- Ты что делаешь, изувер? - завизжала русалка.
Я не думал обращать внимания на жалобные крики, тащил на берег, поглядывая на утопленницу. Тут главное в воду не наступить, а то расклад сил резко поменяется. Русалка билась, извиваясь, но ничего поделать уже не могла, я практически вытащил её на берег, только хвостовой плавник оставил в воде, чтобы не подохла. Фу, - перевел я дух. Пока русалка в воде, сил у нее больше, ну а на земле родной я покрепче буду.
- Ты, рыбьи потроха, врать мне вздумала, да я тебя ща на том дереве и освежую, - злобно проговорил я.
- Ой, милок, не надо, - вот теперь она боялась непритворно, понимает, что смерть вон она, в шаге от воды, - всё, что хочешь, скажу аль сделаю.
- Какого рожна ты девицу в ундины потащила? Не врать, утопленницы только на третью ночь от мира отрекаются.
- Так она же сама пришла, да еще с наговором. Как я могла отказать? Я-то думала, ты знаешь. Пусти, а? А я лаской одарю, да так что банница от зависти утопится в ушате.
- Голову мне не морочь. Что за наговор? - я чуть-чуть ослабил хват, русалка рванулась к воде. Но где там, я-то на суше порезвее буду, дернул назад, вдавливая ногой голову в грязь.
- Тише, не суетись, а то без волос оставлю, - ласково проговорил, убирая ногу.
- Ох, и суров же ты, - как ни в чем не бывало, отозвалась бестия, убирая грязь с лица.
Я промолчал, испытывающе глядя на водяницу.
- Наговор обычный... хотя не совсем, лишнего много там всего, будто не меня звала, а всю нечисть, что в пруду могла обитать.
Действительно, необычно.
- А чего она молчит как пришибленная?
- Так милка своего ждет, на кой ей другие.
Я ослабил хват, русалка тут же метнулась в воду, обдавая брызгами соседние камыши. Ишь ты, как спешит.
- Ладно, ты извиняй, если что не так, - промямлил я, ставшую практически ритуальной фразу.
- Сегодня ты меня ласкал, а завтра глядишь я тебя, - из воды раздался приятный голосок.
Утопленница, не промолвив ни слова, исчезла в толще воды, оставляя меня одного-одинешенького, с еще большими вопросами, чем при приходе сюда. Почесав правое ухо, направился домой, утро вечера мудренее, что перед сном голову ломать.
Теперь к пруду ни ногой. А то утащит бестия к себе в омут, выплывай потом. Хорошо скоро зима, иначе совсем тяжко пришлось бы, это ни постираться, ни порыбачить. А до лета она, надеюсь, поостынет да подзабудет, русалки девицы ветреные, а Кваркуша еще и очень старая.
Я разулыбался, вспоминая, как впервые угодил к ней в омут. Эх, молодость. С тех пор мы друг друга и треплем при первой возможности. Всё не так скучно жить.
Не успел я пройти и трети пути до частокола, как лес изменился. Нет, все было по-прежнему, но вот чувство уюта окутало с ног до головы, словно домой пришел. Это как после чужой хаты, где запахи не те, печь перетоплена и вещи расставлены неправильно. А потом возвращаешься в свою избу и всё тебе любо. То же случилось с лесом, только мгновенно. А это значит только одно - дед Ярит.
Из-за огромной ели, раздвигая ветви-лапы, вышел невысокий старичок, в простецкой одежде, на голове шапка, в руках посох. Но вот детали одежды не давались, как ни присматривался.
- Здравствуй, - ласково улыбаясь, я подошел к дедушке. Он добродушно похлопал меня по плечу, одобрительно кивая.
- Садись, друг милый, - не глядя уселся на пенек, ни на мгновение не сомневаясь, леший в этих делах редко шутит, - куда торопишься?
- Домой, дедушка, куда же еще ночью да из лесу.
- Ой, охальник есть места, куда мужики по ночам ходят. Рассказывай, где пропадал, что случилось, - по-свойски улыбаясь, участливо спросил Ярит.
Эх, когда же все-таки улягусь спать, - мысленно потосковал я.
Леший очень добрый старичок, в первые годы моего существования в образе упыря всячески меня опекал. Единственный его недостаток - так это страстное желание слушать истории, а еще больше - рассказывать. И пошутить он любит, но это мелочи. Не расскажи - обидится, а это себе дороже будет. Мне ли не знать. Помнится, когда последний раз обиделся, я с неделю выбирался из лесу.
Я принялся за рассказ, неторопливо, как он любит, во всех подробностях отклоняясь на пояснения и свои ощущения в особо напряженных моментах. Дедушка охал, сочувствовал и смеялся в нужных местах, а где и вставлял уместные замечания.
- Ой, спасибо, угодил. Теперь моя очередь платить добром, - надо его как-то останавливать, а то на сутки застряну, а мне еще с утопленницей разбираться.
- Так я же без пива, не дело, - прежде чем дедушка успел что-то сказать, вставил я слова.
Леший хмыкнул в бороду, надеюсь, одобрительно.
- Что же, милок, тогда завтра заходи, хотя нет, завтра баня. Через два дня жду с пивом.
Старичок как то погрустнел, перебирая посох в руках.
- Может, развлечешь историей, пока до дома иду, - сжалился я над лешим.
Ярит сразу приободрился, на широком лице заиграла улыбка, а лес вроде как просветлился.
- Дело было ближе к осени. Как-то раз один мужичок пошел по ягоды. Не по доброй воле, а баба надоумила, где же видано, чтобы мужик сам за ягодами ходил, - леший как обычно начал неспешный рассказ, но вовремя смекнул: дорога закончится раньше, чем его история, - собирает он малину, сам мыслями о браге, что доходит в укромном месте. И как-то все медленно у него получается, то ли умения не хватает, то ли желания... и, конечно же, добрые боги (тут он многозначительно замолчал, намекая на себя) помогли найти огромный малинник. Он туда, и вот уже пол-лукошка как полно, и еще чуть-чуть... как звук с другой стороны. Мужик насторожился и аккуратненько раздвигает малинник, а там медведь смотрит на наглеца, хлопая глазенками. Бам, и две кучки, одна справа, другая слева. Как убегал медведь, я не видел, но вот мужик, нёсся стремглав, не касаясь земли.
На последнем слове лешего я оказался возле частокола. Да, больше никогда не буду слушать истории Ярита в спешке. Совсем не то впечатление, как возле костра да под пиво.
- Ну, бывай, Савелюшка, да не забывай дедушку навещать, - сказал и пропал, словно в землю канул.
Только он меня первым именем и зовет, даже отвык немного.
Перелез через частокол, без стеснения зевая, нужно плюнуть в глаз тому, кто говорит, будто упыри не спят, спим мы, только мало.
- Эй, Михайло, ты что там делаешь, - я с испугу рухнул в грязь. Мать честная, Степка, он-то как здесь оказался.
- Тебе что надо, окаянный? - поднимаясь с грязи, недобро спросил я.
- Евсей за тобой послал, собирайся.
Нате возьмите, с чего это вдруг я, на ночь глядя, новому старосте понадобился? Я с сомнением посмотрел на купца. Нет, таким вещами не шутят, да и Степка не скоморох, подходя к забору, прикинул я в уме.
- Ты чего люд честной пугаешь? - надо хоть как-то оправдать падение.
- Ты что, так и пойдешь? - зря волновался, Степке нет до меня никакого дела.
А пчел мне под пазуху. Леший все-таки немного огорчился моим быстрым уходом, заморочил-таки голову. Забыл в лесу сапоги, я стоял словно беглый холоп босыми ногами в грязи.
- Я быстро, - буркнул я, забегая в избу.
Хм, как невовремя-то, огляделся, нашел половую тряпку, тщательно обтер ноги. Злобно бормоча ругательства, почесал макушку, пытаясь расшевелить мысли в голове. Сапогов нет, в чем идти. Получается только два варианта, либо в валенках, либо в лаптях, первых было жалко до слез, вторые раздражали до скрежета зубов. Повздыхав немного, взялся за лапти. Зима впереди, и разбивать валенки очень не хотелось. Потерплю.
Выскочив на улицу, подбежал к нетерпеливо стоящему Степану, он одарил меня нехорошим взглядом и молча потопал в ночь. Приноровившись к его шагу, я впал в задумчивость.
Как-то всё странно, на кой я нужен новому старосте ночью? Этот вопрос не главный, ответ в любом случае узнаю. Но вот купец в роли посыльного очень сильно настораживал. Степка мужик гордый, просто так никуда не пойдет, зачем ходить самому, когда батраки есть. Посему получается, дело предстоит тайное и крайне щекотливое. Вот только радоваться аль печалиться пока не ясно, тут как или пряниками усыпят или кнутом запорют насмерть. Эх, лишь бы первое.
Пока думал, Степка довел меня до хаты нового старосты. Я-то втайне надеялся, что к Кузьме пойдем, а там Варварушку смогу ненароком увидеть.
В избу первым вошел купец, а я уже после. Тело обхватил легкий озноб, а во рту, словно в печи, всё высохло, попытался сглотнуть слюну, но где там. Понавешают оберегов, хоть волком вой, одно радует, почти все избы в селе сделал я или подправлял. Поэтому предусмотрительно озаботился, нарисовав тайные знаки, чтобы без особых трудностей входить в избы.
За столом уже сидели, видать, мы последние. Свет от трех свечей вырисовывал следующую картину. Во главе стола, понятно дело, новоизбранный староста, аккуратно причесаны не только волосы, но и борода, смотрит прямо, задумчиво. Справа уселся, естественно, Кузьма, кто же еще, одна рука на столе, другой уперся в бок, с прищуром смотря на меня. Напротив него сел Степан, скинув шапку на лавку, расстегнул тулуп, потянулся к кувшину с квасом. Рядом с ним, словно в воду опущенный, сидел Феакул, поскубывая бороду, безразличный взгляд следил за пламенем свечи. А вот кого не ожидал увидеть, так это кузнеца Тимоху, тот, как обычно, словно скала, непроницаем и недвижим, будто и не его дочь в ундины подалась. Странно, а где же поп?
Вот интересно, часто они так собираются тайком, дабы вершить судьбу села? Ладно, меня это не касается.
Немного помявшись в дверях, уселся на край лавки с кузнецом и охотником. Ишь ты, как притихли, боятся слова лишнего сказать, ну да, я чужак. Тогда на кой вообще звали? Да, неплохо они тут устроились, такого изобилия блюд я не видел, пожалуй, с похорон Митрохи, скупердяй он был редкостный, но уход к праотцам справил знатный, оставив деньги ветреной вдовушке. Староста, прочистив горло, неторопливо заговорил.
- Теперь можем и о деле поговорить. А дело у нас печальное... э-э-э... нехорошее... э-э-э... требующее решения... э-э-э... быстрого. - Евсей с трудом подбирал слова, явно не совсем понимая, как надо вести разговор.
Похоже, Евсея в старосты выбрали только из-за возраста, мужик хоть и умный, но легко управляемый, в принципе, Кузьме... хотя нет, всем здесь присутствующим, только этого и надо. Что же, Евсеюшка, поздравляю, теперь ты ширма для приема ударов.
- Вообще даю слово Кузьме, он в этих делах получше меня разбирается.
Вот оно как, ну послушаем, в чем это Кузьма так хорошо разбирается.
- Благодарствую, почтенный староста, - сказал, словно медяк на пол обронил, вроде и монета, но почетным мужам за ней нагибаться не с руки, это для пацанят, коих здесь нету.
- А дело у нас такое, - умолк, обводя присутствующих взглядом, словно примечая кому можно верить, а кому нет. Я отклонился чуть назад, прячась за могучего кузнеца.
- Кхе, значится так, у Тимохи дочь в пруду утопилась, а вернее, к нечисти в служение отправилась... - Тимоха что-то недовольно буркнул, слегка повернулся, и Кузьма едва не слетел с лавки.
За что всегда уважал кузнеца так за его непосредственность, если что-то не нравится, так и говорит, не таясь, если обиделся, упаси бог несчастного, ничто в этом мире глупца не спасет. И несмотря на то, что морда простая, как кувалда, а в разговоре больше двух слов не обронит, но котелок варит, будь здоров. Не зря же все, связанные с кузнечным делом в округе, у него чуть ли не в подмастерьях.
- Кхе, - кашлянул Кузьма, недовольно супя брови, начнись меж ними драка, неизвестно еще кто победит, Тимоха силен, зато Кузьма быстр. Но вроде обошлось.
- В общем так, - кладя бересту на стол, сварливо продолжил охотник, - этот наговор Тимоха нашел на дочкиной кровати. Сама она до такого не додумалась, посему выходит ее кто надоумил. Осталось понять, кто и зачем.