубь сарая, оказавшегося, как и она и предполагала ранее, сеновалом, но была остановлена хозяином фермы. Он откинул капюшон, явив довольно молодое лицо, поросшее густой щетиной, и сказал:
– Погоди-ка. Сначала договоримся об оплате. Я ценю, конечно, что ты пешком и в такую погоду притопала сюда аж из Скинграда, но заплатить много не смогу. Ферма-то с гулькин нос дохода приносит, мы едва концы с концами сводим.
Банри вздохнула. Старая песня. Не раз и не два ей приходилось работать задаром, потому что клиенты жаловались на текущее безденежье и обещали заплатить в будущем. Именами должников у нее уже была целая тетрадь исписана. Но, судя по состоянию и величине фермы, хозяин «Скальных осколков» нисколько не преувеличивал – он и впрямь едва зарабатывал на пропитание своим детям.
– Хорошо, – отозвалась Банри. – Сколько ты можешь заплатить?
Фермер пожевал губами, подсчитывая, и ответил:
– Двадцать монет.
Девушка закусила губу. Стоимость баночки мази от ожогов, которую она самостоятельно разработала и изготовила, была раза в два больше. Это не говоря уже о потраченном на дорогу времени и прочих обстоятельствах.
– Вот как мы поступим, – решила она. – Я осмотрю твою дочь и оставлю лекарства для нее, а ты заплатишь мне эти двадцать септимов и вдобавок к этому позволишь собирать травы и другие ингредиенты на твоей земле. Ну и немного овечьего жира тоже не помешает. Пригодится в качестве основы для притирок…
– Овечьего жира я тебе хоть сейчас дам, сколько унести сможешь, – нахмурился фермер, – но на моей земле ты вряд ли какие диковинные цветки найдешь.
– Не волнуйся, уверена, что найду много чего мне полезного.
Мужчина посветлел лицом.
– По рукам. – Он повернулся к дальней стене сарая. – Ливи там. Мы ей что-то вроде спальни устроили.
– Погоди! – влез Сул. – Ты сказала, что только Ливи поможешь! А как же мама?..
– Чтоб тебя, парень! – рассердился его отец. – Сколько тебе раз говорить, чтоб ты не лез во взрослые разговоры?!
– Все в порядке, – тихо сказала ему Банри и обратилась к мальчику: – Мне жаль, Сул, но, боюсь, я мало чем могу помочь твоей маме, если одно из двух моих предположений о природе ее болезни верное. У меня есть кое-какие лекарства, которые могут немного облегчить ее состояние… в ряде случаев, но боюсь, что вам придется обратиться за помощью в Императорский санаториум.
В Императорском санаториуме было специальное отделение для душевнобольных, которое располагалось в предместьях Имперского города.
Мальчишка всхлипнул.
– Так и знал! – выкрикнул он в отчаянии. – Ничего ты не умеешь!
И выбежал из сарая под дождь. Фермер угрюмо взглянул на девушку и буркнул:
– Извини его. Он не со зла…
– Да, да, – отозвалась Банри, проглотив обиду, – я понимаю. Где девочка?
Пострадавшая лежала на постели, собранной из больших брикетов сена, и покрытых сверху шерстяным одеялом. Рядом на соломе расположился большой лохматый пес, который при виде хозяина захлопал по подстилке хвостом. По просьбе Банри фермер осторожно разбудил дочь и усадил на покрывале. Сама Банри тем временем вытаскивала из своей сумки склянки с лекарствами и чистые льняные бинты и раскладывала все это на соседнем брикете. Успокоив ребенка несколькими ободряющими словами, она принялась осторожно разматывать тряпки, охватывающие голову девочки.