— Что случилось, мой дражайший племянник?! — встревожился Алричи.
— Благородный дед, наш нежный и любящий Умбриох, прикован к постели в результате несчастного случая, да смилостивится над ним Жнец! Ему нужен ты, его любимый сын! Помоги ему, молю!
— Какое горе настигло нашу семью! — Алричи закрыл лицо руками, — Конечно, я приеду к нему! Прямо сейчас приеду! — он повернулся ко Ангуль, — Прости меня, возлюбленная, я вынужден покинуть вас!
— Ничего, ничего, — заверила его Ангуль, — Семья — это святое!
— Как сладки ваши речи и как правдивы! — заулыбался Алричи, — Но знайте, я не забуду, и, видят боги, вы встретимся, мы обязательно встретимся! Прошу вас, не лейте слёз, наша разлука лишь испытание для любви! Но настоящая любовь выдержит его!
Он вдруг замер.
— Подождите, не двигайтесь. Я хочу запомнить этот момент. Вы, стоящие в тени кипариса, снежинки в ваших черных кудрях, ваши маленькие ручки, сложенные на этой прелестной груди, эта горделивая осанка и ласковый взгляд. Не забывайте меня, прошу вас. Помните вашего покорного раба.
Забудешь тут, как же.
Он уехал с мальчиком, а Ангуль осталась стоять, согревая дыханием руки. Голова кружилась. Глазами было больно двигать. Пошатываясь, она вернулась домой. Странно, что домашние не выскочили из кустов.
Вскоре зараза распространилась по дому и заболели все. Особенно тяжело приходилось двойняшкам и жене Андуло. Бедная женщина совсем ослабла и теперь целый день лежала в постели и металась в бреду. Детей было кормить некому, они пили коровье молоко. Ангуль, отмучившись где-то с неделю, быстро пошла на поправку. После отъезда Алричи родители не успокоились, а наоборот, ещё активнее стали наседать на Ангуль с замужеством и дали ей месяц на поиски жениха. Жёны братьев осуждающе качали головой. Только Андуло относился с понимаем, за что Ангуль была ему очень благодарна.
Знахарка посмотрела на жену Андуло, которая была совсем плоха, и развела руками, сказав, что её дни уже сочтены. Отец обругал её и назвал глупой старухой, выставив на порог и не заплатив, а та поклялась не переступать порог этого дома. Андуло за это на отца рассердился. Так что матери пришлось поехать в другую деревню за лекарствами.
Погода ухудшилась. На улице было невозможно находиться. Ледяной ветер дул в лицо, снег забивался в рот и ноздри, ноги утопали в снегу по колено. Через две недели отсутствия матери жена Андуло скончалась. Андуло обвинил семью в её смерти. Он ударил отца и ушел из дому в лес на целый день. С тех пор Андуло и отец больше не разговаривали. Ангуль пыталась всеми способами их помирить, но у неё ничего не получилось. Так они коротали время в ожидании матери: злые, хмурые, скрывающие страх и разговаривающие только по делу. В доме стало очень тихо, и эту гнетущую тишину нарушали только завывание ветра да кашель и стоны больных. И так всегда: летом все беззаботны, все напасаются едой и хорошими воспоминаниями на зиму, а зимой мёрзнут, подсчитывают припасы, порой голодают и думают, переживут ли зиму. Деревни живут в одном ритме с природой и зависят от неё и её милости.
Мать вернулась через месяц с пустыми руками. В соседних деревнях тоже эпидемия. Все знахари, как один, подтвердили, что эта страшная болезнь — чахотка. Больных оградили от всех и избегали с ними контакты. А из больных были дети, отец и Андуло, решивший перед смертью поцеловать свою жену, наплевав на риск заразиться. Для них выделили отдельные комнаты, а сами спали в спальне родителей. Ангуль взяла заботу о больных на себя, ухаживая за ними и кормя их, присматривая за их состоянием, в то время как мать работала целый день, пытаясь хоть как-то прокормить семью.
Вскоре дети умерли. Отец и Андуло всё время кашляли кровью, метались в бреду, а их кожа была похожа на горячий воск. Они были бледны, как полотно, и только щеки были красными. Их губы были покрыты коркой. Они стонали, ослабевшие от своих кошмаров и болезни, их волосы спутались, щеки впали, под глазами образовались синяки, они осунулись. На больных было страшно смотреть. А Ангуль было страшно даже дышать, она старалась как можно скорее сменить компрессы, покормить их и произвести прочие действия ухода, и сесть подальше, присматривая, чтобы если что, придти на помощь. Февраль шёл медленно, в сопровождении невидимого ужаса, витающего в воздухе и тучей нависшего над деревней. Было так холодно, что не хотелось идти на улицу, так что выходили только по делу: что-нибудь продать, купить лекарства, неохотно поболтать с соседями и убедиться, что везде то же самое, что и у нас. Все безделушки уже давно продали, соседи, раньше помогающие друг другу, теперь заботились только о себе и своих родных, неохотно оказывая помощь даже в обмен на что-то. Изредка проходившим торговцам продавали всё, что могли пропадать, покупая еду и лекарства. На одну корку хлеба могли питаться весь день. И целыми днями мёрзли, ссорились и толкли сушёные травы, чтобы хоть как-то облегчить страдания больных, в глубине души понимая, что шансы на спасения невысоки.
В итоге выжил только Андуло. Эпидемия ушла из нашей деревни неслышными шагами, оставив горе, отчаяние и смерть. Мать на обряде сожжения тела рвала на себе волосы и клялась остаться безбрачной до конца жизни. Андуло едва держался на ногах, он опустил голову вниз, закрывшись отросшими и спутавшимися волосами и старался не смотреть на остальных. Никто не видел его выражения лица, но Ангуль знала, что он плакал. Ей тоже было грустно и больно. Отец так и не исполнил своего обещания собственноручно подобрать ей жениха. Она хотела избавиться от этой проблемы, но не таким же образом. Ангуль не проронила ни слезы, но её преследовало ощущение, будто её окатили кипятком и вскормили что-то горько-острое.
Весну все встречали безрадостно. Андуло всё ещё кашлял и ослаб после болезни. Он похудел и ходил грустный. Тень былого задорного красавца, любимчика женщин и любящего брата. На него было невозможно смотреть.
Как мать и обещала, замуж она не вышла. Работала теперь за четверых, редко с детьми разговаривала. Ангуль перестали капать на мозг с замужеством, но она предпочла, чтобы продолжили. С чем угодно. Лишь показать, что они ещё живы, что они не сломлены.
Лето наступило быстро и незаметно. Урожай после такой погодки был не очень хорошим. Но саранчи и болезней не было. Семью навещали сестры и Миоло. Они помогали чем могли. Миоло и Ангуль насильно тащили Андуло на праздники, на прогулки и гуляния. Знакомили с девушками. Но он словно погрузился сон, словно что-то в нём вдруг оборвалось. Не раз он говорил, что должен был умереть вместе с женой. Что он не должен был выжить. Никто не знал, что ему ответить.
Июнь подходил к концу. Мать вроде бы оправилась. Она говорила, что отец ей часто снится. Он говорит, что ему больно видеть её слёзы. Что смерть — это лишь этап. Что для любви не имеет значение ни пространство, ни время. Она либо есть, либо её нет. А остальное — лишь пустые отговорки. Мать часто просыпается в слезах. Но это не слёзы боли.
Андуло нашёл утешение в гончарном деле. Он целыми днями делает вазы, на которые рисует сцены из мифов. На одной вазе он нарисовал себя, жену, отца и детей. Они резвятся в саду. Ваза была потрясающе красивой, но он её не продал, а оставил себе, поставив в свою спальню.
У Миоло и его жены вскоре родился ребенок. Назвал он его в честь отца. Они часто навещали Ангуль и семью, и дом вскоре опять наполнился детскими криками. Но это были уже не те крики, не то лето. Как прежде, уже никогда не будет, мать уже никогда не будет напевать народные песни, топча виноград. Братья не будут подначивать друг друга подсмотреть за купающимися девушками. И Умбре с мужем уже не смогут сидеть на крыльце рядышком, плетя браслеты и улыбаясь в блаженном молчании.
Ближе к августу, ближе к тому самому дню Ангуль всё чаще вспоминала Цайиль и понимала, что решение принято. И что она о нем не пожалеет. Мать не стала её удерживать. После смерти мужа она многое осмыслила и поняла. Люди — это преходящее, а Природа вечна и постоянна. Как бы не было больно, не стоит удерживать людей, потому что мы находимся в маленькой лодчонке в штормующем море жизни и ничего не можем с этим поделать. Андуло обнял сестру так страстно и так крепко, что та поразилась. Уж от кого-кого, а от него она такого не ожидала. По щекам потекли слёзы.
— Прощай, сестра. Я был часто несправедлив к тебе, но я люблю тебя. Не держи на меня зла.
— И я тебя. Как я могу на тебя злится? Ведь… — она всхлипнула и вытерла нос.
— Ладно, хватит слёз. Береги себя.
— И ты себя береги. Смотри не вздумай наложить на себя руки или уйти, как это сделал муж Умбре, мир её праху.
— Никуда я уходить не собираюсь. Не дождешься!
Брат рассмеялся. За ним и Ангуль.
Затем она попрощалась с сестрами. Они много плакали и целовались среди кустов пиона, цветы которого они так часто собирали раньше. Сёстры умоляли Ангуль не уходить, но та была тверда в своём решении. Миоло, как и Андуло, обнял её и ещё поцеловал в лоб.
— Я не понимаю, почему ты решила променять спокойную жизнь на учения черной магии, но кто я такой, чтобы удерживать тебя? — сказал он дрожащим от сдерживаемых рыданий голосом, — Пусть тебя хранят боги и путь твой будет легок, а век длинен, — он приложил два пальца к моему лбу и благословил меня, — Обещай не забывать нас. Обещай, что ещё навестишь свою старушку-мать и братьев и сестер.
— Обещаю…
— Ладно, иди… Пока я не решил тебя удержать и потащить обратно в дом.
Ангуль ушла в лес. Ей хотелось обернуться, но она не сделала этого, потому что знала, что тогда передумает.
Широкая тропинка вела к темному лесу, виднеющемуся на фоне заката. Где-то вдалеке пела птица. Из травы доносился стрекот. Путь был ещё свеж в моей памяти, Ангуль без труда нашла ту поляну и те развалины. Как давно она не была здесь? Это место приносило успокоение. Впервые она заплакала. Не тогда, когда умерла Умбре. Не после смерти отца и всех остальных. Не на похоронах и не в те моменты, когда она смотрела на домочадцев и видела страшную пустоту в их взглядах. Сейчас. Тёплым летним днём, среди диких цветов и белокрылых мотыльков, в месте, где они так любили собираться в детстве.
— Тьма — это лишь обратная сторона света. Ночь — это лишь обратная сторона дня. Смерть — это лишь обратная сторона жизни.
Косы, теперь ставшие ещё длиннее, развевались на ветру. В чёрных омутах глаз отражалась луна. Ангуль и не заметила, как стемнело.
— То, что ты здесь, означает…
— Я согласна.
— Тысяча дохлых жнецов. Я так и знала.
Цайиль с усмешкой протянула мизинец.
— Выше голову, южаночка. Ты сильнее, чем думаешь.
Немного поколебавшись, Ангуль протянула мизинец ей в ответ.
— Я, Цайиль Тун-Хаым Цлок, повелевающая Черной Магией, согласна стать твоим наставником. Клянусь научить тебя всему что знаю и быть тебе ментальной матерью. Клянусь защищать тебя и оберегать от запретных знаний. Если ты сойдешь со своего пути и поддашься искушению, клянусь наставить тебя на путь истинный и не дать пропасть твоей душе.
Пока она говорила, Ангуль чувствовала, что что-то заструилось по её сосудам.
— Я, Ангуль арх Мараб, начинающая чернокнижница, согласна стать твоей ученицей, — она умоляюще взглянула на Цайиль. Та подмигнула. — Клянусь, эээ, вникать твоим наставлениям и постигать все знания, что должна постичь. Клянусь во всем слушаться тебя и следовать своему пути.
Затем она сказала что-то на незнакомом языке. Ангуль повторила за ней.
— Всё, отныне мы связаны, как учитель и ученик! — объявила Цайиль, — Обряд закончен, можешь отпускать.
Ангуль отпустила, изумленно глядя на новоиспечённую наставницу.
— Ну, не будем тянуть коня за хвост? Пойдём навстречу дальним землям!
*славьтесь, Боги!
====== Под чужими звёздами ======
<Лес не любит чужаков. Лес беспощаден к тем, кто не знает его правил и не уважает его. И лес древнее и сильнее людей, он — сила могущественная и старая, как сама земля, и в его недрах всякое может случится. Кочевники не любят леса и чувствуют себя в них чужими. Цайиль тоже поначалу так думала. Ей не нравилось, что густые кроны заслоняют небо, а толстые стволы преграждают путь. Тут не проскочишь на коне, тут легко можно спрятаться и подкрасться к незадачливому путнику. Но вскоре она научилась его понимать и уважать. Она вслушивалась в его шепот, вглядывалась в его зелень. Она чувствовала холод его мхов и аромат мокрой листвы. И он приглядывался к ней. Смотрел на неё глазами совы. Говорил с ней пением соловья. Пытался поймать её своими руками-ветвями. И одаривал её грибами и ягодами. А порой посылал ей своих детей — кроликов, куропаток и оленей.
Она с усмешкой смотрела на озадаченную ученицу. Несмотря на то, что та живёт почти вплотную к лесу, она не заходила дальше тех руин. Она не боялась леса, но и не понимала его. Как она не похожа на неё в её возрасте… Как дети из южных земель не похожи на детей из степи. Словно два разных мира.
Она очень нежная, эта южанка. Кочевник мог провести в пути весь день. Ангуль уставала после нескольких часов ходьбы. Цайиль месяц питалась тем, что Ангуль съедала за день. Еда, которую Ангуль принесла с собой, едва не обожгла глотку Цайиль. От еды, которую принесла Цайиль, Ангуль едва не вырвало.
Цайиль видела много земель и народов. Она видела деревни, занесённые снегом, и людей с кожей бледной, как у мертвецов, и с такими же странными белыми волосами. Они поклоняются Метели и Океану, едят костлявую солёную рыбу и жирных тюленей. Они мало говорят и двигаются, зато любят выпивку и разжигать костры. Цайиль видела и другие земли, пустынные, жаркие, полные зыбучих песков и колючих растений. В этих землях жили люди с кожей цвета шоколада и ночи. Они были пылкими и беспощадными, как и сама пустыня, и ездили на горбатых животных. Цайиль была в землях, где почти всё время шёл дождь, а люди жили в домах из камня. Они во всем полагались на свои города и, казалось, намертво приросли к своей земле. Каждый раз, приходя в новые земли, Цайиль удивлялась, насколько разными могут быть люди. Она даже видела земли, где жили не люди, но существа, им подобные и такие же разумные. Мир — большое и разнообразное место, и жизни не хватит, чтобы изучить его, чтобы обходить и объездить каждый его уголок.
Цайиль рассказывала обо всём этом Ангуль, а та смотрела на неё круглыми от удивления глазами. В них читалась неподдельная зависть, с какой часто на тех, кто всё время в пути, смотрят те, у кого не было возможности покинуть дом.
— Я — ветер. То тут, то там. Никто меня не удержит и ничто не привяжет, — говорила Цайиль. — Ноги вам даны, чтобы ходить, глаза — чтобы смотреть. Но вы всё сидите на одном месте и даже не смотрите по сторонам.
Лес закончился, внизу простиралась долина, накрытая ковром из вереска и васильков. В глади озера отражалось вечернее солнце, и ветер дул в лицо, принося запах дыма и жаренного мяса. Ангуль закрыла глаза, поставив лицо, огрубевшее от ветра и солнца, порыву ветра. Южный цветок, ещё только начавший распускаться, Цайиль не зря приметила её. Она чувствовала талант. Возможно, когда-нибудь это дикое дитя, дитя южных лесов, превзойдёт её. Возможно, она переживёт не одну битву, узнает не одну запретную тайну, не раз принесёт огромные жертвы на пути к своему могуществу. А может быть, упадёт, сражённая собственной силой и амбицией, и никогда не поднимется. Но сейчас она стояла на самом краю выступа, задрав голову, и её выгоревшие волосы развевались на ветру, а белизна юбки оттеняла смуглость её кожи.
Они подходили к пёстрым шатрам, около которых тренировались девушки и юноши всех возрастов и народов, стройные, поджарые, с мускулистыми телами и короткими волосами. Впервые Ангуль увидела магию в действии. То тут, то там, вспыхивало пламя, пролетала метель, сверкала молния или проносился ветер. Порой плескалась вода. Ангуль завороженно наблюдала за всем этим.
И тут мимо неё пронеслась струя пламени, едва не опалившая девушку. К ней подскочил парень шароварах. Его белозубая улыбка особенно выделялась на фоне кожи цвета шоколада.
— Нравится? — спросил он обомлевшую Ангуль.
— Что значит «нравится»?! Да меня чуть не задело! — возмутилась та.
— Но не задело же, — не смутился он. — Я такой же горячий, как этот огонь! Можешь убедиться в этом, — подмигнул он ей.