- Кто здесь? - недовольно прохрипел Минька.
Учуял или услышал? Ладно, ща я тебя устрою кошмар безпорткового детства.
- Кто тебя в мои угодья послал? Отвечай, тварь ничтожная, - придав голосу как можно больше хрипоты, спросил я.
- Да кто ты такой, - ни страха, ни почтения, - зажги свет.
Ах, света захотел, я чиркнул когтями по камням, выдавая небольшой сноп искр. Получилось так себе, летом куда зрелищнее получаеться. Вурдалак неуверенно поерзал несколько мгновений, затем заорал, словно хряк не дорезанный.
- Ну, кто послал? - уже зверея по-настоящему, зарычал я.
Вместо ответа крик. Я чиркнул еще раз когтями, вышло получше, чем в первый раз.
- Кто, - похоже, совсем тупой, намеков ни разу не понимает, ладно спросим прямо.
- Кто кровь упырскую подсунул?
Ничего не изменилось, разве что крик стал чуть слабее, видать, подустал так вопить, впрочем, не мудрено. Надо применять более действенный способ, я приблизился к орущему парню, схватил за морду когтями.
Твою задницу да раскольной кочергой, вурдалак взревел еще громче, при этом дергаясь, словно его жарят на сковороде. Я выскочил на улицу зажимая уши, вот гад, и где так орать-то научился. Злость утонула в болоте разочарования. Несолоно хлебавши, я бесхитростно выругался, побрел домой окольными путями, дабы ненароком не встретиться с мужиками, наверняка спешащими разузнать, что за крик, и кто виновен. Попутно подобрал забытые сапоги. Да, это я неправильно себя повел, посчитав, что нужно запугать парня, хотя по-хорошему он хрена лысого мне что-нибудь рассказал бы. Да не, все правильно сделал, только вот за морду, не надо было хватать. Да, хилый нынче пошел вурдалак, отчего-то горько подумалось мне.
Утро. Никогда не любил утро, вроде после сна должен быть прилив сил, и жажда действовать, голова светла, а вчерашние непонятные думы проясняются. А нет, все наоборот, до середины дня хожу, словно рыба вяленая, за что ни возьмусь, все из рук валится.
Сегодняшнее утро не было исключением, встал рывком с кровати, протер глаза, протяжно зевая. Отчаянно хотелось завалиться в теплую кровать и отдаться ласковым объятьям сна, но нельзя, опыт говорит, что будет только хуже. Умывшись прохладной водой, заварил особый травяной отвар, ныне покойный Травор поделился со мной. В травах разбирался, что Кузьма в зверях, эх, пусть его пепел ветер носит, знатный был травник.
Запивая вчерашнее мясо отваром, я прикидывал дела на день. Получается что? Отнесу Степану табуреты, будь это непотребье неладно, затем в кузню за петлями. Хотя нет, Тимохе ща не до меня будет. Тогда дома хлам разгребу да уборку наведу, а то давно пора, а тут как раз времечко свободное подошло. С этой беготней всё некогда. Ну а там, по ходу, мысли соберутся, да выдадут какое-нибудь решение по делам темным.
Оделся, подобрал табуреты да неспешно выдвинулся в сторону хаты заказчика. Жизнь села кипела и плескалась, думать надо, обед уже в спину дышит да зазывает приятными ароматами.
Ночной дождь превратил и без того скверную дорогу в реку с редкими островами грязи, по которым мне аки козлику пришлось скакать.
- ... Марфа, ты моего не видала? А то ушел, словно за смертью маменькиной, - послышалось слева из-за забора.
- Павлуха, едрит твою, ты куда правишь. Здоров, Михайло, - кричит Лавр, держа одной рукой коня другой - опростоволосившегося батрака, - где был, что не видно было?
- Дык заказы по всей округе. Забегался, - пусть вранье, но это же не со зла.
- А, поняма, ты на днях зайди ко мне.
- Прошка, зараза, догоню же, - детворе все нипочем, носятся, что зимой, что летом.
- Здоров, Михайло, - о, Никифор, никак брагу заложил да опробовать позвать хочет, - ты ко мне в баню приходи.
Точно бражка дошла, у него она получше выходит, чем у многих пиво, пусть и на меду, но все равно хороша.
- Здоров, приду, раз зовешь.
- Ты это, не забудь только, - хороший мужик, вот только с женой не повезло, гробит почем зря, лишний раз чарку браги выпить не даст, разве что при гостях. Вот и зовет, чтобы выпить, не женатый я, вот и не может его Глушка на меня надавить.
Село живет, не подозревает что нечисть балует чуть ли не в соседней хате. Это хорошо, меньше знаешь - крепче спишь.
Пройдя через добротные ворота, я застал Степку за расчехвостеньем помощника.
- Это что такое, я тебя спрашиваю, - купец орал на сжавшегося детину, тот мял шапку, часто кивая, - ты чего мне тут гривой машешь, жеребец ты нескобленый.
Что-то странно, Степан всегда был рассудительным, вот так орать не в его правилах.
- Дык я то, здесь никак... я то что... они так в городе все цены скинули. Я как все... да я, как ты и учил, - помощник явно не понимал, что делать, только оправдывался да извинялся.
- Ладно, бестолочь, завтра сам съезжу да гляну, что там не так, - купец резко охладел, поняв, что погорячился, - и ставь свечку святым, чтобы все так и было, как ты наплел.
Детина сочувственно глянул на меня, и, дабы не искушать судьбу, быстро скрылся в амбаре. Это он, конечно, зря так обо мне беспокоился, в отличие от него, я человек свободный, и на крик купца отвечу тем же.
- Какого рожна так поздно? - ни тебе "здрасте", сразу в крик.
- А не нравится, сам пришел бы да забрал, - в тон ему отозвался я.
- Ты на кого орешь... - он тяжело задышал, подыскивая слова, я воспользовался заминкой.
- На самодура.
Степан глубоко вздохнул пару раз, но успокоился.
- Проха, забери товар.
Откуда-то из-за угла выскочил Проха, выхватил табуреты и быстро скрылся в амбаре.
- Ты куда их понес, дурачье? - снова заорал Степан. Что-то с ним сегодня не то, может, Марья с утра голову прополоскала.
Несчастный батрак, не поднимая взора, выскочил из амбара и, словно припаренный, влетел в избу.
- Это... тут до тебя как-то руки не дошли, - увидев мое недовольное лицо, он быстро добавил, - Проха к вечеру занесет все, о чем мы договорились.
Смирение купца вполне понятно, невыполнение договора, пусть и такого незначительного для него, это удар по купеческой чести.
- Вечером так вечером, мне не к спеху, - не стал я дразнить медведя, - пойду, дела.
Не успел я дойти до калитки, как Степан меня окликнул.
- Михайло, погодь, прогуляешься со мной до подвала.
- Это еще с какой такой радости? - я опешил от непонятной просьбы.
- А ну да, ты же до конца вчера не высидел, ушел, - ага, прям-таки сам и ушел, без ваших проводов. Но вслух говорить не стал, ссориться из-за пустяков с купцом мне не с руки.
- Так вот, мы порешили, что нужно провести беседу с вурдалаком да попытаться разузнать, что да как, - Степан поднял руку, предотвращая моё вполне уместное возражение, - больше-то некому. Кузьма с Митрохой в болото пошли... Кх... Проху выгуливать...
Купец подошел вплотную, заговорчески продолжил, поглядывая по сторонам, ни к чему батракам да домашним знать о проблемах села.
- С Феакула, сам понимаешь, помощи никакой, ну а Евсей... вообще в этих делах не волочет да и стар уже.
Ну да, больше вариантов не прослеживается, я тяжело вздохнул в знак согласия. Степан тут же приободрился, похоже, не ждал столь быстрого согласия, и тоном заправского воеводы проговорил.
- Жди здесь, я скоро.
Ну вот, началось, не было напасти - на тебе здрасте. Теперь от этого ни за что не отвяжешься, лишь бы не возомнил, будто я, как его батраки, по веревочке ходить буду. Ничего, если начнет, обломаем, опыт-то есть.
Как и обещал, торгаш вернулся быстро, одетый, словно к князю на поклон собрался. Белая расшитая рубаха, поверх тулуп из хорошо выделанной кожи, штаны заправлены в мягкие сапоги красного цвета. На макушку сдвинута шапка из какого-то пушного зверька, хорош, красавец писаный.
- Ты куда так вырядился?
- Не твое дело, - словно на пацана гаркнул купец.
Ща я тебе гонор-то подрежу.
- Не мое так не мое, пойду я, дела у меня, - одной рукой приоткрыл калитку, заорал, - расходись, честной народ, петух куриц топтать идет. Быстрее, быстрее, он под ноги смотреть непривычен, быстро в грязь втопчет...
Степан схватил меня за шиворот, резко втащил во двор.
- Ой, честной народ, погибаю, не успел я спастись, пока вас оповещал... - купечья шапка закрыла мое лицо, топя слова в себе.
- Ты что, охальник, делаешь? - чего больше в голосе Степана, злости аль страха, я не разобрал.
Оно-то понятно, народ завсегда клички приклеивать норовит, да такие, что вовек не отмоешься. А прозвище "петух" для купца по меньшей мере неприлично. Я так и слышу: "Ты у кого зерно брал? Да у Петуха заречного". Хе-хе, вот потеха будет, если прилипнет.
Я замолчал, но Степка шапку убирать не спешил, после моего вялого сопротивления он таки освободил мне рот.
- Ты что, охальник, делаешь-то, смерти моей захотел, - сейчас важный купец более походил на торгаша, пойманного на грязной сделке.
- А ты впредь думай, когда на односельчан свой гонор примеряешь.
Степка помялся с ноги на ногу, покусывая ус.
- Я сейчас, - утопал в дом.
Вернулся еще быстрее, чем в первый раз.
Не успели мы сделать и десятка шагов по раскисшей дороге, как из ближайшего забора донеслось:
- А где петух-то, Михайло?
- Да убег он, - я покосился на торгаша, - и, как мне думается, больше не вернется.
За деревянной оградой послышался вздох разочарования, затем малопонятное бурчание.
Дальнейший путь прошел без всяких злоключений в полном молчании и погружении в свои мысли.
Ненавистный подвал находился на пустыре, нет, село не обладало лишней землей, а скорей наоборот, все теснились. Но пустырь все-таки был, а причина тому проста. Там раньше стояла хата погорельца Ефрема, сгоревшая при первом моем появлении в селе. Понятно дело, сразу отстроили новую, не прошло и года, как и её постигла та же участь, и так каждый раз, изба года не стояла, чтобы не сгореть. Даже молитвы батюшки с освящением проклятого места ничуть не помогли. Хаты, все едино, горели по разным нелепым причинам. Даже когда через лет двадцать дед Степана додумался построить сарай, ничего не поменялось, сгорел он так же быстро, как и избы. С тех пор никто более и не строился на пустыре, вот подвал вырыли для охлаждения сильно горячих мужиков, гореть там нечему вот и стоит.
Около погреба, переминаясь с ноги на ногу, стоял Феакул, время от времени дергая поскубанную бороду. По всей видимости, зайти ему хотелось неимоверно сильно, но вот от чего-то боязно. Стоит уже времечко, землю втрамбовал аки дорогу до города. Увидев нас, каменщик с облегчением выдохнул и невнятно пробубнил, что-то вроде "будьте здоровы". Я кивнул в ответ, а Степан молча ухватился за ручку двери.