— Роза…
Она попятилась, пряча глаза. Ее руки дрожали, она нервно сглатывала.
— Зачем?.. Зачем? — шептала ученица. Кажется она от страха и злости на саму себя начала терять рассудок, потому что я услышал слова: — Вот так и разбиваются мечты… Когда за ангелом таится демон… Когда сила его проклятье и дар в тоже время… Маэстро… — ее глаза, переполненные слезами, устремились в мою сторону и смотрели так, словно девушка очнулась после тяжелой болезни. — Но и худжшее может стать лучше… Хочется, что вы научились видеть человека, судить его не по внешности, по силе или прошлому… — Роза заговорила совсем тихо, почти одними губами. — Лишь дела самого человека, его душа важны. Тогда даже нелетающая птица окажется в объятьях неба… О, Маэстро, я…
Меня передернуло: ее лицо снова перекосилось и… почернело! Глаза запылали огнем ненависти и страха. Господи, да она — вылитая я! За маской красоты скрывалось чудовище! Но я тут же устыдился этих мыслей, ибо она не была чудовищем: ни телом, ни душой. В ее словах и жестах были только тепло и забота. Но может ли ее… сила быть проклятьем, как мое лицо?
— Роза, — я сделал ей шаг на встречу, но девушка опять отошла от меня, — посмотри на меня.
Она покачала головой, крепко обнимая себя. Я видел, что она словно с чем-то борется. Пальцы Розы даже побелели от напряжения. Внутри нее словно что-то проснулось и просилось наружу, но она не давала. Не выдержав, она быстро скрылась за дверью своей комнаты. Я не стал ее беспокоить. И чего она так испугалась? К слову сказать, я тоже был напуган. Господи, я не заметил, как поставил себя на место Кристины! Уверен, она тогда в разгар моего безумия и ярости была напугана и… даже немного разочарована так же сильно, как я. Обдумав все хорошенько, я пришел к выводу, что мы с Розой похожи гораздо больше, чем я предполагал. Она владела магией, это точно. Но почему-то боялась своего дара… А может моей реакции?
Так мы стали жить порознь в одном доме. Если честно, еще месяц назад я был бы рад, что ученица не мельтешит перед глазами, но сейчас… Я иногда прислушивался к звукам из ее комнаты. Она пела. Особенно красиво у нее получалось, когда она грустила.
Дочь Света и Тьмы,
Рожденная любовью феникса
Учись быть одинокой.
Учись находить путь во мраке…
Кто будет с тобой?
Любить и заботиться…
Учись быть одинокой.
Отражение — твой лучший спутник.
Отвыкни мечтать, что в мире
Есть руки, что обнимут тебя…
Ты всегда знала —
Твое сердце не полюбит никто.
Так смейся одна
Дочь Света и Тьмы.
Учись быть одинокой,
Научись любить жизнь,
Которую проживешь одна.
Учись быть одинокой!
Жизнь можно прожить,
Жизнь можно любить
Одинокую…*
«Красиво… — думал я, положив пальцы на клавиши органа. — Похоже на… девиз что ли… Песня, передающая всю сущность ее судьбы и которая помогает смириться с нынешним положением. Совсем как моя «Никто не услышит».
Но грусть, уныние и депрессия затягивались. Я несколько раз звал Розу обедать, но в ответ была лишь тишина. Приходилось оставлять еду у комнаты: я думал, что она просто боится показываться мне на глаза. Мне не хватало ее компании, ее силы и решимости, колкостей и сарказма. И ее блюд конечно. Снова смеюсь. Да, Роза умеет сделать… спектакль даже из приготовления завтрака. Любит покрасоваться. Но готовит вкусно, в этом нет сомнений. И всегда при этом поет. Неважно — хорошо, плохо, просто поет и все. О, такие концерты были настоящей пыткой для моих ушей! Я не выдерживал, кричал, едва не бил посуду, а Роза все так же продолжала мне улыбаться. Ее улыбка… она была такой… такой… Для начала, искренней, нежной и такой доброй, что заходило сердце.
Я ничего о ней не знал: ни о родителях, ни о происхождении (хотя, наблюдая за ее манерой держаться за столом, предположил, что она из высоких слоев общества), ни о том, как она оказалась в Париже и чем занималась до того, как попала в мой дом. Как-то я попытался затронуть хотя бы тему ее родителей.
— Ты не скучаешь по родителям? По дому? — этими вопросами я как бы ненавязчиво намекал, что может ей пора вернуться домой.
На это девушка отвечала коротко.
— Нет, нисколько.
— Твой язык говорит одно, но глаза… — начал было я, но тут Роза так на меня посмотрела, что кровь в мгновение застыла. Я весь покрылся испариной. Больше мы к этой теме не возвращались. Мне это показалось странным, ведь раньше на любой мой вопрос она всегда отвечала подробно, местами туманно, но трогательно и с таким упоением, что часто забывала о моем присутствии. Не смотря на благородные манеры, Роза была не прихотлива, хотя и своенравна: мы могли часами спорить о чем-нибудь. Зачастую так далеко уходя от первоначальной причины спора, что все разрешалось само собой. Розу не смущало, что она находится в одном доме с мужчиной.
«Нет тут ничего такого, что повредит моей репутации. — Заверила она. — К тому же, вы не давали мне повода для беспокойства».
Однако ее женская жесть для нее значила все. Однажды, когда посреди ночи меня разбудили ее крики, чтобы попасть к ученице в комнату, пришлось буквально выламывать дверь. Господи, она своим… двойственным поведением сводила меня с ума!
И вот теперь, когда занавес сущности моей ученицы слегка приподнялся, она стала меня избегать. Может боялась встретить в моих глазах страх и отвращение? Я просто не мог найти другого объяснения. Я сам через все это прошел. Но в отличии от моего изуродованного лица магия Розы не несла в себе ничего опасного или отвратительного. Это была светлая магия! Я до сих пор ощущаю приятное тепло прикосновения этого голубоватого сияния. Я постучался к девушке.
— Роза? Роза, можно войти?
Ответа не последовало. Тогда я тихонько приоткрыл дверь и заглянул в комнату. Моя ученица мирно спала на ложе из цветов, прикрывшись покрывалом. Ее красивое и всегда румяное, сияющие детской радостью лицо было покрасневшим и влажным от слез. Мое сердце замерло в этот момент, клянусь! Я впервые видел ее слезы… На негнущихся ногах подошел и аккуратно присел на край кровати. Как же хотелось обнять ее сейчас, утешить, но я боролся с этим желанием. Не очень успешно, признаюсь честно, потому что руки мои медленно, но потянулись к Розе. Вдруг она вздрогнула во сне, но, к счастью, не проснулась. От моего чуткого слуха не укрылись ее слова:
— Мама, папа… Я скучаю…
Утром следующего дня я неспешно прогуливался среди серости и тишины. Нет, это был не Париж в дождливую погоду, а мой оперный театр. Сгоревший… Да, два года прошло после того пожара. С тех пор я ни разу не заглянул сюда. Странно, но разглядывая сгоревший почти до тла зрительный зал, ложи и сцену, я только сейчас испытал чувство отдаленно похожее на сожаление. И почему оно пришло спустя столько времени? Когда уже в нем нет никакого смысла. Ну, лучше поздно, чем никогда. Зачем я поджог оперу? Это был мой дом, место, где я раскрыл свой талант, обрел друга, ученицу и первую любовь. Первую? Ха, первую и… От моих тихих шагов испуганно вверх вспорхнул голубь. Единственные теперь обитатели Опера Популлер. Ну и я с Розой. Кстати, о ней… Я посмотрел на часы. Девушка не опаздывала еще, но я все равно нервничал. Я оставил ей записку, что буду ждать ее в опере. Ученица давно просила меня показать все, чем я жил в прошлом. Но я все отнекивался, переводил тему разговора. Я не хотел подниматься и снова видеть то место, где из-за моей оперы «Триумф Дон Жуана», оперы, что была воплощением огня, бури и отчаяния, в объятьях стихии оказался мой дом. Но уныние, в котором находилась Роза последние дни, заставили меня передумать.
— Маэстро?
Я обернулся. Роза стояла там, где не так давно была оркестровая яма. Вид у нее был… грустный, но это не портило ее красоты. Зеленый цвет платья подчеркивал золотые блики на волосах.
— Ты пришла…
— Конечно. Как я могла не прийти? Вы же пригласили меня на экскурсию по опере. Я давно этого дня ждала. — Девушка подошла к груде обгоревших досок, которые когда-то были креслами и осмотрела верхние места. — Итак, где здесь ложа №5?
— Хочешь посмотреть? Тогда прошу. — Я протянул Розе руку, и мы вместе поднялись на этаж выше. Я шел, и картины прошлого, как приведения, мелькали перед глазами. Лицо стало влажным, не смотря на то, что в театре было холодно. Но я не мог при Розе проявить слабость. Нужно быть сильным, чтобы вернуть этому необычному цветку его былой задор и цвет.
— Вот мы и пришли. — Объявил я, толкая дверь в любимую ложу. Дверь с грохотом упала, и поднялся столб пыли.
— Фух, как давно тут не проходила мокрая тряпка. Спасибо, — попыталась улыбнуться Роза, когда я, как джентльмен, жестом пригласил ее войти в ложу. — А вообще, не понимаю, чего вы так прицепились к этой ложе? Что в ней такого?
Я не стал отвечать, да это было и не нужно: Розе открылся вид на весь зрительный зал. С моей ложи она хорошо видела сцену, даже кусочек закулисья. Она с минуту смотрела на все это, потом обернулась на меня. Глаза ее, зеленые, как луговая трава, засияли восхищением.
— Так вот она значит какая — знаменитая ложа №5, Ложа Призрака… Маэстро, это невероятно! Правда! Даже после пожара это место… Оно прекрасно!
Я про себя торжествующе улыбнулся: получилось! Его ученица снова веселая. Но надо закрепить успех.
— Хочешь посмотреть еще? — Роза кивнула, и мы под руку, спустились за кулисы.
Я водил ее по коридорам и с видом знатока и «директора» рассказывал, что и где находилось. Смешил историями с балеринами, которые видели мою тень и визжали, как резанные свиньи, не забыл о Карлотте и ее «ква» во время оперы «Иль Мотто». Тут уж Роза хохотала, как ребенок: громко и с душой.
— Вы… вы серьезно? Она правда квакнула прямо на сцене? — спрашивала она, не переставая смеяться. Я лишь молча кивал, улыбаясь ее веселью.
— Простите, я просто как представлю… это. — Роза посмотрела мне в глаза. Нет, не мне, а сквозь меня. На ее лицо опустилась невидимая вуаль фантазии, она видела что-то другое перед собой сейчас, не меня.
— Знаете, учитель, может сейчас кажется, что это место такое пустое и одинокое. Но я чувствую запах грима, дешевых сигар, алкоголя… Слышу смех юных балерин и пошлые шуточки нетрезвой труппы. Зал наверняка еще помнит ароматы дорогих духов, кислинку и шипение шампанского, смех и перешептывания сливок общества…
Я слушал и смотрел на свою ученицу, не зная, что сказать. Порой она замечала то, что ускользало даже от моего взора.
— Может выйдем на сцену? — предложил я.
Девушка вздрогнула, видимо мое предложение вывело ее из состояния меланхолии.
— Пойдемте. Учитель… можно вопрос?
— Конечно. — Я поправил перчатку на левой руке.
— Я уже давно просила вас устроить мне экскурсию в Опера Популлер, но вы отказывались. Что заставило вас изменить решение?
Бах! Ловушка захлопнулась! И что отвечать? Нет, я не могу испугать ее правдой… смутить (все время забываю, что она ничего не боится!). Что же делать?
— Маэстро? — Роза наклонилась в мою сторону. Мы остановились в коридорчике, где до сих пор висели лоскуты от занавеса.
— Почему? — я шумно выдохнул. — Понимаешь, во всем, что тут произошло, виноват я. Ну, ты знаешь. Мне… страшно было подниматься в прошлое, где только боль, крики и… — я замолчал, потому что Роза взяла меня за руку. Темное, узкое помещение и мы с ней так близко друг к другу… Я смутился, глаза девушки напротив, ее искренняя улыбка заставляли мое сердце стучать быстрее. С трудом, проглотив ком в горле и прокашлявшись, я вышел на сцену.
— Странное чувство. — Призналась ученица. — Стоишь на сцене, и сердце в пятки уходит от волнения. Сыграйте что-нибудь, Маэстро.
Меня дважды просить не нужно было. Я начал ходить в углу сцены в поисках рычага. Я когда-то давно припрятал под половицами сцены целое пианино. Не помню уже зачем, но сейчас оно было как нельзя кстати. Слава Богу, оно не пострадало при пожаре. Я скинул полотно, открыл клавиши и нажал парочку. Все идеально! И тишину разрушили тихие звуки песни «Think of me» из Ганибала. Не знаю, почему я захотел сыграть именно ее. Просто соскучился по нежной и невинной музыке. Моя новая музыка, Музыка Жизни, которую я начал писать после наших с Розой прогулок рано утром, до рассвета или под луной, была такой же нежной и более настоящей. Пока я писал, создавалось ощущение, что я лежу на луговой траве, вдыхаю горьковатые ароматы и слушаю песню ветра. Я оторвал глаза от инструмента и увидел… как Роза, застыв на центре сцены, стояла, раскинув руки, и светилась! Да, ее кожа источала уже знакомым мне голубоватым светом с белым ореолам. Я зачарованно смотрел на девушку, не переставая играть. Кажется, любование Розой пробудило во мне огромную силу и вдохновение. Никогда прежде эта мелодия не звучала под моими пальцами так… с такой любовью! Но мою идиллию подпортил следующий поступок Розы. Точнее то, как она посмотрела на меня, когда повернулась лицом: невообразимое обожание, даже любовь, восхищение. Она глуповато улыбалась.
«Она смотрит на тебя так из-за твоей музыки… — твердил внутренний голос. — Ты властвуешь над ней и ее магией!»
Я всеми силами гнал эти мысли, из последних сил надеясь, что чувства, написанные на лице моей ученицы, настоящие. Боже, как сейчас она похожа на Кристину! Та тоже сначала смотрела с блаженством на лице, обожанием, любовью. Была готова отдаться морю ночной музыки. Тогда мне этого, казалось, было достаточно. Но теперь… Роза, что ты делаешь со мной?! Наш зрительный контакт затягивался: я все играл и играл, подгоняемый нежным чувством в сердце, а сияние Розы становилось от этого все насыщеннее. Как же мне хотелось ее поцеловать… Тут этот рай на земле нарушили голоса. Да, как же глупо было надеяться, что любопытные люди оставят мою обитель в покое. Я быстро нажал на рычаг, пряча пианино, и потянул еще не пришедшую в себя Розу прочь. Обратно к зеркалу. Но голоса становились все громче. Они нас услышали! Проклятье! Я с этими… совсем забыл об осторожности.
— Роза, держись. — Я придержал ее за талию, рванул канат, и нас дернуло наверх. Воздушных лестниц уже не было, но остался один потайной уголок, за пустой рамой. Мы встали в глубине убежища, окруженные темной тканью, прижавшись друг к другу. Я все время ощущал на себе взгляд Розы, но сам не решался посмотреть на нее.
— Они не собираются уходить. Маэстро, позвольте кое-что сделать.
И не дожидаясь моего ответа, Розу окутал бирюзовый туман, и на ее месте появилась большая красивая кошка. Животное мелодично мяукнуло и ловко прыгнуло на край рамы. Люди внизу ее заметили. Я слышал, как они ругаются, смотрел, как Роза, прекрасно играя роль, пошла по тонкой перекладине, потом спугнула голубя и лениво потянулась, мяукнув так громко, что посетители оперы рассмеялись. Потом развернулись и пошли в зал, смеясь над тем, что приняли кошачий хор за звуки пианино.
Мы шли по туннелю молча. Точнее молчал только я, а Роза взахлеб говорила о прекрасно проведенном дне. В моей голове пролетал вихрь, просто торнадо мыслей. И центром его была одна: после всего, что я увидел сегодня, испытал… Что толку себя обманывать?! Я влюбился в юное зеленоглазое существо, которое боготворило меня и было готово на любые безумные поступки. Она единственная смотрела на меня без страха, отвращения и жалости. Эх, никогда не думал, что смогу полюбить другую… Думал, что Кристина навсегда останется в моем сердце. Нет, она конечно осталась, но любовь, безумная и разрушающая, как пожар в сухом лесу, угасла наконец. Оставила мне только жалкий уголек от сердца и закаптившуюся душу. Пока не пришла Роза и не взяла уголек от сердца нежно, как живое существо. Благодаря ее заботе, оптимизму и доброте, я узнал другую сторону любви. Ту, что проснулась во мне только после жертвы Кристины… Но мог ли я осмелиться мечтать о взаимности от Розы?