<p>
«Боль пробуждает чувства. Избавление от боли может дать только доставивший ее».</p>
<p>
</p>
<p>
ГЛАВА 6</p>
<p>
Дом, где проживал Стефано, походил на все другие дома, стоявшие по обе стороны от него. Несмотря на близость тюрьмы, это был тихий район, где невозможно отыскать ни паб, ни казино.</p>
<p>
Потемневшие то ли от времени, то ли от сажи дома, с самого начала построенные для небогатых жильцов, жались боками друг к другу. Предполагалось, что те, кто будет жить в них, могут дополнить свой стол выращенными собственными руками овощами, и потому у каждого домика был свой «двор» — небольшой клочок земли, отгороженный от соседей высоким забором. Впрочем, на этих небольших закутках, протянувшихся вдоль шоссе, всё равно ничего не росло, кроме сорняков и травы. На некоторых стояли сарайчики для угля и ненужных вещей.</p>
<p>
Рано утром по улицам проходили молочники и пекари, предлагая свой товар тем, кто не успевал зайти в магазин перед уходом на работу. В девять вечера квартал погружался в мирный сон. На улицах изредка можно было встретить итальянцев, а в основном — испанцев и французов. В двух шагах от дома Стефано проживал служитель церкви Ветров в отставке, немного дальше — разъезжие торговцы, хозяева мелких лавочек, ещё двое полицейских и один очень тихий корсиканец.</p>
<p>
Трудно было представить, что кто-то из них решил подшутить, подсунув ему цветок. И ещё более трудно — что кто-то из них пытался Стефано угрожать.</p>
<p>
Утреннее солнце, поднимаясь с востока, светило Стефано в лицо, когда он шел по светлым каньонам бизнес-центра Сартена, спеша к месту своей службы. Вместе с Габино он завтракал в полутёмном, вечно забитом людьми ресторанчике яичницей с беконом и чашкой кофе — итальянской кухни Стефано не любил.</p>
<p>
Затем они вместе отправлялись в офис, чтобы расследовать очередное дело — или его закрыть.</p>
<p>
</p>
<p>
— Помнишь того парня, которого сожрали свиньи? — Стефано, не глядя на напарника, старательно заполнял документы.</p>
<p>
— Да, я как раз отчитываюсь за него.</p>
<p>
— Прошу прощения?</p>
<p>
— Что?</p>
<p>
— Мы, кажется, даже не обсудили это дело.</p>
<p>
— Стефано, тут же всё ясно… Перестань.</p>
<p>
— Я не понимаю, что может быть ясно.</p>
<p>
— Это дело нам не раскрыть.</p>
<p>
— Вот, взгляни, — Стефано протянул Габино несколько листков. — Патрульные опросили возможных свидетелей. Охранник соседнего склада видел, как в эту ночь трое парней в плащах подъехали на машине и пронесли мешок на территорию скотобойни. Его удивило, что они несут мешок именно внутрь — обычно воры делают наоборот. Так что у нас есть зацепка.</p>
<p>
Несколько секунд Габино внимательно и с некоторым даже удивлением смотрел на Стефано.</p>
<p>
— Я расскажу тебе, как это было, Бинзотти, без всякого расследования, — Габино выбрался из-за своего бюро и, подойдя к Стефано, присел на краешек стола слева от него. — Все началось с того, что незнакомцы подходили к этому парню в разных местах города и советовали: «Прекращай печатать свой журнал!». Он делал вид, что не понимает. Потом в почтовом ящике он стал находить письма. В них всё было абсолютно откровенно: «Кончай мутить воду, а то сыграешь в ящик». Он ничего не делал. Наконец, хозяин редакции, где работал наш приятель заведующим отдела рекламы, предоставил ему расчет — просто так. После этого наступила тишина: ни предостережений, ни посланий. Знакомые вдруг стали переходить на другую сторону улицы, завидев его. Он, как по волшебству, оказался в какой-то молчаливой пустоте. Но Конуэлл все еще не понял, что это все. Мафия вынесла свой вердикт, и вердикт этот был — смерть. А по прошествии, может, недели два копа приехали на скотобойню и увидели то, что осталось от него. Понимаешь, Стефано?</p>
<p>
— Пока нет, — Стефано откинулся на спинку стула и пристально всмотрелся в глаза напарнику, — поясни.</p>
<p>
— Конуэлл — журналист, корреспондент консервативной альбионской газеты, решил выпускать дочерний журнал под именем «Корсика — время и надежды». Он один делал всю работу: сам был и корректором, и директором отдела продаж. Маленький журнал быстро стал пользоваться известностью, потому что поднимал темы, интересовавшие всех. Конуэлл бросил клич, призвал всех сражаться против вседозволенности донов. Конуэлл раскрывал преступные схемы кланов, технологии покупки выборов, пути доступа к государственным фондам и заказам. И он не понимал, Стефано. Как и ты, он не понимал. Посыпались угрозы, анонимки — и, наконец…</p>
<p>
— Достаточно, можешь не повторять.</p>
<p>
— Я тебе говорю сейчас, Стефано: «Кончай мутить воду». Это самоубийство.</p>
<p>
— Самоубийство посредством свиней?</p>
<p>
— Ну, хорошо. Несчастный случай. Он просто упал в загон.</p>
<p>
Теперь уже Стефано задумчиво смотрел на напарника, пока тот не занял своё место и снова не поднял взгляд от бумаг.</p>
<p>
— Что?</p>
<p>
— Я всё думаю… Какого чёрта ты делаешь здесь?</p>
<p>
— Работаю, а что?</p>
<p>
— Ничего.</p>
<p>
</p>
<p>
Наступил вечер. Автомобиль Стефано жался к тротуару неподалёку от поворота на Тридцать пятую улицу — в двух кварталах от мюзик-холла, внутри которого Стефано никогда не бывал. Бесконечный поток доджей и фордов скользил мимо, замирал у светофоров и снова пускался в путь. Тоска сжимала Стефано грудь. Смутные силуэты склонялись друг к другу на задних сиденьях чужих машин. Обрывки песен и смех звучали где-то вдали. Огоньки сигарет чертили замысловатые знаки в полумраке. Стефано хотелось думать, что он тоже торопится туда, где живёт веселье — но вместо этого он заводил мотор и сворачивал в пустой дом — где его некому было ждать.</p>
<p>
</p>
<p>
Стефано Бинзотти вырос в порядочной итальянской семье из бедной части палермского квартала Ла Лоджа. К витающему в воздухе присутствию мафии он привык с младых ногтей. В местном клубе юных последователей Ветров Стефано играл в бейсбол с Тони Корезе, позднее — известным поставщиком кокаина. Но это не поменяло в нём ничего. Чем больше Стефано смотрел на своих друзей, многие из которых попробовали мафию на вкус, тем более убеждался в том, что корсиканские кланы — воплощённое зло.</p>
<p>
За те одиннадцать недель, что Стефано провёл в Сартене, он не завёл каких-либо приличных знакомств. Было ли здесь дело в том, что он плохо уживался с людьми, или сыграло роль то, что, его полицейская карьера в свое время была прервана двумя годами тюрьмы Нью-Порт в Палермо — трудно сказать. Его собственная независимость, нежелание заводить длительные знакомства и, возможно, слишком большое самолюбие — скорее всего, значение имело это всё. Многие из тех, кто мог оказаться ему полезен или просто стать хорошим приятелем, один за другим отказывались продолжать знакомство.</p>
<p>
Стефано был не тот человек, чтобы пробовать подружиться с теми, кто не были так упорен, целеустремлен и цепок, как он. Всех, кто был слабее его, он презирал. Дружба с такими казалась Стефано самоуничижением или, по крайней мере — бессмысленной тратой сил. В то же время Стефано отлично знал, что с людьми, обладавшими теми же качества, что и он, сойтись бывает нелегко. В особенности здесь, в Сартене, где ему пришлось воевать уже за то, чтобы выйти из разряда «чужих».</p>
<p>
Те, кто имел такую же твёрдую позицию, как сам Бинзотти, как правило, предпочитали создавать союз против него. Не потому, что Стефано поступал по-другому либо проповедовал другие ценности — все они с радостью поступали бы так же. Скорее, потому, что он не принадлежал этому городу, но забрался на их территорию.</p>
<p>
С женщинами у Стефано тоже не завелось. Свободу в подобных связях он ценил выше всего. Женщина, понравившаяся ему, должна была быть такой, чтобы не мешать, не требовать и не просить ничего. Некоторые блондинки, посещавшие постель Стефано, поговаривали, что он просто не нашёл ещё ту, что сможет привязать его так, что он забудет обо всем. Стефано в ответ предпочитал молчать. Где-то глубоко в себе он и сам мечтал встретить такого человека, который смог бы его привязать. Однако все его желания в отношении как противоположного пола, так и своего, были сиюминутны, незначительны и легки.</p>
<p>
</p>
<p>
Пожалуй, Таскони уже сумел побить абсолютный для Стефано жизненный рекорд, потому что сержант думал о нём целых три дня. Мысли о том, как скажется на его карьере их единственная совместная ночь, делали воспоминания болезненно-острыми, и если в офисе Стефано думал о том, как обезопасить себя, то перед сном снова и снова представлял узкое тугое нутро корсиканца, сжимающееся вокруг него.</p>
<p>
В тот день, вернувшись к своему небольшому домику напротив тюрьмы, Стефано обнаружил вещи — несколько рубашек, сменные джинсы, единственный костюм и ещё пару мелочей — лежащими перед домом на огороженном забором участке травы. Чемодан, с которым он приехал на Корсику, лежал тут же, как и прежде закрытый на кодовый замок, а на нём — бумажный листок.</p>
<p>
«Жильё больше не сдаётся в наем», — гласил он.</p>
<p>
Почти машинально Стефано подошёл к двери. Подёргал ручку и попытался воткнуть ключ в замок — не получилось. Это был уже не его дом.</p>
<p>
</p>
<p>
Когда Доминико Таскони стукнуло десять, дом его находился в непосредственной близости от Рыбного базара. Базар начинал работу еще ночью, рыбаки привозили свой улов, а торговцы и владельцы ресторанов выкупали почти все ещё до рассвета. Запах там стоял незабываемый, но Доминико все равно любил приходить туда — по дороге в мастерскую отца, державшего мастерскую по починке сапог, или же вместе с братьями, просто чтобы посмотреть на местное чудо — аквариум, стоявший на витрине одной из лавок. В аквариум раз в неделю рыбаки запускали редких обитателей морского дна, найденных, пока они разбирая улов.</p>
<p>
Однажды Доминико видел в витрине морского конька — забавное создание, похожее на настоящую лошадку головой. В другой раз — электрического угря. Как-то в аквариум пустили омара и каракатицу, и перед глазами Доминико разыгралась драма, которую он так и не забыл никогда — и которая многому научила его. Такие же зрители, как и он сам, рассказывали, что омара держали голодным. Его законной добычей считалась каракатица, мельтешившая в противоположном углу. Омар зарылся в песок на дне аквариума из толстого стекла — и сверкал оттуда чёрными глазками, но не пытался атаковать. Никто не мог бы проследить его взгляда. Стоило, однако, каракатице скользнуть мимо него, омар, словно подброшенный на батуте, резко бросался туда, где она промелькнула только что. Каракатица выпускала облако чернил, стараясь спрятаться за ним. Это помогало не всегда. Омар молниеносно выбрасывал клешни, и все чаще в них оставался кусочек пятнистого тела.</p>
<p>
С каждым днём хищник и его жертва вызывали у Доминико всё больший интерес.</p>
<p>
Каждый день маленький Доминико спешил к аквариуму и в каком-то забытьи наблюдал кровавое представление, происходившее перед его глазами. Пока однажды для каракатицы не приблизился печальный конец. Доминико стоял, приклеившись носом к витрине, и наблюдал этот трагический финал. От каракатицы остался лишь небольшой, похожий на прозрачную тряпочку, кусок. Чернильница была пуста. Омар поджидал её в своём углу.</p>
<p>
Доминико простоял у витрины весь день, наблюдая за ним. «Вот и все, — думал он, — охота подходит к концу». Если на грани сознания и теснилась жалость, то любопытство его было в стократ сильней. «Как же омар ее слопает?» — Доминико внимательно разглядывал хищника, приподнявшего клешни над песком. «Ну когда же наконец? После школы сразу приду сюда».</p>