В глубине комнаты болталась троица техников жизнеобеспечения, обсуждая проблемы очистки воды. Она с трудом поборола искушение вступить в беседу. Слыша нормальный человеческий разговор, не включавший её, Наоми чувствовала себя голодающей, уловившей запах свежей еды, но неспособной попробовать её на вкус. Она не представляла, как сильно скучала по людям, пока не оказалась среди них. Увидеть, как в столовую вплывает Эмма, оказалось сущим облегчением.
За время отшельничества Наоми выяснила, что Эмма носила фамилию Панкара, прежде чем стать Зомороди по рабочему контракту с четырьмя другими людьми. На Европе в Солнечной системе, и на Сарасвати, одной из трёх обитаемых планет системы Тридеви, у неё жили братья и сёстры. До присоединения к Транспортному Союзу она работала в частной охране. У неё был кальян, способный функционировать при ускорениях до пяти g и в невесомости. И она всегда с радостью общалась с Наоми, отчего её компания ценилась дороже золота. Эмма притормозила у раздатчиков, взяла грушу чего-то неизвестного, и подплыла, чтобы остановиться рядом и принять ту же ориентацию в пространстве.
– Порядок? – спросила Наоми.
Эмма покачала открытой ладонью в жесте неопределенного ответа – более-менее.
– Капитан Бёрнхем не желает со мной говорить, а Чак – затыкаться.
– Навешала я на тебя проблем, – посетовала Наоми.
– Я их сама на себя навешала, – ответила Эмма, взламывая мембрану на своей груше. – Ты просто появилась, когда они рванули.
– Справедливо, – согласилась Наоми.
Поразительно, насколько приятно общаться без световой задержки. Даже если разговоры самые простые. Особенно если простые.
– Чак, похоже, порядочный человек. Он в подполье?
Эмма усмехнулась.
– Не годится он. Слишком нервный. Единственная причина, по которой он ещё не обдолбался эйфориками – он верит, что никто ничего не доложит комиссару на транзитной станции. У половины людей на корабле есть тайны, которые они хотели бы скрыть от пристального внимания, а другой половине с ними ещё работать.
– Как-то это шатко.
– А так и есть, – подтвердила Эмма. – Но мы используем то, что имеем. Кроме того, вся наша борьба на этом держится, разве нет?
– С чего ты взяла?
Эмма долго и сосредоточенно тянула из груши, потом пожала плечами и проглотила.
– На первом корабле, на который я попала после того, как ушла из Пинкуотера, старпом втюрилась в одного из механиков. Оба были почти детьми. Гормонов больше, чем крови. У компании запрет на нерабочие связи, но что с таким поделаешь? Старпом начала механика доставать. Через корабельную систему следила, кто где находится, в смену и на отдыхе. А механику не понравилось. Ну и сцепились они однажды посреди медотсека – крик, ор. Старпом расплакалась. Заперлась в каюте и не выходила два дня. И хороший старпом была, да и механик стоящий. Но обоих уволили. Потому что правила.
– Так ты видишь смысл подполья? – с искренней улыбкой спросила Наоми. – Борьба союза за свободу любовных драм?
– Легко создавать правила, – ответила Эмма. – Строить системы с совершенной логикой и строгостью. Всё, что требуется, – забыть о сострадании, да? А потом поместить туда человека, а если он ничего не всосал, то сам и виноват. А правила ни при чём. Только всё мало-мальски стоящее мы делаем с людьми. С дурными, глупыми, лживыми, необязательными людьми. Лаконианцы опять совершают ту же ошибку, что и всегда. Правила хороши, и отлично бы работали, будь мы каким другим видом.
– Такие слова я слышала от другого человека.
– Я за это умру, – сказала Эмма. – Умру за право людей облажаться, и всё равно рассчитывать на милосердие. Ты здесь не за этим?
Теперь Наоми видела другую женщину. Сжатые от гнева челюсти и боль в голосе. Интересно, не Эмма ли тот старпом. Хотя какое это имело значение?
– Каждого привели сюда собственные причины, – ответила она. – Не важно какие, важно, что мы здесь.
– Твоя правда, – согласилась Эмма.
Наоми рассмеялась, тяжело и горько.
– А вообще, слишком много времени я извела на людей, угрожавших пристрелить меня, если я не подчинюсь их правилам. Эту чашу я испила до дна.
– Пусть никогда не наполнится, – ответила Эмма.
Влетевший в столовую плосколицый человек с офицерскими нашивками скользнул по ним незаинтересованным взглядом, но узнав, уставился снова. Техники жизнеобеспечения посмотрели на него, на Наоми, и подались к выходу, по дороге побросав груши в переработчик. Офицер подлетел к раздатчику, заказал какой-то напиток – кофе, чай или мате – и больше не оглядываясь, покинул помещение. Но воздух, казалось, стал холодней от его неодобрения.
– Тебе всего хватает? – спросила Эмма, словно и не заметив этой пантомимы.
Однако в вопросе скрывался больший смысл, чем донесли слова.
– У меня всё хорошо, – ответила Наоми. – По крайней мере, до порта, а там...
– Мы переправим тебя в безопасное место. Но вот дальше...
Дальше она всё ещё останется преступницей, беглянкой. Мышью в поисках безопасной дыры. Вот что дальше.
– Я знаю. Может быть, Саба придумает для меня план.
– Подержу за тебя кулачки. А если что понадобится до тех пор, лучше обратись ко мне, а не к Чаку.
Эмма высосала из груши остатки пасты, причмокнула губами, и направилась к двери. Наоми задержалась в интендантской ещё на пару минут. Забирая в каюту грушу с чаем, она чувствовала себя виноватой, но лишь самую малость.
«Бикаджи Кама» – массивный корабль шестиста метров в длину и такой ширины, чтобы глядя на схему назвать его «приземистым». Несколько десятилетий назад его построили как паром, способный разом перевезти в какой-то из отдалённых миров достаточно людей и припасов для создания колонии. Вместе со зданиями, переработчиками, почвой, реакторами, топливом. Всем необходимым человечеству, чтобы пустить корни в недружественной инопланетной экосфере, исключая разве что моду и инструкции по охмурению механиков. Залы окрашены в казённый зеленый цвет, где уступов и поручней человек не касался неделями. Корабль ревниво берёг воду, вместо испаряющих линий рассеивая тепло пассивными радиаторами, отчего внутри сохранялась температура выше, чем нравилось Наоми.
Каютка была совсем крошечная. Меньше и контейнера, и некоторых кладовок на «Роси». Гель в дешёвом амортизаторе пованивал, а ширины кушетки не хватало, чтобы раскинуть руки. У астеров такой дизайн назывался «чувство локтя», потому что стоило руке соскользнуть за край амортизатора во сне, внезапное торможение легко выламывало её. Один из предыдущих постояльцев изобразил на антиударном покрытии жестокую перестрелку между двумя группами схематичных человечков, раскрасив круги на месте голов у одной группы, и оставив головы других блёклыми и пустыми. Наоми пристегнулась, и вошла в корабельную систему с фальшивого аккаунта, выданного Чаком, собираясь поработать.
Забавно, но с нынешним доступом она получала больше информации, чем из пассивных каналов, на которые полагалась раньше. Она старалась не злоупотреблять, и не поднимать больше красных флажков сверх уже поднятых. Её интересовали лаконианские комиссары и изменения в правилах надзора, а данные могло предоставить зеркало информационной базы Союза. К тому же эту же информацию могли искать, – и искали, – многие на «Каме». Отличался только её взгляд на результат.
Она ошиблась, сочтя отправку комиссара специфичной акцией именно для Солнечной системы. Они все ошиблись. Ещё один отправился на Оберон, и это в корне меняло расклад. Теперь, когда она знала, куда смотреть, рисунок складывался сам. Транзит грузовиков задерживался в «Медине», или их придерживали. Проверки прошли на всех судах, где системы жизнеобеспечения работали на предположительно максимальной нагрузке.
Пока это лишь догадка. Все источники открытые. Но если бы огромная волна лаконианских бюрократов тихо распространялась по всем колониальным мирам, без фанфар и лишней помпы создавая новый уровень инфраструктуры, это выглядело бы именно так. Один комиссар – частный случай. Два – в Солнечной системе и на Обероне, – угроза. Тайно установленный чиновничий аппарат присмотра за транзитными станциями, – эскалация. И если Лакония, продолжая тенденцию, усадит своих офицеров на корабли, конец их игре в напёрстки.
Она листала данные, выискивая упущения. Места, где её интерпретация могла оказаться неверной, или выводы могли измениться. Тянулась к призрачной надежде, словно пациент, сжимающий руку врача с вопросом «Но ведь стадия не терминальная, правда?»
Эмма приняла её вызов почти мгновенно.
– Нужно отправить сообщение, – сказала Наоми.
– Куда? – голос Эммы доносился поверх бессвязного бормотания других голосов.
– Наверх, – ответила Наоми. – Хочешь, чтобы я назвала имя?
После короткого молчания, Эмма спросила:
– Найдешь дорогу к командной палубе?
– Встретимся там, – ответила Наоми и сбросила соединение.
Когда мысли Наоми занимались отвлечёнными вопросами, она перемещалась быстрей. Словно тело, освобожденное от обдумывания положения, ориентировалось в ритмах корабля автоматически. Палубы плыли мимо, а она пыталась составить сообщение, которое прояснит ситуацию Сабе, одновременно запутав её для любого, кто перехватит лазерный луч в системе, или на ретрансляторах, которые перешлют его через помеху врат.
Голос Эммы она услышала на подходе к командной палубе. Резкий и грубый, как визг циркулярной пилы. Наоми поднялась на палубу и ухватилась за поручень, чтобы остановиться. Эмма зависла возле станции связи, скрестив руки и выпятив челюсть. Её оппонент, мужчина с сединой в бороде, которая была подлиннее, чем коротко стриженные волосы, отвел взгляд лишь на мгновение, чтобы взглянуть на Наоми и узнать её, а затем снова с отвращением уставился на Эмму. Судя по форме – капитан Бёрнхем. Техник связи съёжился между ними, словно мышь, оказавшаяся в центре кошачьей драки.
– Раньше моим ответом было «нет», – воскликнул Бёрнхем, выпятив подбородок в сторону Наоми. – А теперь, когда на моей палубе эта, мой ответ – хуй вам!
– Это ничто, – напирала Эмма. – Пятиминутная связь, луч к «Медине». Никто глазом не моргнёт, обычное дело.
– Это чересчур, – Он повернулся к Наоми. – И ничего не говори, ты. Я знаю и кто ты, и откуда, и я уже оказал тебе безоговорочное гостеприимство, со всей, бля, добротой родной бабушки.
– Вам есть что скрывать не меньше чем ей, – не унималась Эмма. – Всем известно о запечатанных каютах.
Техник связи вжался в амортизатор, словно пытаясь утонуть в геле и раствориться в нём. Наоми обратилась к капитану «Бикаджи Камы» со всем спокойствием и достоинством, которое сумела призвать:
– Я осознаю риск, которому подвергает вас и команду моё присуствие. И ценю то, что вам пришлось на него пойти. И я предпочла бы другой путь, если бы он только был. Но его нет. Вы вообще не должны были узнать о моем присутствии, если бы всё прошло, как задумано. Но вы узнали. А теперь мне нужно пять минут связи через ваш лазерный канал.
Бёрнхем поднял руки ладонями к ней. Хватит.
– Мэм, я не из подполья, хотя оттуда многие из моих людей. Я соображаю, когда нужно заткнуться и думать о своих делах. И не передам вас комиссару, но не путайте это с верностью. Я вытаскиваю из-под молотков свою жопу, и мне начинает казаться, что запереть вас в каюте и заварить дверь было бы лучшим вариантом, чем тот, который я выбрал.
– Это важно, – сказала Наоми.
– Корабль мой. И я говорю – нет.
Его взгляд затвердел, но в глазах плескалось столько же страха, сколько и злости. Наоми секунду прислушалась к себе. Давить дальше, или отступить? Эмма вздохнула, а борода капитана встопорщилась, когда его челюсть сжалась ещё крепче.
– Я понимаю, – На долю секунды Наоми встретилась глазами с Эммой, и они отплыли к переборке. Пока они ныряли в шахту лифта, Эмма тихо материлась.
– Прости за него, – сказала Эмма. – Козлина.
– Я заяц на его корабле, и из-за меня он рискует оказаться на лаконианском допросе. Требовать исполнения моих приказов действительно перебор. Я найду другой путь.
– Если хочешь, я помогу распаковать несколько твоих торпед. – Эмма почти извинялась.
– Я бы предпочла лазерный канал. Время может оказаться важным фактором. Но Эмма, в следующий раз будь поосторожней.
– Он и в следующий раз не передумает, – ответила Эмма. – Я летаю с ним достаточно долго, и вижу когда он упёрся. Он губами так делает, что... В покер я его легко обыграю.
– Я о другом. Ты ему сказала про пять минут разговора с «Мединой».
– Они всё равно узнали бы, куда отправляется сообщение, – не поняла Эмма. – Должны были узнать.
– Зато я не знала, что Саба сейчас на «Медине», а теперь знаю. И если меня поймают, это скомпрометирует его.
Эмма плотно сжала губы.
– Извини. Я думала, что... Прости.
– Мы ему сообщим. Уверена, что у него есть куда переместиться, на такой случай.
Эмма кивнула, выругавшись под нос. Даже раздумывая над способами доступа к коммуникатору, Наоми выкроила минутку для сочувствия к ней.
Терминал Эммы звякнул одновременно с её собственным. Ещё один звонок донёсся из коридора. Общекорабельная трансляция. Если не больше. Наоми открыла уведомление.
ВСЕМ КОРАБЛЯМ СОЮЗА: ВЫСШИЙ ПРИОРИТЕТ. ДВИЖЕНИЕ ЧЕРЕЗ ВРАТА ЗАКРЫТО ПО ПРИКАЗУ ВОЕННОГО КОМАНДОВАНИЯ ЛАКОНИИ. ПЕРЕХОД ЛЮБЫХ КОРАБЛЕЙ ЗАПРЕЩЁН ДО ДАЛЬНЕЙШИХ РАСПОРЯЖЕНИЙ. ТРАНЗИТ ПРИОСТАНОВЛЕН. КОРАБЛЯМ НА ПОДХОДЕ: НЕМЕДЛЕННО ОТОЙТИ ЗА ЛИНИЮ В 0.8 АЕ.
Эмма сосредоточенно перебирала данные, быстро переключаясь с одного интерфейса на другой, погрузившись в свой терминал, и не замечая, что дрейфует. Наоми схватила её за локоть и притянула к переборке.
– Что происходит? – спросила Наоми.
– Я не знаю, – покачала головой Эмма. – Но точно что-то большое.
Переведено: Kee
Глава 19: Элви
Переход из Текомы на высоком ускорении и в сознании оказался адской пыткой. Амортизатор превратился в тесный гроб. Перенасыщенный кислородом гель колом стоял в горле. Она твердила себе, что это как во сне, что утонуть нельзя, но раз в пару минут затылок сжимал очередной приступ животной паники. На протяжении большей части эволюции человечества, мутный вид изнутри на трубу без выхода считался последним видением умирающего от боли. И ромбовидный мозг отказывался соглашаться, что теперь всё иначе.
Странное дело, монитор она видела чётче и яснее обычного. Какие-то особенности рассеивания света в жидкости, или очевидный намёк, что пора скорректировать зрение, что тоже возможно. Она наблюдала безумный рывок корабля к кольцу, ведь зонды продолжали передавать данные. Пучки чудесных протонов, похожие на пузырьки в шампанском, фиксировались системой, а вращение звезды Текомы и её магнитные поля уже растянули часть новой материи в светящийся аккреционный диск. Почти прекрасный, если забыть, что он вот-вот станет причиной возникновения черной дыры, и вызовет гамма-всплеск, который убьет их со скоростью нейронного импульса.
В резервуаре с контролируемой плавучестью ускорение ощущалось не как давление, а как сжатие в большом и невидимом кулаке. Красные цифры полётных данных информировали о хрупкости её положения. Выжить в обычном амортизаторе на тяге в тридцать g – тоже самое, что пережить свободное падение с орбиты на груду ножей.
Обычная операция в середине полёта, когда «Сокол» погасил привод, перевернулся, и начал торможение, заняла меньше минуты. Всё, что испытала Элви, – мгновенное головокружение и быстро рассеявшиеся чёрные пятна по полю зрения. Животная паника снова проснулась, и Элви отчаянно пыталась загнать её обратно.
«ЭТОТ ОПЫТ МНЕ СОВСЕМ НЕ НРАВИТСЯ», отправила она Фаизу. Жутко бесило, что она не может говорить и слышать его голос.
Мгновение спустя пришло ответное сообщение:
«Я ЗНАЮ. САМ НЕ ПОНИМАЮ, ЧТО ВЫИГРЫВАЕТ – ПАНИКА И СКУКА, ИЛИ СМУЩЕНИЕ ОТ ЧТЕНИЯ ИНСТРУКЦИИ ПО БЕЗОПАСНОСТИ. ОКАЗЫВАЕТСЯ, МУЖЧИН СПЕЦИАЛЬНО ПРЕДОСТЕРЕГАЮТ ОТ МАСТУРБАЦИИ В ГЕЛЕ И ПОД ТЯГОЙ. ТОЛЬКО ПРЕДСТАВЬ, КАК МОГ ВЫГЛЯДЕТЬ ПРОТОКОЛ ИСПЫТАНИЙ.»
В жидкости очень трудно смеяться. Возможно, её муж не составил бы хорошую партию ни для кого, кроме неё. Но ей он подходил идеально.