- Теперь это наш дом, человек.
Я был не в силах побороть спазмы, сжимающие грудь в приступе нервного смеха. Меня, впервые за долгое время, обуревала злость – дикая, ослепляющая злость, из-за которой до крови сжимались кулаки и скрипели зубы, и, в тоже время, злость вялая, бессильная, полная отчаянной мольбы во взгляде. Я вдруг понял, что потерял здесь не только свой путь, но и то зудящее чувство где-то в глубине моей натуры, которое рвалось вперед и вело меня за собой все это время. А зародившаяся злость, клокочущая и бурлящая от бессилия, направлена вовнутрь – на самого себя.
- Теперь это наш дом, человек.
Только со второго раза до меня дошел смысл этих слов. Обернувшись на голос, я увидел большую серую Акулу, осторожно подплывающую с каким-то осознанным изяществом – её хвостовой плавник медленно и, скорее, вальяжно покачивался из стороны в сторону, а прилипшие к телу реморы, походили на свиту, удерживающую бархатную королевскую мантию. Вытянутая морда окрашена в алый красный цвет, как будто чья-то кровь въелась в чешую, и морская вода больше не в силах её смыть. Но самым ярким пятном в её облике были глаза – цепкий живой взгляд хищника, наполненный бесконечной пустотой – две, казалось, несовместимые черты, придающие морде устрашающее выражение. Подплыв на небольшое расстояние, Акула начала кружиться вокруг меня, изучая со всех сторон. В каждом её движении, в каждом изгибе чувствовалась уверенность и грациозность.
У меня совершенно не осталось сил и желания говорить или двигаться, поэтому я просто стоял без движения, решив подчиниться естественному ходу событий.
- Теперь это наш дом, человек. Здесь твое место.
Пасть Акулы оставалась закрытой, но я понимал, что голос исходит от нее. В отличии от невидимого существа в ущелье, голос Акулы, как и взгляд, совмещал в себе несовместимые черты – приятно обольстительные нотки смешивались с металлическим скрежетом.
-Откуда тебе знать, где мое место?
Слова против воли вырвались наружу, словно наделенные собственной жизнью, едким саркастическим плевком поплыв в сторону собеседника. Но Акула этого даже не заметила. Слишком вялым было мое сопротивление. С каждым новым витком, она приближалась ко мне все ближе.
- Потому что я – это ты. Только в прошлой жизни. Во всех твоих прошлых жизнях.
Услышанное, неожиданно для меня самого, ввергло в состояние полного хаоса. Я испытал чувство, о существовании которого и не догадывался до этого момента – чувство саморазрушения. Всю жизнь мне удавалось сохранять целостность своей личности благодаря бережно хранимому в памяти обещанию и четкой цели, к которой упорно двигался, лишенный всех сомнений. Но, сейчас, во мне что-то изменилось. И я не понимал причин этой перемены.
Все части тела вдруг начали отторгать меня, разрываясь в стороны. Собственное «Я» с чудовищной силой забилось где-то в груди, в безудержной попытке вырваться наружу. Мое тело казалось со стороны слабым мыльным пузырем, готовым в любой момент взорваться сотней крохотных каплей. Закрыв глаза, я постарался успокоится и взять себя в руки. Но в какой-то момент чувство саморазрушения сменилось болью. Теперь это больше походило на пытку тысячами маленьких иголок, которые, вонзаясь и проникая в тело, задевают каждый нерв, вызывают жуткие спазмы и, кажется, добравшись до сердца – остановят его навсегда. С каждым мгновением боль нарастала, грозясь овладеть моим сознанием, подчинить себе мою волю, и, я знал – если сдамся, непременно превращусь во что-то другое, навсегда потеряв себя.
- Я не могу быть таким, как ты.
Упав на колени, сквозь заглушающую сознание боль, я смог выдавить только эти глупые бессильные слова. На большее я был сейчас неспособен. Но Акула продолжала кружить, приближаясь все ближе, как ни в чем не бывало.
- Ты можешь быть таким, каким тебя создает обыденная действительность этого мира. Можешь подчиниться ей, влиться в её бесконечно переменчивое русло, уподобиться её бесчисленным гибким протокам. Откажись от пустых иллюзий, понапрасну терзающих твое сознание. Ты уже нашел достойное место.
Ещё один круг.
- Что плохого в обыденности? В непоколебимом и неминуемом течении времени, которое оно представляет? В изяществе её предсказуемых форм и спокойствии гладкого течения жизни.
Ещё один круг.
- Что плохого в согласованности жизненных приоритетов? В устоявшихся столетиями догмах, которыми мы руководствуемся. Неужели ты не замечаешь красоту и гениальность окружающего тебя мира, его рациональность и продуманность.
Каждое произнесенное слово отзывалось в моем сознании новой волной боли. Чем больше она говорила, чем ближе подплывала ко мне, тем слабее становилась моя воля.
- Не понимаю, о чем ты говоришь.
Я действительно не мог собраться с мыслями – все силы уходили на борьбу с самим с собой. «Как странно», - вдруг пронеслась одинокая мысль, - «Самые страшные сражения мы всегда ведем против нас же самих. Против предательских мыслей, порожденных слабостью».
Ещё один круг.
- Сейчас тебе чуждо понимание, человек, но это поправимо. Оглянись ещё раз и прочувствуй атмосферу, символизм этого места. Тебе суждено было сойти со своей тропы и встретить меня. Предначертанное изменить нельзя.
Ещё один круг.
- Твоя мечта – как эти корабли – прекрасна лишь на расстоянии. Не пытайся приблизиться к тому, что от тебя спрятано. В этом и заключен смысл твоего, а значит и моего существования. Приблизившись, ты познаешь настоящую горечь разочарования. Думаю, ты уже смог это прочувствовать.
Ещё один круг.
- Лишь приняв себя таким, какой ты есть, сможешь переродиться. Не сопротивляйся. Мне наперед известны все твои мысли, все твои эмоции и чувства. Ведь ты проходил этой тропой сотни раз, и каждый раз – всегда – изгонял своих беснующихся демонов.
- Изгонял своих демонов?
Мир вокруг резко потускнел и превратился в гигантское черное полотно. Я же оказался маленькой белой точкой, слабо различимым пикселем этого однотонного полотна, мимо которого, в спешке, проносятся лица. Сотни и тысячи лиц, одним жирным мазком расплывшихся перед моим взором, незряче любующихся картиной и убегающих дальше, навсегда исчезнув из памяти. Но, в следующий миг, на меня устремлен ясный и осознанный взгляд. Не на картину – на меня. Одухотворенное внутренней красотой, чистое лицо, с живыми карими глазами, и едва очерченной улыбкой. Она смотрит на меня очень долго и внимательно. Я не могу прочесть ее чувств, как не могу заговорить с ней. Но в её прямом самоуверенном взгляде я, впервые, не ощущаю осуждения. «Эта картина очень сильно напоминает мне другое произведение, которое я видела в городе Л* несколько лет назад», - она говорит с кем-то для меня невидимым, и в голосе я вдруг ощущаю грусть, - «кажется, она называлась «Кладбище мертвых кораблей». Та картина произвела на меня неизгладимое впечатление – художник пытался изобразить место, где умирают наши самые заветные мечты. Свернув с пути и попав в это место, нам суждено всю жизнь лишь издали наблюдать за красотой своих несбывшихся надежд, так к ним и не прикоснувшись». Невидимый собеседник что-то отвечает, но по задумчивому взору я понимаю – она не слышит. Или не слушает. «На этом же полотне я впервые вижу что-то противоположное. Я вижу желание любой ценой добиться своего. Поначалу, ты сосредоточен на безупречной черноте полотна, и эта белая точка кажется чей-то грубой ошибкой. Но, едва выделяясь, и многим представляясь ошибкой, она все равно продолжает светиться. Всегда. Сейчас я поняла её истинный смысл. И как жаль, что я не видела этого раньше».
Последние слова нестерпимой болью отозвались в груди, как будто вся её невысказанная грусть передалась мне. На этом воспоминание растворилась, затянув меня обратно.
Открыв глаза, я понял, что продолжаю стоять на коленях, а вокруг все так же грациозно кружит серая Акула – практически вплотную рядом со мной. Но вот боль – боль отступила. Испытанное же мною чувство саморазрушения приняло совсем другую форму. Теперь я понял, что не должен ему сопротивляться – не должен сопротивляться своим демонам. Ведь только поддавшись им, разорвав связь с этой реальностью, с иллюзиями обыденности, и уничтожив свое прошлое «Я», слабое, привязанное к этому миру, я смогу вернуться на прежний путь, засияв во мраке, и, наконец, выполнить данное обещание.
Зажмурившись, я с ещё большей силой ощутил чувство саморазрушения и, на этот раз, отдался ему без остатка. Окружающая меня реальность на мгновение замерла, а затем схлопнулась, словно попав в маленькую черную дыру у меня под ногами.
4
Тот день навсегда останется в моей памяти как самое первое и самое яркое воспоминание из детства. С годами оно станет и самым ценным – поддерживая в сложных жизненных ситуациях, и напоминая причину моего движения вперед.
Помню, мама взяла за правило читать мне на ночь отрывки из разных книг. То могли быть детские энциклопедии с большими разноцветными иллюстрациями, сборники сказок, или же части серьезных произведений, которые она слегка переделывала на шутливый лад. Я не сохранил в памяти деталей, но, слушая каждый раз ее истории, во мне просыпалось все больше любопытства к окружающему нас миру. Читая мне, она включала небольшую лампу, стоявшую рядом с кроватью. В слабых лучах желтоватого света, падающих только на книгу, комната преображалась в фантастическую страну иллюзий. Этот же свет слегка оттенял мамино уставшее, но доброе лицо, отчего оно приобретало мистически-волшебные очертания. Тихий голос плавал в окружающем пространстве, направляя повествование в известное ей одной русло – мама, всегда безошибочно предугадывая как именно преподнести ту или иную историю, приковывала мое внимание каждым произнесённым словом. Рядом с кроватью, на стене, висела большая географическая карта мира, которую с трудом удавалось разглядеть в царившем полумраке. Лежа на спине и слушая тихий голос, я, часто неосознанно, всматривался в едва различимые очертания материков и океанов. Иногда, мама вставала и показывала мне в какой именно стране происходит действие из книги, но тогда я не придавал этому особого значения. Уходя, она оставляла включенным тусклый ночник, с которым комната окончательно теряла знакомые очертания, превращаясь в бесконечный темный океан. По невероятному стечению жизни, свет от этого ночника лучше всего освещал соседнюю стену.
В тот день я долго лежал без сна. Услышанная история взволновала меня сильнее прочих. Я был потрясен сюжетом – захватывающим и непредсказуемым, и героями – сильными, волевыми, уверенными в себе. Действие происходило в далёкой загадочной стране, название которой мама постоянно смешно коверкала. Бегая взглядом по разноцветным пятнам, покрывающим поверхность континентов, я пытался отгадать, в каком именно месте на карте произошла та удивительная история. Меня переполняло чувство тревоги, смешивающееся с детским возбуждением и какой-то глубокой затаённой радостью. Такие яркие эмоции никак не давали мне сосредоточиться – в сознании все время всплывали отрывки чужих диалогов и образы героев, тесня прочие мысли. Но, чем дольше я всматривался, тем яснее и объемнее становились очертания стран, и в конце концов я понял, что стою на этой самой карте. Я видел, как смело делаю шаги, легко переступая через границы, водные пропасти, горные вершины. Не существовало преград, способных меня остановить. И в какой-то момент я вдруг интуитивно понял, что являюсь частью этого мира, что я – живое мыслящее существо – связан невидимой нитью с другими удивительными мыслящими существами. А единственная преграда между нами – тонкие серые линии на разноцветной карте.
Наверное, именно тогда во мне проснулось самосознание, пускай я этого еще не понимал. Встав на ноги, я едва смог дотянуться рукой до края карты, но это прикосновение еще сильнее убедило – окружающий меня мир всего лишь точка на этой маленькой карте. И, если захотеть, можно оказаться в любом её месте.
В зрелом возрасте я часто вспоминал тот случай, пытаясь понять, как сильно он повлиял на всю мою дальнейшую жизнь. Толчком к таким размышлениям могли послужить вспышки старых воспоминаний, полузабытые сны, чьи-нибудь случайные слова, разрезающие ткань спокойствия, а, порой, едва уловимые запахи, бросающие в дрожь сильнее ярчайших фантазий. Я слабо помню детство, сохранив только дорогие сердцу эпизоды той поры. Из-за этого, даже рассказы родных всегда казались мне какими-то неестественными и чужими, будто прочитанные в книжке о другом, незнакомом человеке. И, все же, с годами мне постепенно удавалось находить в глубинах памяти разные части неразборчивой головоломки, которую иногда называют жизнью, медленно собирать их воедино, и шаг за шагом приближаться к разгадке. Какие-то из воспоминаний со временем теряли свою ясность, представая в виде мимолетных образов, потускневших картин или же застывших в вечности сцен из семейной жизни. Другие, наоборот, яркими красками блистали в шкатулке памяти. Но, все они играли для меня одинаково важную роль.
Рассказы матери подарили мне одно из самых больших наслаждений – страстную любовь к чтению. Обретенное же, в раннем возрасте, чувство самосознания помогло сформироваться моему мировоззрению, позже превратившись в мечту.
Дом родителей всегда был полон книг – до сих пор закрывая глаза, я отчетливо представляю кабинет отца, до потолка заставленный стеллажами с ровными рядами разноцветных корешков. С самого детства книги играли для меня роль наставника и покровителя – я черпал в них духовную силу и знания, а моральные принципы героев служили жизненным ориентиром. Я зачитывался произведениями, порой забывая про еду и сон, словно в лихорадке теряя грань между миром реальным и миром вымышленным. Вдохновляясь поступками героев, мнил себя таким же отчаянным безумцем и храбрецом. Вместе с Д`Артаньяном я влюблялся в Констанцию, вместе с неуловимым капитаном Немо нырял на океанские глубины, кажущиеся недосягаемыми, и от того, особенно заманчивыми.
В семь лет я приступил к более серьезным произведениям классической зарубежной литературы, расширяя границы своего сознания, благодаря чему уже в первых классах школы имел довольно изрядное представление о жизни, истории, культуре. К счастью, моя страсть не стала причиной заточения или замкнутости. Наоборот, она все сильнее распыляла мое любопытство к людям. Я старался впитать в себя абсолютно все, что могло дать окружение десятилетнему ребенку. Именно тогда, под натиском собственной любознательности, испытанное в детстве чувство восторженности перед жизнью, доселе дремавшее, вдруг пробудилось с новой силой. И вскоре переродилось в ослепительно яркую мечту – я захотел увидеть и узнать весь этот сложный мир, самые отдаленные его уголки и самые глубокие тайны.
Такая расплывчатая мечта, как и у многих моих сверстников, могла бы со временем притупиться и бесследно исчезнуть, если бы в двенадцать лет, все по тому же невероятному стечению обстоятельств, я не увлекся фотографией. Однажды, в столе отца я нашел старый фотоаппарат, и с тех пор мог смотреть на мир только через узкий видоискатель объектива. И если книги были для меня плодородной почвой, на которой взросли семена понимания жизни, то фотография явилась призмой, через которую я познал её многогранность.
Благодаря этому же увлечению, я получил свой первый жизненный урок – одной страсти иногда бывает недостаточно. Несмотря на слепую увлеченность, самоотдачу и творческий энтузиазм, всегда охватывающий меня при виде камеры, я был начисто лишен таланта. Ребенком я не до конца понимал его значения, и, поэтому, с недоумением и обидой взирал на холодное отношение родителей к своему хобби. В пятнадцать я уже точно знал, что хочу заниматься этим профессионально – в качестве фотокорреспондента изучать самые отдаленные уголки планеты и людей, их населяющие, тем самым осуществив засевшую в сердце детскую мечту. Я чувствовал глубокий философский смысл и историческую значимость в представлении реальности через фотографию. Но родители, предпочитавшие видеть меня достойным продолжателем семейной адвокатской традиции, оказались непреклонны. И когда пришло время выбирать жизненный путь, я из благородного первооткрывателя в один миг превратился в рыцаря плаща и кинжала, вынужденного скрывать свое увлечение. Напуганный, ведомый окружающей меня действительностью, подчиненный желаниям родителей и успев познать горечь бесталанности, я отрекся от прежних убеждений. Меня прельстила перспектива спокойно жизни, и на долгих четыре университетских года я забыл про свое, самое сильное увлечение.