В голове вспыхнули сотни возражений, но тут же угасли под взглядом пронзительных зеленых глаз.
– Да, сэр, – сказала она.
– Хорошо. Приступайте к работе с доктором Кортазаром и сообщайте мне о любых идеях и успехах.
– Сообщу, – сказала Элви, а Кортазар одновременно с ней произнес: «Мы сообщим». Трехо кивнул, будто они сказали одно и то же. А потом добавил, обращаясь к Элви:
– Если мой план действий вам не по душе, это легко исправить. Просто верните мне моего босса.
– Я попробую, – пообещала Элви.
Перед тем как отправиться из Государственного Здания в Научный Директорат, Элви решила ненадолго заглянуть домой. Хотелось проветрить голову, но ничего не вышло. Мысли продирались, будто через гель. Разболелась нога, и бессонные часы давали о себе знать, очень тянуло прилечь, теперь, когда у нее полно дел. А может, она просто поняла, что отпущенное на лечение время истекло, а она даже близко не в порядке.
Территория вокруг была прекрасна. Лучше самых роскошных курортов. Диковинные кожистые летуны, которых здесь называли нектарницами, вились над зданиями в вышине, больше похожие на летучих мышей, чем на птиц. Мимо пронеслось что-то вроде стрекозы, крылышки ее жужжали так же, и в то же время совсем не так, как у стрекоз с Земли.
Масштаб проблемы слишком велик. Так много миллиардов людей в стольких звездных системах, в одиночку такое не потянуть. Любому человеку. Наверно, потому Дуарте решил, что больше не будет человеком. И дочь его не будет тоже. Элви пожалела, что не стала математиком. Математиков не отправляли на Илос. А без Илоса она не оказалась бы лучшим экспертом по ранам реальности, которые оставили те темные твари. Ее не призвали бы в Лаконию. И она не была бы здесь. Одно маленькое решение по молодости – и вся жизнь сложилась бы иначе.
Когда она вывернула к своему двору, у входа в сад сидел Фаиз. Его нога заканчивалась ярко-синим коконом размером с ботинок, там уже начала отрастать новая ступня. Другую ногу он положил на скамью. А рядом, опираясь на спинку скамейки, стоял Джеймс Холден.
Словно почувствовав на себе ее взгляд, Холден поднял голову и помахал рукой. Выглядел он старше, и в то же время будто бы совсем не изменился. Она направилась к скамейке, все сильнее опираясь на трость. Гель в бедре жег огнем. Следующие несколько часов на ногах в лабораториях Кортазара представлялись кошмаром.
При ее приближении Холден с Фаизом коротко обменялись парой фраз, и Холден быстро зашагал прочь. Пока она добрела до мужа, он уже скрылся за живой изгородью.
Фаиз подвинул здоровою ногу, давая ей сесть. Под глазами у него залегли темные мешки, но улыбка осталась такой же веселой и сардонической, как в тот день, когда они познакомились. Или в тот, когда она вышла за него замуж. Или в тот, когда они чуть не погибли, потому что террорист заминировал посадочную площадку.
– Наверно, жизнь я прожила неправильно, – пожаловалась она.
– Знакомое чувство, – ответил он. – Но потом я смотрю на тебя, и понимаю, что что-то в моей жизни было верным. И плевать, даже если моя предыдущая инкарнация укокошила священника.
Она взяла его за руку, переплела с ним пальцы. Будущее уже не казалось таким мрачным.
– У меня сейчас состоялся очень интересный разговор, – поделился Фаиз.
– Как и я у меня, – ответила она. – Но мой разговор засекречен, так что рассказывай первым.
– Ну, он был ужасно уклончив, но по-моему наш старый друг Холден только что сообщил мне, что Кортазар замышляет убийство.
Переведено: grassa_green
Глава 27: Тереза
Все стало по-другому. Она пыталась притвориться. Что отец всего лишь болен, как иногда случается с нормальными отцами. Встала утром, увидела рядом Крыску. Как обычно, прошлась по садам Государственного Здания. Все обращались к ней точь-в-точь как всегда, кроме знавшего правду Илича.
Скорее всего, думала она, все считают, что отец проводит углубленные консультации с лучшими умами империи по поводу происшествия с «Тайфуном». Люди верили в отца. Он был сутью Лаконии. Ей показалось, что охранники слегка вытянулись, когда она прошла мимо. Что повара в столовой приберегли для нее лучшие угощения. Не потому, что она заслужила. Просто она была ближе всего к нему, а они хотели показать свою пользу. Их напугало то, что они видели. Ее тоже. Но их истории заканчивались словами «все будет хорошо», а ее – нет.
Ближе Илича у нее никого не осталось, но теперь он чаще уходил, и реже проводил время с ней. Когда они виделись, единственным уроком становились новые правила. Ни с кем не говори о высоком консуле. Не показывай страха. Не покидай территорию Государственного Здания.
Она пробовала смотреть новости и любимые фильмы, но сосредоточиться на них не выходило. Пыталась читать любимые книги, но слова скользили мимо сознания. Пробовала изо всех сил бежать вдоль стены, чтобы боль и изнеможение отняли саму способность что-то думать или чувствовать. Это хотя бы как-то помогало забыться.
После обеда или перед ужином она приходила посидеть с отцом. Келли купал и одевал его, так что когда бы они ни пришла, он выглядел подтянуто и опрятно. Она садилась рядышком за стол и на его дисплеях прогоняла несложные математические доказательства или схемы древних битв. Иногда, словно в глубокой задумчивости, отец кивал на изображение. Иногда поглаживал воздух вокруг ее головы, будто что-то там видел.
Она поймала себя на том, что внимательно изучает его. Разглядывает. Кожа на его щеках огрубела из-за старых шрамов от акне. Волосы на висках немного поредели. Кожа под подбородком стала дряблой от старости. И другие признаки. Опалесценция, которая порой заставляла его кожу сиять перламутром, а порой исчезала вовсе. Грозовая тьма в его глазах.
Чем больше она наблюдала, тем меньше он напоминал ее отца – великого человека, шествующего и через вселенную, и через собственную жизнь Терезы с непреклонностю бога – и все больше… просто кого-нибудь. Хуже всего становилось, когда он выглядел грустным. Или испуганным. Он не замечал, как она плачет.
Илич делал, что мог.
– Извини, что мы мало видимся с тех пор, как… ну, с тех пор как.
Они сидели у фонтана, где он объяснял ей, что такое водоизмещение. Как заставить плавать что-то, что тяжелее воды, сделав его пустым. Она смотрела на рябь на поверхности воды и думала, всплывет ли она сама.
– Все нормально, – ответила она. – Я понимаю.
Его кожа казалась пепельной. Глаза – водянистыми от усталости и стресса. Улыбка осталась той же. Раньше Тереза думала, что его улыбка значит, что он ее не боится. Теперь казалось, что это всего лишь хорошо подогнанная маска.
– Не знаю, поможет ли, – сказал он, – но отчасти то, что ты сейчас чувствуешь – нормально. Каждый рано или поздно проходит через момент понимания, что его родители – всего лишь люди. Что эти легендарные в его жизни личности тоже борются и сомневаются. Что стараются изо всех сил, сами не зная, к чему стремиться.
Гнев в груди Терезы стал первым теплым чувством за много дней.
– Мой отец – правитель человеческой расы, – сказала она.
Илич усмехнулся. Он что, всегда так хихикал, и она только сейчас это заметила?
– Да, это кое-что меняет. Но я не хочу, чтобы ты чувствовала себя одинокой.
«Может, тогда что-нибудь сделаешь, чтобы мне не быть одинокой? – промолчала она. – Или ты думаешь, мне достаточно твоего сочувствия?»
– Знаю, хранить такой секрет тяжело, – сказал Илич. – Мы делаем это по единственной причине – ты и твой отец крайне важны.
– Понимаю, – ответила она, представив, как он станет выглядеть, если утопить его в фонтане. – Все будет хорошо.
В эту ночь она не спала. Ее заразил гнев, тот самый, что так удивил ее в Эльзе Сингх. Как только Тереза укладывала голову на подушку и закрывала глаза, тотчас начинала ругаться с Иличем. Или с Кортазаром. Или с Джеймсом Холденом. Или с отцом. С Коннором. С Мюриел. С Богом. Даже когда ей удалось немного забыться, через минуту она проснулась от боли в крепко стиснутых зубах. «Серьезно? Ты – одна из самых злобных личностей, каких я только знаю, Кроха,» – сказал Тимоти у нее в голове. Теперь это казалось правдой.
В полночь она встала. Крыска дважды стукнула хвостом по полу.
– А ты хули так радуешься? – рявкнула Тереза.
Хвост Крыски замер, седые собачьи брови поднялись в недоумении. Тереза включила государственный новостной канал и стала смотреть, как Лакония издает успокаивающий шум профессиональными голосами. Ремонт ретрансляторов во вратах уже ведется, коммуникационную сеть восстановят в течение нескольких недель. Вскоре после этого продолжится нормальная торговля между мирами. До тех пор высокий консул будет в каждом конкретном случае лично определять, какие именно корабли значимы для империи настолько, чтобы разрешить им транзит. По данным Научного Директората нет никаких признаков, что трагедия в пространстве колец, унесшая столько верных лаконианской мечте жизней, повторится. Ложь, полуправда, выдумки и прочее дерьмо.
Сердце Терезы разрывалось от горя и гнева, а над ними шире неба нависало чувство сокрушительного предательства, которое она никак не могла понять.
Крыска беспокойно тявкнула. Тереза оскалила зубы в ухмылке.
– Мне нельзя говорить правду. Нельзя ничего чувствовать. Покидать комплекс тоже нельзя, – сказала она. – Мне ничего нельзя. А знаешь, почему? Потому что я крайне важна.
Тереза встала, подошла к окну, открыла. Крыска нервно оглянулась.
– Ну, – сказала Тереза. – Идешь, нет?
Она еще никогда не уходила из комплекса ночью. В темноте все казалось больше. По земле ползало множество насекомоподобной мелюзги, собираясь в рисунки из светящихся линий под ногами Терезы, словно сухая рябь на поверхности земли. Холодный ветер шуршал меж голых деревьев. Вдали послышался чей-то зов, похожий на звук флейты. Ему ответили два таких же, еще дальше. Ветер нес запах перца и ванили. Илич как-то говорил ей, что химия Лаконии настолько отличается от той, в которой развивалось человечество, что люди, стараясь как-то понять этот мир, из-за дезориентации начинали чувствовать запахи, которых на самом деле не было. Тереза выросла здесь, и ей они казались совершенно нормальными.
Крыска рысила рядом, каждые несколько шагов косясь на Терезу, словно спрашивая: «Ты уверена?» Тереза знала дорогу на гору как свои пять пальцев и совершенно не боялась сбиться с пути.
Илич в ее воображении ругался и брызгал слюной. Говорил, что правила существуют не просто так, а для ее безопасности. Что она не может просто брать и творить что пожелает и когда пожелает. Он должен уже знать, что она ушла. Плюнула на его правила. Хотя бы ради этого уже стоило уйти. Ну что он сможет сделать? Запрет ее в комнате? Когда отец придет в себя, Иличу придется отвечать за все, что он сделал за это время. Отец знал, что она уходила из комплекса. Если уж он не останавливал ее, Илич тоже не посмеет. Он только устанавливает правила, соблюдение которых не может обеспечить. Закон без наказания – не закон. Просто пшик.
Она поняла, что уже близко, когда живая изгородь зашевелилась, и на нее виновато уставились луковичные фальш-глаза ремонтных дронов. Они разразились серией нисходящих щелчков – очевидный вопрос, на который у нее не было ни ответа, ни времени. Крыска, которая обычно принималась лаять и пытаться играть с дронами, сегодня ночью все внимание отдавала Терезе.
Дроны пошли вслед за ними в каньон. Держаться тропы в глубокой тьме было непросто, но Тереза все равно шла вперед. Она зашла так далеко, и теперь ее начали одолевать сомнения. Что, если она перепутает пещеры и спугнет какого-нибудь спящего местного зверя? Что, если Тимоти не окажется на месте? Высоко в небе переливались и сияли строительные платформы. Прищурившись, можно было разглядеть даже «Вихрь», третий корабль класса «магнетар». То есть нет. Теперь он второй. Опять послышалась флейта, на этот раз ближе. Жаль, Тереза не захватила фонарь. Не подумала, что звезды будут светить так тускло.
Она нашла глубокую тень, судя по всему, под уступом из песчаника. Шагнула в нее, вытянув руки в стороны. И уже через пару шагов разглядела свет пещеры. В пещере было и светлее, чем ночью на улице, и теплее. Дроны шли следом за Терезой, ну или другие такие же уже сидели здесь изначально. Она их не различала.
Сердце забилось быстрее. Она точно знала, что вот сейчас завернет за последний угол, и обнаружит, что лагерь Тимоти исчез.
– Тимоти! – позвала она дрожащим голосом. – Ты здесь?
Справа раздался металлический щелчок, и из тени выступил Тимоти с пистолетом в руке. Он покачал головой.
– Тебе нужно быть осторожней, Кроха, – сказал он. – Мои глаза уже не те, что раньше.
Выражение лица Тимоти и то, как небрежно он держал пистолет, были до того комичны, что Тереза рассмеялась. И не могла остановиться. Смех, казалось, жил собственной жизнью, веселье рвалось из нее с неудержимым жестоким буйством. Растерянное выражение на лице Тимоти лишь добавляло смеха. Она стонала, согнувшись пополам и держась за бока, и в какой-то момент заметила, что больше не смеется. Плачет.
Тимоти смотрел на нее так, словно она рожает, а он и близко не врач. На лице его ясно читалось, что он готов сделать что угодно, чтобы помочь, но вот только неясно, с чем. В итоге нашлась Крыска – подошла и прижалась к Терезе большой, тяжелой, покрытой мехом головой. Буря эмоций пронеслась и исчезла, Тереза почесала ухо собаки, а дроны устроили тихий вопросительный хор, понимая, что что-то сломано, но не зная, как это починить.
– Так, ладно, – сказал наконец Тимоти. – Трудная ночь. Понимаю. Давай сначала. Ты можешь… не знаю, что ты можешь, но я хочу присесть, так что давай-ка на исходную.
Ее руки и ноги отяжелели после прогулки, но от сердца отлегло. Словно она пошла весь этот путь для того, чтобы кто-то увидел, как она сломлена, и пусть ничего не изменилось, но что-то стало лучше.
Здоровяк сел на кровать и потер глаза. Она села напротив на железный ящик, руки на коленях.
– Вообще, – сказал он, – я на самом деле не знаю, как поступают в таких случаях. Но думаю, по-правильному ты должна рассказать мне, что тебя беспокоит.
– Столько всего случилось.
– Правда?
И она рассказала. Рассказала все. От плана отца «око за око» с исчезающими во вратах вещами до гибели «Тайфуна», заговоре с целью сокрытия болезни отца и о том, что он превратился в ошеломляюще пустое место. Чем больше она говорила, тем легче ей это давалось. Тимоти почти все время молчал, лишь задал пару вопросов о том, о сем. Он просто отдавал ей свое внимание и ничего не просил взамен.
В конце концов слова кончились. Горе в груди Терезы никуда не делось, никуда не делась ни боль, ни тяжесть, но каким-то образом оказалось, что все это можно вынести, чего раньше и в помине не было. С сухим звуком, словно пыль прошуршала по оконному стеклу, Тимоти провел ладонью по лысой голове. У входа в пещеру радостно залаяла Крыска.
– Да, полный отстой, – сказал он. – Бывает.
– Зато потом все образуется. Да?
– Иногда. А иногда за одним бутером с дерьмом сразу идет другой. – Он пожал плечами. – Ну а что делать? Других развлечений в городе нет.
– Я просто хочу…
Тимоти вскинул руку, призывая к тишине. Крыска залаяла снова, словно увидела друга. А потом послышались голоса. Тимоти сгреб в ладонь свой пистолет и остановил взгляд на входе.
– Все в порядке, – сказала Тереза. – Они, наверное, просто следили за мной.
Тимоти кивнул, но вряд ли он ее слышал.
– Следили за тобой?
– Во мне маячок. Они вживили мне маячок, как тебе такое?
Его глаза распахнулись шире, буквально на секунду.
– Ой, Кроха. Не думал, что так все обернется.
Она и сама не сказала бы, что читалось в его лице: грусть, веселье, или и то, и то разом. Может, смирение.
– Ты должна лечь на пол. Прижмись к нему изо всех сил. Закрой уши руками, ладно?
От входа донеслось резкое и жесткое: «Кто там?»
– Нет, все в порядке. Они не станут злиться на тебя, – сказала Тереза, и из темноты возник полковник Илич с винтовкой в руке. За ним шли три охранника из Государственного Здания.