Обглодыш, кажется, быстрее Камня уразумевший, что к чему, молча достал из седельной сумки скрижаль и положил ее в изголовье больного:
— Это должно помочь! — с уверенностью проговорил он.
Царевна благодарно кивнула, пряча мокрые от слез глаза.
— Не плачь, госпожа, — осторожно тронул Камень ее за рукав. — Волей Великого Се все еще обойдется!
Девушка тихо и жалобно всхлипнула.
— Почему это всегда должен быть именно он? — не скрывая отчаяния, проговорила она. — Почему одни получают звания и награды, а на его долю достаются только боль, кровь и незаслуженные обиды?
— Под этим небом он заслужил немало и наград, — не без гордости заметил Камень, имея в виду, конечно, кольца доблести.
— А сколько новых ран! Я же видела шрамы!
— Такова доля воина, — пожал плечами Камень. — Иные погибают в первом же бою, а твоего Ветерка Великий Се хранит.
— Хранит? — переспросила она. — Для чего? Для новых испытаний? Что выпытывали эти? Неужто им мало было клеветы, которую они возвели не только на него, но и на добрых людей, давших ему, изгнаннику, приют? Что они хотели узнать? Потайной ход, ведущий в Гнездо Ветров, место, где сокрыты Молнии Великого Се?
— Пока что только место, где скрываешься ты, госпожа — сказал Камень.
Царевна побледнела.
— Ты хочешь сказать… — начала она.
— Я хочу сказать, что, если бы пытка могла его сломить, солдаты давно были бы здесь.
Ветрок неудобно повернулся и застонал во сне.
— Олег! — жалобно позвала она его, называя неизвестным в Сольсуране надзвездным именем.
Ветерок не отозвался.
— Только бы добраться до Гнезда Ветров, — озабоченно проговорила девушка. — Под защитой его стен он сможет хотя бы отлежаться. А там подоспеет моя сестра. Она сумеет его вылечить.
Камень удивленно приподнял правую бровь, но вслух говорить ничего не стал. Могучий Утес знал, что до того, как встретить царя Афру, царица Серебряная была замужем за одним из вестников, погибшим в надзвездных краях. Незадолго до того, как отправиться в Сольсуран, вскоре после гибели мужа она родила дочь, которую оставила на попечении его и своих родителей.
Вот почему красавица Лика так походила на царевну. Неудивительно и неравнодушное отношение к девушке со стороны княжича, о котором с такой ревностью упоминал остробровый Глеб. Вот только почему-то русоволосая дева походила лицом не на мать, а на покойного сольсуранского царя, к которому, казалось бы, не имела никакого отношения. Впрочем, говорили, что избрать в мужья царя Афру посланницу из надзвездных краев в какой-то мере побудило сходство владыки Сольсурана с ее покойным мужем.
Могучий Утес знал, что, исцелив Обглодыша, русоволосая Лика ненадолго отправилась на огненной колеснице к звездам. Скорей бы она возвращалась, ибо, если сольсуранские народы поверят в клевету и начнется усобица, чудодейственные лекарства надзвездных краев понадобятся не для одного Ветерка.
Помогла ли оберегающая сила потаенного имени, начала ли являть чудо исцеления скрижаль или молодое, крепкое тело Урагана откликнулось на тепло, покой и заботу, но прошло немного времени, и маска страдания покинула лицо воина, черты его смягчились, дыхание выровнялось, веки смежил спокойный, оздоровляющий сон.
Царевна накинула на него еще и свой плащ, а сама устроилась рядом, карауля его от боли и беды.
***
Метель улеглась к утру, когда алый зенебок Владыки Дневного Света показал свои рога из океана времени, и вершины гор победно загорелись всеми оттенками золота и пурпура. Ветер растранжирил за ночь свирепость и мощь и, вырвавшись наконец из плена гор, улетел в травяные леса танцевать на верхушках стеблей и баюкать в своих гнездах птиц. Заметно отощавшие облака выпряденными куделями легли на склонах гор, пустыми мешками повисли на всех трех рогах великана.
Камень шел по обледенелой, скользкой, как хорошо отполированный клинок, горной тропе. Он испытывал безотчетную радость от того, что тьма побеждена, а чудовища, которых она породила, прикрывшись белой пеленой тумана, уползли в глубокие пропасти, затаились в трещинах и ущельях, что кровь поверженных чудовищ омывает совершенно чистый свод небес, а значит, зарождающийся день будет ясным и ярким. Впрочем, для Камня и его спутников этот день сулил новый тяжелый переход через горы и путешествие по владениям рода Земли. Как еще приближенные старого Дола встретят отвергшего дочь их вождя Ветерка? Пропустят ли беглецов духи гор?
Тропа через перевал Лучезарного копья, которой Могучий Утес изначально собирался воспользоваться, стала совсем ненадежной. Метель натворила за ночь бед: на склонах гор висели снежные глыбы, набрякшие, словно наполненные молоком женские груди. Они были готовы ринуться вниз, как только дневное светило обретет могущество. Более безопасный путь через Великанов рот уводил в сторону от Гнезда Ветров и пролегал через каменистые пустоши и солончаки. Охотники и купцы им пользовались с большой неохотой, а Камень вел с собой трех голодных зенебоков. Громоздких животных вряд ли насытит скудная горная растительность, которую они отыщут под снегом. Но другой приемлемой дороги не существовало.
Камень сделал еще пару десятков шагов вверх по тропе, с удовольствием подставляя усталую спину и плечи живительным лучам разогревшегося дневного светила. Из горной расщелины в небо взмыл летающий ящер, на гребне дальнего ледника мелькнула золотистая тень горного кота роу-су. Камень любовался красотой просыпающегося мира, но расслабляться себе не позволял.
Поэтому, когда на нижнем уступе тропы что-то зашевелилось, его мышцы мгновенно напряглись, а в руке сам собой оказался меч. Там мог быть, конечно, и пещерный табурлык, и тот же горный кот роу-су. Но пещерные табурлыки не носят подкованных железом башмаков, а горные коты не глушат в себе страх с помощью настоя ядовитой травы, от которого дыхание становится гнилым.
Камень неслышно подполз к краю обрыва. Так и есть — двое наемников в теплых плащах и железных колпаках скучающе переминаются с ноги на ногу, засунув красные мясистые руки за поясные ремни.
— Покарай меня Великий Се зловонными гнойниками! — ворчал один хриплым простуженным басом. — Цельную ночь по горам прошастали. Замерзли до самых пупов, а эта девка проклятая да пацан, небось, давно уже в Гнездо Ветров убегли! Будут нам тогда от княжича собственные потроха на обед, как Кривоносу и Сердюку, которые их у реки упустили!
— Да что ты говоришь, Очесок, — откликнулся другой солдат. Он был еще молодой, с прыщавым лицом и сальными коричневыми космами, — через перевал Лучезарного копья без проводника не пройти, заблудишься! Я сам трижды плутал, пока дорогу запомнил.
Очесок прокашлялся и сплюнул в пропасть.
— Ты-то, может быть, и блуждал, а они вот возьмут и пройдут. Как резво по реке плыли, лучше речных змей.
— Да где ж им дорогу найти, когда холоп Синеглазов из дворца носа не казал, а она все время в Золотом Городе жила?
— Ты меня не учи! Я сам эту девку видел в Граде Вестников и во дворце, когда она в гости к нашему царевичу приезжала! Красивая, шельма! Интересно, какая она на вкус?
— Сладкая, наверно! Вон как за нее этот Ураган насмерть стоял! Пятерых уложил, пока смогли его достать. Да и потом… У нашего господина и дикие варрары начинали говорить по-сольсурански, а этот хоть бы звук проронил! Да и княжич наш, по чести говоря, от любви к ней совсем сбрендил. Надо же до такого дойти, Град Вестников ни за что ни про что спалил!
— Ну уж, не знаю, кого он в Граде больше разыскивал, эту девку или ту другую, или вообще скрижаль, а я одно скажу, коли увижу ее на этой тропе, мимо просто так не пропущу, пусть княжич и его отец что хотят со мной потом делают. Но после такой ночи — самое милое дело, с девкой погреться!
Прыщавый хотел ответить товарищу такой же похабщиной, но произнести ему ее было уже не суждено. Камень обрушился на головы наемников с неумолимостью своего далекого предка. Прыщавый сразу улетел в пропасть. Его товарищ прожил ровно столько, сколько меч входит в живую плоть.
Камень бежал к пещере, думая только о том, как бы опередить солдат. Отправляясь на разведку, он строго-настрого наказал Обглодышу быть настороже и, если что, дать знать, но мальчишка мог и не успеть… Хорошо, что не сунулись наобум через Великанов рот. Тамошние тропы наверняка перекрыты. А если попытаться уйти через гребень Правого рога? Будь он один, он бы именно так и поступил, но девушка и раненый — плохие товарищи для игры в прятки со смертью. Остается одно — драться! Только бы опередить солдат!
Еще не видя пещеры, он понял, что опоздал. Оттуда доносились крики, брань и звон оружия. Там уже шла битва. Но, во имя Великого Се, кто и с кем мог там биться?
Камень, задыхаясь, одолел последний склон. С какой легкостью он штурмовал стены крепостей и отвесные скалы много весен тому назад. Что поделаешь! Былой сноровки уже не вернуть, а со своими руками, ногами и спиной он как-нибудь потом разберется. Но предвидится ли это потом? Он очутился над пещерой на огромном морщинистом крыле превращенного в скалу гигантского ящера. Слух не подвел потомка Могучего Утеса — там внизу шел жестокий и беспощадный бой.
Снежный покров утратил свою свежесть и чистоту, превращенный в кровавую кашу, в которой барахтались трое или четверо раненых, силясь не задохнуться под стопами своих товарищей.
Камень узнал Синеглаза. Похоже эту ночь, как две предыдущие, княжич провел без сна. Его красивое лицо осунулось, волосы висели неопрятными космами, голову вместо обруча перетягивала грязноватая повязка со следами запекшейся крови, правая рука болталась на перевязи. Великий Се знает, дотянулся ли до него в ущелье Спасенных Ветерок или кто-то из посланцев в гибнущем Граде успел оказать сопротивление. Во всяком случае, сегодня участвовать в схватке самолично княжич не стремился. Крутя в левой руке, как игрушку, меч — прекрасный, словно песня, клинок с изображением Духа Ветра — он со скучающим видом стоял у скалы, укрывшись за спинами своих подчиненных.
Те же вполне безуспешно атаковали пещеру, узкую горловину которой оборонял, отбивая одновременно удары не менее пяти головорезов (больше не помещалось в ряд), рослый, длинноволосый боец. Мускулистое, обнаженное тело не имело никакой защиты, кроме ритуального узора, нанесенного на правое плечо, на груди прочерчивался причудливый узор свежих шрамов. Меч воин держал в левой руке — правая, прямо как у княжича, болезненно прижималась к туловищу, но наемников это не спасало, как не уберегали синтрамундские пластинчатые доспехи и железные колпаки.
Даже опытный глаз Камня с трудом распознавал приемы одинокого витязя, который казался неуловимым, словно вода, или ветер. Не приведи Великий Се встретиться с таким в поединке.
Взмах — и один наемник сгибается пополам, баюкая обрубок руки, еще один — и у другого распорота щека, а третий просто поскользнулся и упал в снег — такое тоже бывает. Но на их месте встают другие, и все приходится начинать сызнова.
В другой раз Камень непременно бы удивился чудесному выздоровлению молодого Урагана. Сейчас не было времени.
— Держись, Ветерок! — крикнул Камень.
Он проверил надежность уступа и с боевым кличем прыгнул в самую гущу свалки, опрокинув сразу двоих или троих. Его меч недолго мучался жаждой, изведав вкуса живой теплой плоти. Наемники князя Ниака второй раз за прошедшие две недели смогли убедиться, что длинные жилистые руки воина царя Афру не утратили силы, а выносливостью Камень мог поспорить с зенебоком. Ценой упорства и труда ему удалось пробить брешь в плотной стене человеческих тел и встать рядом с молодым Ураганом со стороны искалеченной руки. Похоже, скрижаль Великого Се сотворила еще одно чудо, поставив молодого воина на ноги всего за одну ночь. Ну и молодец же Обглодыш!
Впрочем, молодец или не молодец, а где же он? Обещал сторожить, а самого и след простыл. За такие дела следовало бы надрать уши, если, конечно, удастся до них добраться.
Зато царевна тут как тут. Хрупкая рука сжимает арбалет, стрелы летят одна за другой. На поясе висит нож — живой в плен она не попадет!
— Птица, берегись! — крикнул ей Ветерок, и в самое время. Из задних рядов какой-то горбоносый заросший бородач швырнул топор. Молодой Ураган поймал его лезвием меча и послал негодяю, пытавшемуся зайти с тыла, пригвоздив того к скале.
— Эй, Ураган! Отдай царевну! — закричал из-за спин своих людей Синеглаз. — Здесь она будет в большей безопасности, чем с тобой!
— Попробуй сам ей это предложить! — оскалил зубы в издевательской усмешке Ветерок. — Или подойти боишься?
— Боится, что как в прошлый раз, едва к ней прикоснется, укатится кубарем назад в Пустыню Гнева! — подумав, что это предположение не так уж далеко от истины, подхватил Камень, раздававший удары сразу троим противникам. Он никому не позволял приблизиться к Ветерку с правой руки.
— А, это тот самый безрогий зенебок из рода Могучего Утеса? — Синеглаз продвинулся чуть вперед, ровно настолько, чтобы не угодить под разящую сталь. — Вперед, остолопы! А то расскажу отцу, как вы не сумели одолеть однорукого калеку и старика, который вот-вот рассыплется!
Время остановилось для Камня. Железо звенело о железо и иногда, найдя цель, проваливалось в мякоть человеческого тела, под ногами противно ворочалось что-то мокрое и горячее, наемники пыхтели и дышали в лицо перегаром.
Ветерок, казалось, не чувствовал ни боли, ни усталости. У него в запасе были десятки жизней, и он рубил и колол, не жалея сил. А коли так, Камень тоже чувствовал, что будет стоять рядом, пока не обратится в предка Могучего Утеса, или пока не иссякнет океан времени. Только бы справиться с сердцем, а то чересчур уж оно настойчиво бьет в грудную клетку.
Как же обрадовался Камень, когда услышал знакомый рев и топот Крапчатого и Гривастого (Чубарый пропал вместе с Обглодышем). Зенебоки с утра выбрались из пещеры на окрестные склоны в поисках корма, но, услышав шум битвы, устремились на помощь хозяину.
— Режь зенебоков! Эти кавуковы дети от нас не уйдут! — возопил Синеглаз.
Пара-тройка наемников, внявших его приказу, немедленно получили отпор. Крапчатый поддел на рога одного из живодеров и швырнул его о скалы и грозно двинулся навстречу другим, как бы говоря: «Я боевой зенебок, а не домашняя скотина».
— Камень, уводи царевну! Я прикрою! — крикнул Ветерок.
— Как ты прикроешь с одной-то рукой?
— Заклинаю тебя, во имя памяти царя Афру и нашей дружбы, проводи ее в Гнездо Ветров! Обо мне не беспокойся. Моему племени Великий Се дал девять жизней!
Словно в доказательство своих слов Ветерок сделал несколько шагов вверх по отвесной скале, перекувырнулся в воздухе и, опустившись в центре поредевшего отряда наемников, закружился в бешеной пляске смерти.
Что оставалось делать Камню: хватать в охапку отчаянно сопротивляющуюся царевну и сажать ее на спину Крапчатого. Зенебок горной лавиной промчался по узкому проходу, сметая все на своем пути, и вылетел на тропу. Гривастый последовал было за ним, но Крапчатый строго глянул на него, и новичок остался поджидать молодого Урагана.
— Он не должен был там оставаться! Они убьют его! — плакала царевна, уткнувшись в травяную рубаху Могучего Утеса.
— Он великий воин, и я счастлив, что мне довелось сражаться рядом с ним.
Сзади послышался топот зенебока. Камень и Птица одновременно обернулись. Крапчатому вполне хватало собственных трех пар глаз, чтобы следить за дорогой. Ветерок! Хвала Великому Се! Бледный, как снежное облачное утро, весь в грязи и крови — трудно разобрать, где чужая кровь, где его. Но — живой!
Царевна едва не спрыгнула со спины Крапчатого — укутать теплым плащом, без промедления лечить раны. Камень чуть не силой удержал ее.
Вслед неслись проклятья, слышимые все яснее и яснее. Преследователи не собирались прекращать гонку.
— Крапчатый, поднатужься, — попросил Камень. — Хоть бы кто-нибудь из них сорвался в пропасть, раздави их трехрогий великан.
***
За всю свою долгую жизнь Камень не припоминал более безумного перехода через перевал Лучезарного копья. Только многолетняя выучка Крапчатого и помощь горных духов уберегли беглецов от полета в бездну. Камень готов был поклясться, что духи предков, услышав его мольбы, заботливо подставляют спины своему последнему потомку, могучими ладонями придерживают снежные глыбы, висящие над головами путников, убирают с пути обломки скал и осколки льда.