— Стреляй! — вновь рявкнула она стрелку, заметив круги на воде и темную голову среди волн. Туман отступал, выполнив свое предназначение. — Ну же!
Пуля прошла совсем рядом с правой рукой Китти и скрылась в толще воды. Китти, извиваясь, сбросила с себя плащ, тянувший ее на дно. Вода обжигала холодом; рядом пролетел стальной прут, вызванный Клинком. Вилариас, глотнув воздуха, поплыла на юг. Перчатки тоже поглотила вода.
— Все равно замерзнет, леди Ситри, — оправдываясь, сказал горе-стрелок, опуская ружье.
Клинок проводил беглянку взглядом и повернулся к подчиненному. Желто-зеленые глаза вспыхнули мрачным огнем.
— Ты идиот? — вопросила она. — Это, блять, принцесса была! Хайлендская принцесса! Они подыхают только тогда, когда им пуля прошивает бошку навылет. Криворукий дебил! Какой у тебя батальон?
— Семнадцатый, миледи, — пугаясь, прохрипел солдат.
Схватив несчастного за шею, Ситри Танойтиш, не напрягаясь, вышвырнула его за борт.
— Королевству не нужны идиоты! — плюнула она напоследок и, со злости пнув лежавший на палубе труп, скрылась в остатках тумана.
========== Глава 2 Взгляд Эрмиссы ==========
15 число месяца Альдебарана,
Йонсу В. Ливэйг
— Простите, с вами все в порядке?
Боль окольцовывала запястье и не собиралась покидать Йонсу. Пальцы продолжали держать, нет, удерживать на месте, пока волны океана лизали каблуки ботинок. Они были холодны. Серы. Не чета глазам, застывшим напротив — те, в противоположность, поражали небесным звучанием. Так выглядит мир солнца и луны, когда тучи жмутся к горизонту.
«Ни одна смертная грязная девка не посмеет запятнать нашу кровь».
Кожа зудела. У кисти медленно проступали пятна, повторявшие очертания пальцев и колец. Хрусталь, Огонь и Перемены. Именно эти заточенные в чары миры украшали руку, которая удерживала Йонсу. Хрусталь и Огонь обжигали, кто — льдом, кто — пламенем, а Перемены терпеливо ожидали своего часа, готовясь ужалить в любой момент. Металлическая полоса на безымянном пальце отпечаталась особенно ясно. Она оставила сизый оттиск в сиреневом тумане.
«Ни одна смертная грязная девка не посмеет запятнать нашу кровь».
— Леди, вы в порядке?
Йонсу, наконец, поняла, что звучащий рядом голос — не очередное наваждение, а вполне реальный вопрос. Застывшая, облетающая пеплом картина сменилась на нечто более светлое. Исчезли кривые зубья гор — они превратились в широкие застекленные переходы между башнями столицы. Камни — в разноцветные пятна цветов на клумбах. И держал ее за кисть вовсе не тот, кого она встретила в видении, а другой, незнакомый молодой парень с букетом на коленях. На его руках блестела сиреневая пыльца.
«Я не ударилась головой, — начала перечислять про себя Йонсу. — Меня не обокрали, не сбили с ног, еда не подгорела, чайник не выкипел… Сегодняшний приступ — пример для остальных!»
— Да, — уже вслух сделала она вывод. — В порядке. Наверное. Если ты напомнишь, что случилось.
«Я же не на свидании была? — подумала Йонсу. — Парень в сыновья годится». Ему было шестнадцать-семнадцать лет. О том предупреждала легкая щетина с незажившими порезами от бритвы и наивные чистые глаза. Он был взволнован. «Чересчур взволнован, — отметила Йонсу. — Дело не во мне». Случайных прохожих давно перестало трогать чужое горе. Если с ней действительно произошел приступ, то от большинства следовало бы ожидать безразличия. Разве пробегающие мимо горожане заметят застывшую на скамейке в парке женщину, чей взгляд устремлен в никуда? Нет, едва ли. Однако это не так важно, как причина, по которой приступ начался на этот раз. Причины — маленькие ключики к тайне под названием «Что я сделала девятнадцать лет назад, если лишилась половины памяти?» Иногда было достаточно взглянуть на ночное небо, чтобы пропасть в наваждении.
— Так что случилось-то? — в нетерпении повторила она вопрос.
— Спэйси!
Перед ними возникла разъяренная девушка. Короткие каштановые кудри обрамляли личико и спускались к шейке, на которой болтался кулон — песчаный узел любви. Вид ее Йонсу сочла вызывающим: слишком глубокое декольте, грубый макияж, старящий девушку лет на пять. На самом деле ей было немного за двадцать. Девушка, судя по платью, принадлежала к высшему свету. Увидев ее, Спэйси поднялся на ноги, положив букет на сиденье скамейки. Он что-то ответил на обрывистом жестком языке; девушка начала размахивать руками и кричать в ответ. Йонсу не сразу поняла, что это ее родной эльфийский язык. Большую часть чужого «разговора» она провела, разглядывая отметины на кисти в попытке понять, синяки ли это проявились сквозь сон или просто сиреневая пыльца решила остаться на коже. Нет, просто пыльца… Тогда Йонсу окончательно вернулась в реальность и со странной смесью любопытства и вины начала прислушиваться.
— Почему я тебя постоянно вижу с кем-то еще! — бушевала девушка. — Это невыносимо! Ты мне обещал! Обещал вчера, тьма тебя дери! Тряпка!
— Послушай, я…
— Заткнись! Хватит! Последний раз, Спэйси! Если я увижу тебя с кем-то снова… — губы девушки скривились. Она толкнула юношу в плечо, отчего тот едва не потерял равновесие, и выхватила букет. Спэйси попытался помешать ей, но девушка показала кулак, и он сразу обмяк. «Не зря обозвала тряпкой», — прокомментировала про себя Йонсу. Она непременно вмешалась бы, если бы не понимала, что стала свидетельницей ссоры влюбленных. Девушка же, развернувшись на каблуках, прошествовала по дорожке до улицы. Ее оранжевое платье долго выделялось в толпе. Йонсу отметила, что она направлялась в округ, где жили «сливки общества». Богатейшие семьи Хайленда давно обосновались у центрального замка, принадлежащего императорской фамилии. Эдакий бастион, в который не было дороги обычным жителям, и крепостная стена из лицедеев и эгоистов вокруг него в виде элитного района.
Йонсу почувствовала, что начинает злиться. Как же она презирала таких, как они! Бесполезные самодовольные дельцы. Она выгнала бы их в поле или шахты, чтобы от «сливок» появился какой-то прок. Но… как это сделает обычная девушка, работающая в конюшнях?
Юноша со вздохом опустился рядом. Йонсу, чуть остынув, сочла нужным извиниться:
— Прости, что испортила свидание.
Идеально выглаженная одежда Спэйси бросалась в глаза быстрее хозяина. На нем была красная рубашка с черной вышивкой у манжетов и воротничка, брюки со стрелками и явно дорогие часы, которые показывали без двух минут девять. «Аристократ», — решила Йонсу. Она бы не назвала его красавцем, но в новом знакомом было нечто, что в народе называлось шармом. Спэйси располагал к себе. Он был удивительно спокоен для человека, на которого кричали мгновение назад.
— Что? О, это отнюдь не то, что вы подумали. Она моя сестра.
— Тогда почему она так кричала? — изумилась Йонсу.
— Она… старшая сестра. Старшие, как водится, всегда кричат, — Спэйси помолчал, кинув взгляд на часы. — Что с вами произошло? Вы сидели, читали газету и вдруг едва не упали. Я испугался, что вам стало дурно, и хотел было позвать целителей…
— Ничего страшного, — покривила душой она. — Со мной часто бывает. Лекари говорят, что это галлюцинации после войны. Я привыкла.
— Вы воевали? — с легким удивлением спросил Спэйси. Большего он, видимо, не мог позволить себе в силу воспитания.
— Да. Служила на восточной границе. Что, не похожа на вояку? — заулыбалась Йонсу. — Говорят, я была довольно хороша. Но теперь в отставке, уже девятнадцать лет. Меня… меня зовут Йонсу Ливэйг. Полуэльфийка, как ты.
— Я понял, — рассеянно отозвался Спэйси и снова посмотрел на часы. Это было даже немного оскорбительно. «Наверное, его подруга настоящая красавица, если на меня никакого внимания не обращает», — подумала Йонсу, поправив длинные волосы. Предмет ее гордости спускался до самой талии, особо поэтичные называли их «пряжей цвета осенних кленовых листьев». Самым непонятным для хозяйки было первое слово. Ладно осень с кленами, пряжа-то причем? Йонсу отряхнула с бридж пыльцу, выпрямилась и заявила:
— Ты все-таки кого-то ждешь. Это не вопрос.
Спэйси порозовел.
— Рассказывай! — повелительным тоном приказала она. — Мне одиннадцать тысяч лет, пусть и не помню половину. Тебе же нужен совет от тетки возрастом одиннадцать тысяч лет? Мы с тобой больше не встретимся, так что… Не все ли равно, что я узнаю?
Юноша помялся, снова посмотрел на часы и, наконец, тихо сказал:
— Понимаете ли, моя семья подыскала мне партию. Но мне совсем не нравится эта девушка: она капризна, груба и самодовольна! То ли дело ее мать — она настоящая леди. Что бы ни происходило, она не теряет лица. Я ждал ее здесь, чтобы встретить после работы… думал, заставлю себя подарить букет ей лично. Сестра его забрала, — вздохнул Спэйси напоследок. Все это он произнес с убитым выражением лица и смирением к судьбе. Юноша оказался явным меланхоликом. Рядом с такими людьми Йонсу всегда чувствовала бьющую в груди энергию — им хотелось помочь. Она затараторила:
— Что тут думать? В сердечных делах не может быть обязанностей! Если поступишь, как говорит семья, то просто сделаешь несчастными двух людей! Зачем? Разве ты забыл, что наши традиции говорят о браке без любви? Это грех. Продолжать носить букеты той, кого любишь! Она уже вернулась?
Спэйси замотал головой.
— Она еще не подошла. Она всегда возвращается в одно время. Но какая теперь разница? Букета у меня больше нет.
— Болван! — не сдержалась Йонсу. — Здесь рядом цветочная аллея! Иди и купи новые! Ну, живо! Что ты смотришь на меня, дуралей? Вставай!
Спэйси с несколько растерянным видом поднялся на ноги.
— Благодарю за совет. До встречи! — он побежал прочь из сквера. Йонсу проводила его взглядом и усмехнулась. Такой ребенок… Постепенно улыбка ее угасла.
Итак, обморок. Снова. В этот раз — в центральном парке столицы, у фонтана памяти основателя города, между яблонями и клумбой с маргаритками. Йонсу устало выдохнула. Несмотря на то, что приступ оказался коротким, приятного в нем было мало. Пепел, холод, синяки… Она потерла кисть и задумалась. Какова причина сегодня? Белые цветы в парке? Северный ветер? Или, может, запах горячего шоколада? Интересная загадка.
Спэйси говорил что-то о газете. Оглядевшись, Йонсу заметила ее на земле. Это был «Вестник», главное издание столицы, где всегда все было хорошо и публиковались «замечательные законы». Наверное, газета выпала из рук, когда отказали мышцы. Сев поудобнее, Йонсу развернула ее. На первой странице «Вестница» оказался портрет кронпринца империи.
Вот и ответ. Изображение наследника престола не в первый раз заставляло Йонсу пропадать в видениях. Она не могла понять, почему: да, красивый мужчина, но терять из-за него голову… так? Из-за нечеткой фотографии, сделанной на выступлении, где видно только профиль и чуть вьющиеся бесцветные волосы? Это было по меньшей мере странно. Может, она его знала в прошлом? Это многое бы объясняло.
— Что пишут? — полюбопытствовала сидевшая рядом женщина. Йонсу кинула на нее короткий взгляд и вчиталась в текст, на этот раз вслух.
— «Я, кронпринц империи Хайленд, — начала она с выражением, — и Рассветных островов, граф Мёрланда и Нитте-нори Михаэль Пауль Джулиан Аустен, в целях укрепления общенационального духа, стремления защищать интересы родины, своего народа и его истории, воспитания гордости за достижения и культуру Хайленда, волею императрицы Хайлендской» и так далее… Сейчас попробую найти смысл в этом потоке формальности. О! В школах вновь вводят уроки патриотического воспитания. Лизуны из Комитета будут читать выездные лекции об истории Хайленда курсам школ и специалистам. Будут таскать по музеям и мемориалам. Удивляюсь, что экзамен не ввели, прочтем об этом в следующем «Вестнике».
— Хорошо-то как! Молодежь стала забывать, кому обязана.
Йонсу кинула газету с указом в мусорную корзину.
— Глупости, — заявила она. — Лучше бы отвели их в Центры помощи, в них больше пользы, чем от музеев. Доброго дня!
Провожаемая возмущенными восклицаниями, Йонсу побрела по дорожкам сквера к дому. Голова болела. Полуэльфийка — ей нравилось напоминать себе о происхождении — морщилась от каждого громкого звука. Они мешали думать о случившемся. Например, что наваждение показало в этот раз? Привычный набор картинок: застывший под зимним дыханием залив, горы и человека, стоявшего напротив. Йонсу не знала его, но начинала ненавидеть. Ей не удавалось запомнить внешности незнакомца. Наваждение оставляло отпечаток безумных глаз, и только. Йонсу была уверена, что после десятков снов с ними, узнала бы хозяина за секунду. Если они существовали — глаза цвета безоблачного неба… Единственная ниточка, ведущая с потерянному прошлому, обрывалась в никуда.
Воздух пах лавандой, как и вчера, как позавчера…
Как ей все надоело!
Йонсу хотелось умчаться прочь из столицы, к холодным пикам северных гор, к зимней свежести, где ей бы продуло голову ветром. Выгнало бы глупости из головы. Анлос! Йонсу начинала ощущать ненависть к столице империи. Эти люди, правила, неизменность… В столице ничего не менялось. Никогда и ничто. Идиллия тянулась вечно, заставляя жителей растворяться в сладком безразличии. Безразличие… оно раздражало, как ничто другое. Йонсу с удовольствием бы переехала в любой другой город Мосант, но не могла. Наваждения прекращались только после сеансов в местном храме. Единственными путешествиями, которые Йонсу могла себе позволить, стали конные прогулки. Они даже вошли в привычку, в ранг каждодневного ритуала. Ей нравилось смотреть сверху на широкую зеленую долину реки Сёльвы, на берегу которой стоял Анлос, на далекий блеск южного моря, на западные горы, покрытые снегом, на восточный горный хребет с острыми шпилями вершин. Слушать хруст снега, журчание водопадов во льдах, завывание ветра в горах. Эти мелочи радовали ее больше новой одежды, туфель, заколок — что там еще любят столичные женщины? Жизнь научила ценить другое. Длинная жизнь, пострадавшая от бесчисленных войн.
Вечная вражда — так можно было охарактеризовать отношения между империей и королевством. Она началась еще в те незапамятные времена, когда первый кронпринц Хайленда погиб вместе с сыном и невесткой на просторах севера, и длилась по сей день. Тринадцать тысяч лет прошло с первой битвы. Война прерывалась на короткие перемирия, такие же, какое наступило сейчас — лживое, хрупкое, как стекло или лед. Они могли длиться день или два, иногда даже несколько часов, но это, последнее, отмерило девятнадцать лет. Девятнадцать лет — говорили, что перемирие станет миром. Йонсу Ливэйг не верила.
Когда Йонсу вышла за пределы города, цветы уже распустились: гладкие и махровые, растущие в соцветии и в гордом одиночестве. Голубой диск солнца заставлял гореть купола замка и полупрозрачные переходы, превращая Анлос в слепящее глаза великолепие. Даже камень, из которого он был сотворен, горел. Жара наступала: несмотря на то, что Йонсу была в тонкой рубашке из льна и бриджах, она ждала, когда же окунется в холод северных лесов, куда на протяжении девятнадцати лет звало сердце. Простудиться она не боялась. Болезни всегда обходили ее стороной. Над ней, казалось, с рождения сияло чье-то благословение.
Чистокровные эльфы жили две-три тысячи лет, однако их нынешние потомки не чета прародителям по силе. Сегодня судьба отмеряла им в два раза меньше. Люди — забвение всегда приходило к ним рано. Вампиры не выживали без воровства жизненных соков других рас. Майоминги жили дольше всех — до пяти тысяч и, наверное, поэтому закрылись в своих пещерах. Остальные народы не вершили судьбу мира, но бессмертием не владел никто. Вечная жизнь была дарована только тем, в чьих жилах тек незамутненный небесный свет — императорской семье. Их слуги получали в оплату за войну сеансы исцеления и омоложения. В наказание наступало забвение.
Конюшня находилась за пределами города, у самой реки. Опрятное здание из камня и древесины, с белеными стенами выходило воротами на мощеную дорогу, ведущей к ферме. Конюшню окружал сад из плодовых деревьев. Подойдя к ней, Йонсу открыла двустворчатые дверцы и вошла в помещение, пахнущее сеном и лошадьми. Вдоль стен располагались просторные стойла. Лошади, узнав полуэльфийку, которая была на конюшнях частой гостьей, высовывали головы над загородками в надежде на угощение. Йонсу поздоровалась с каждой. Дойдя до противоположного конца, она остановилась у стойла, над дверцей которого высунула свою гибкую шею Ники. Йонсу потрепала заплетенную в косу светлую гриву. Ей всегда нравился белый цвет. Он напоминал о чем-то, что стерли против воли.