- Не трогай, я сказал!
Всё же это не её сыночек, ласковый да обходительный. Грозная сила в знакомом голосе.
Словно жаркой волной из распахнутой печи обдало женщину. Рядом кто-то беспомощно заплюхал руками по воде и голосом Всеобщего завопил:
- Хватит! Не надо!
Арада повела безумными глазами - староста растерял всю важность, пытался перевернуться со спины на бок. Отплёвывался и жалобно моргал.
А к ней уже словно плыл по воздуху Велек.
Туман в глазах рассеялся, и женщина бросилась было обнять сына. Вроде вот же он, её первенец: русые кудряшки, карие, как у отца, глаза. Но родное ли сердце бьётся под рубахой ненавистного всем людям с подворий цвета? Да и взгляд ... Будто не мать перед ним, а малая зверушка лесная. Ещё и Родик этот. Никогда Арада не жаловала ребячьего заводилу: то в одно сыновей втянет, то в другое. И тут словно грудью на острый сук напоролась:
- Велек ... А где Байру? Где мой малыш?
- В Городе, мама. Не плачь, я верну его.
- Как же так, Велек?.. Ты бросил меньшого брата?
Как странно, пугающе пристально посмотрел её ребёнок. Но отчего-то душа успокоилась, отчаяние отступило. Поняла: разлучили детей, Велек сам чудом спасся. Но брата не Городу не оставит. Арада, как сонная, из ручья вышла и на тёплые голыши присела.
Всеобщий на четвереньках из воды выполз, но встать или рядом сесть не посмел. Зашарил под мокрой рубахой, забормотал что-то.
- Чего это он? - грубовато спросил товарища Родик. На спине зачесались шрамы от плётки старосты. Так захотелось ещё раз увидеть, как обидчик беспомощно в ручье барахтается.
- Колдунов призывает.
Радужка Велековых глаз словно провалилась, уступив место мрачной черноте. А Всеобщий взвыл, отряхивая с ладоней амулеты вместе с обожжённой кожей. Потом заскулил, разглядывая раны:
- Помилуй ... Я не виноват, Правила заставили ... За ослушание - смерть. Не только мне ...
- Правила? В каких Правилах говорилось, что я и Байру должны были умереть?
- Нет, не умереть! Колдунами стать ... Власть над миром получить.
- Вот как? А почему ты для своего сына власти не пожелал?
Староста замер, потом опёрся на израненные руки, не чувствуя боли, и отполз подальше от мальчиков:
- Какой сын? Нет у меня сына ... Тебе известно, что нельзя Всеобщему старосте семью иметь. За ослушание ... Узнают в Городе, тогда ...
- Так ты за ребёнка боялся или за себя? Что, окажись он в Городе, колдуны о твоих грешках проведают?
- Нет! Нет! - Всеобщий побелел, подскочил и бросился под защиту дубовых ветвей в рощу. Но упал как стреноженный.
Арада встала было - поднять, помочь, но Велек остановил:
- Он мёртв, мамонька.
- Сынок, это ты его ... - женщина так и не смогла вымолвить: убил.
- Нет, что ты, мамонька. Он сам себя изнутри источил. Так дерево с подгнившей сердцевиной в бурю валится.
- Выходит, у Всеобщего ребёнок был? Не знал раньше ... Он бы у меня ... - досадливо мотая головой, сказал Родик.
Велек горько усмехнулся:
- Разве позволили бы всемогущие Предки такому мерзавцу сына иметь?
***
Один день гаже другого. Плотные слои тумана, стелившиеся понизу, сделали волглыми полы плаща. Поднялись над головой, истончаясь и не закрывая бельмастого солнечного пятна. Верховный разглядывал первородный камень. Чёрные радуги потускнели и застыли. Не отступало ощущение потери, разрушенной основы. Из записей предшественника Дилада он знал, что неограниченными способностями городские колдуны обязаны именно каменной плоти сокровища. Не каждый может принять их. Для этого и существовали испытания, начиная с перехода и заканчивая извлечением скрытых личных возможностей. Их пробуждению способствовала свирепая, бесчеловечная жестокость и муки. А также бесконечные тренировки. Верховный глянул на пальцы без ногтей, провёл лишёнными чувствительности ладонями по ужасным шрамам на горле, из-за которых казалось, что голова грубо пришита к телу. Он дорого заплатил за право быть сильнейшим. Но всемогущим ему не стать. Дело не в соперниках и изнурительной ежедневной борьбе. В камне. Невидимые трещины готовы его расколоть. Он чувствует их. Не только он. Ещё Дилад говорил ... Размышления прервали непривычно торопливые шаги:
- Верховный, во внешнем мире беда. Всеобщий староста умер.
- К лучшему. Он не оправдывал нашего доверия. Был слаб и плохо служил.
- Значит, по вашей воле?..
- Нет. Говори, в чём дело.
- Он потревожил вызовом. Потом скончался. Мы ощутили воздействие. Но те, кто осмотрел тело, сказали - умер сам.
- Назначить нового. На подворья наслать мор - Серую немощь или Чёрную язву.
- Нет меры вашей справедливости, Верховный ...
- При чём здесь справедливость? Кто-то, причастный к гибели старосты, начнёт тайно врачевать и обнаружит себя.
- А если не начнёт?
- Тогда поищем преступника в Городе, - Верховный чуть приподнял капюшон и воззрился на серого.
- Но такого просто не может быть! - голос колдуна задрожал и перешёл в жалкий шелест. - Среди нас нет предателей ...
- Ты не прав. Среди нас нет тех, кто ни разу не предал.
Верховный, оказавшись у себя, дал волю гневу. Успокоился, испепелив груду одеял на ложе. Пока бродил по цветам сновидений, любовался миражом своего больного сознания, созданный им мир чуть не обрушился. Нет, не в первородном камне дело. В том, что за городскими воротами. В людях на жалких вонючих подворьях. Нужно ещё раз прочитать, что написал о них человеколюбец Дилад.
Колдун расшвырял книги на столе. Отыскал тёмно-малиновый увесистый том. Подумал и, взмахнув рукой, закрыл зеркальную поверхность непроницаемым пологом. Теперь он станет подозревать всех. Даже Нелу. Кто знает, на что способно это порождение его фантазий и материи, в которой застывает прошлое. Верховный не сомневался, что зеркальная девушка возникла, когда его воспалённые мысли напитали жизнью бесплотный дух, каким-то чудом удержавшийся во временном междумирье.
Застыл над книгой. Да ... По мысли безумца, каждый человек урвал силы от первородного камня. Допустим, он прав. Это означает, что среди нечистых скотоводов и невежд может появиться тот, кому без надобности знания и длительные тренировки. Опаснейшие бесконечные испытания. Кто-то, от рождения способный влиять на предметы и людей. Чуть ближе к камню - и он приобретёт невиданное могущество. Сможет потягаться с ним самим. Верховный встал и заметался по комнате. Какая-то мысль томила близкой разгадкой, а потом ускользала ... Подворья ... камень ... Колдун будто обезумел. Этот мальчишка, что упокоил мумию ... Умер, не вынеся испытания болью? А если не умер?..
Глава девятая
Весь вечер Гилана провертелась, как на иголках, всё ждала, что обман раскроется. Вот-вот распахнутся двери и ворвётся стража. Её потащат на муки и смерть в подвалы одной из башен. Ночью уснуть не могла - мерещились каменные застенки. Вспомнились пытки, о которых среди служек легенды ходили. Когда поняла, что выпад против Верховного колдуна удался, ещё тяжелее стало: толку-то в первом шаге, если второй сделать боязно. Но теперь до ужаса, до знобкого отвращения не хочется оставаться в жутком колдовском гнезде, быть рабой безумцев в серых плащах. Книга безымянного ученика словно засовы с городских ворот сняла. Теперь нужно собраться с силами и распахнуть металлические створки. И она знала, как это сделать. Сама дивилась силе, которую пробудили в ней записи сгинувшего подростка. Может, жив он? Навряд ли, если Верховный их прочёл. Гилана усмехнулась: пусть теперь попробует открыть книгу. Добраться бы до Главной башни ... Что делать с Байру и тёткой ... мысли свились в клубок, и под утро девушка провалилась в сон.
Побурела осока, болотные кочки почернели. В корзинке - алая россыпь крупной ягоды. "Умница внучка, добытчица", - похвалит бабонька, когда Гилана вернётся из первого самостоятельного похода в лес. Девочка ловко отматывала петли незримой для других тропинки. Ой, чудно -то как! Будто лунный отблеск средь бела дня. Осторожно назад шагнула, вгляделась. Там, за сухим, выше головы, травяным лесом - зелёный островок. Шелковистый, ласковый. Как если бы и не было осенних холодов. А цветок ... Глаз не отвести! Один почему-то. Наверное, от случайно принесённого ветром семечка. Бабонька рассказывала, есть за Горой такие - с лепестками белее снега, ароматом слаще мёда. Она ещё что-то говорила ... Не вспомнить, уж очень хочется взять в руки диковинный венчик, поднести к лицу, почувствовать дыхание цветка ...
- Не трогай, Гилана! - откуда-то издалека, словно из забытых снов, донёсся бабонькин голос.
Девочка остановилась. Чёрная холодная вода уже по колено. Но с тропки ещё не сошла - ноги почву чувствуют.
Чуть в стороне будто бубенчики прозвенели. Гилана не удержалась, глянула.
Уже два бутона еле заметно ей кивнули. Красота-то какая!
Закачалась на воде корзинка, потянуло её в сторону. Не до ягоды сейчас. Снизу нет спасительной тверди. Ну и что? Гилана поплывёт. Выберется на островок и прикоснётся к цветку.
Мутная, пузырящаяся вода почему-то не держит.
Плотный ледяной слой из глубины поднялся, обхватил ноги, повлёк в жадную бездну.
Рванулась девочка что было сил, но где ей совладать с почуявшим добычу болотом!
- Бабонька ... - только и смогла позвать Гилана.
- Не бойся. Шагай вперёд. По сторонам не гляди, - раздался голос в голове.
Гилана от удивления бояться болотной пасти перестала. Высвободила ладошку, глаза отёрла.
Сквозь мутные вонючие потёки - коридор какой-то. Осока, кочки, жидкая грязь в туманную зыбь свились. А в конце - яркое многоцветье осеннего леса.
И девочка шагнула.
Злобно фыркнуло позади болото, обдало своим нутряным смрадом.
А Гилану будто из трубы вытолкнуло. Оглянулась - ну всё как поутру, когда она только через болото идти собиралсь. Так же утка из осоки взлетела, крякнула предостерегающе. И корзинка пустая. Только вот сапог нет, и вязаные чулки залубенели от илистой жижи. Поплелась домой.
Бабонька даже поговорить с внучкой не захотела, не то что пожалеть. Ещё из сеней вытолкала, деревянную шайку с колодезной водой под забором поставила - мойся. Костерок во дворе развела, грязную одежонку пожгла. А воду после мытья за забор выплеснула. Закутала девочку в полотно и только потом в баньку повела. Там и сидела Гилана, пока сухой жар мелкую дрожь из стылого тела не прогнал.
- А там, на болоте-то ... Что было? - спросила внучка. И тотчас зубы лязгнули - вспомнился ужасный холод топи, чуть не ставший её могилой.